на замену

— Подмени меня, — шипит в трубку Гето. — Сатору, имей совесть. Работа не бей лежачего. Буквально. За окном проносятся машины, внизу кто-то из прислуги пылесосит ковер в гостиной, тихая жизнь в загородном доме идет своим чередом. Мягкий матрас не выпускает из своих объятий и тянет провести этот вечер в одиночестве, а не… косплея суши-столик. — Я и так её имею, во всех возможных позах, — Годжо ещё тогда подозревает, что сомнительная подработка Сугуру в качестве ниотамори ничего хорошего не сулит, но кто отказывает другу? (Да-да, он специально разыгрывает этот спектакль, он согласился еще пять минут назад, но кто мешает ему побыть королевой драмы?) На том конце провода слышится вздох отчаянного студента, который завалил практику и сейчас носится с горящей жопой исправлять всё что можно и нельзя. Чупа-чупс тает на языке цитрусовым и приторным соком. Годжо облизывает губы и лениво переворачивается на кровати будто огромный и разнеженный кот. — Музыку хоть в наушниках можно будет слушать? — наигранно кисло уточняет он, рассматривая собственные руки. На маникюр что ли записаться? — Я люблю тебя, Сатору Годжо, — облегченно стонет Гето, и почти можно ощутить, как он садится на кровать, потирая переносицу и слабо улыбаясь. — Можно. Просто полежишь в наушниках до конца трапезы и поедешь домой. Господи… Внутри что-то приятно екает от этого образа. — Если что, оплату за свои услуги принимаю в моти. Начинка орео. * Опыт вообще-то интересный. Какой-то жалкий год тому назад Мей Мей привела его в подобного рода заведения и отлично угостила суши. Сатору помнит пышногрудую девушку, с тела, которой чуть ли не слизывать готов был васаби. Мысль о том, что Гето подрабатывает где-то в подобных местах… Странная. Но студенческая жизнь толкает и не на такое. Сам процесс скорее необычный, интерес зудит под кожей, а природное любопытство толкает на не самые обдуманные поступки. Жизнь Годжо Сатору стоит на прочном панцире черепахи под названием: надо попробовать все, везде и сразу! Желательно вот прямо сейчас. Его придирчиво осматривают с ног до головы, загоняют в душ, будто собираются готовить, а не просить в течении некоторого времени притворяться мебелью. Годжо рассыпается в привычной обманчиво ласковой улыбке, флиртует с поварами и официантами, болтает стопой, пока на нем выкладывают столько роллов, суши и черт знает чего ещё, что хватило бы ни на одного человека. — Гости попросили чтобы ты был в повязке, — тихо произносит очаровательная девушка с ресепшена, аккуратно, но не плотно наматывая тонкую ткань шелка на глаза. Узел на затылке можно развязать в любой момент. Если руки будут свободны. Но есть нюанс. Сатору хмыкает, опасно приподнимая уголок губ. — О, игры с сенсорной депривацией. Люблю такое. Так что там с моими наушниками? — Сейчас помогу, — резво откликается очаровашка, звонко стуча каблуками по полу. Работа не бей лежачего, что ж… Ему может и поспать удасться. Приятные басы рока заполняют сознание, когда Годжо понимает, что остался один на один с неплотной чернотой повязки и музыкой. * Он знает, что их двое. И один из них точно намеренно в третий раз задевает его сосок. Чел, хочется рассмеяться Сатору, ты съел весь соус с этой области еще три песни тому назад. Не то чтобы это шибко важно… но можно хотя бы не так откровенно? Пахнет соджу и дорогим одеколоном. Первый ест мало, в основном задумчиво цепляет ломтики лосося с низа живота палочками, пару раз поправляет выпадающий наушник Сатору и старается свести контакт к минимуму. Второй… жадный. Он сметает почти все что было аккуратно разложено со своей стороны, игриво кружит рядом с пахом, даже не палочками, а пальцами, нагло убирая сначала роллы, а потом по миллиметру сдвигая пальмовый лист на котором все это было разложено. (Но разложен тут походу, только Годжо) Кончики палочек проводят от пупка до грудины. Трудно сказать Первый это или Второй, потому что жест ощущается флегматично рассеянным. Наушники печально пищат сообщая о низком проценте заряда, а это значит, что скоро, все что останется, это лежать в темноте, пока извращенец и его друган не наиграются и не наедятся. Сатору несдержанно выдыхает сквозь зубы, когда лист с области паха все-таки беспардонно сдвигают, тот подозрительно случайно сваливается прямо в сторону Второго. Пальцы на ногах рефлекторно поджимаются, а все происходящее прекращает казаться такой уж хорошей идеей и простым вечером на замену друга. Сатору точно не смущен, но дезориентирован. Тонкий писк в эйр-подсах буквально кричит, что на сегодня о музыке можно, в принципе, забыть. Блеск. — Я скорее к тому, что цирк придется заканчивать, — Первый водит палочками по ноге. У него глубокий прокуренный голос человека, что видел некое дерьмо. В нос бьет хмельной аромат выпивки. Затем следует чересчур усталый и раздраженный вздох. — Тоджи. Мальчик не проститутка, верни лист на место и прекрати выебываться. Касание рядом с членом ощущается невинной шуткой, если не знать, но… Значит «Тоджи»? Сатору неосознанно прислушивается сквозь неплотный вакуум наушников. — Конечно, не проститутка. Он изнеженное, избалованное дитя с золотой ложкой в заднице, — с коленки съедают теплый ролл. — Рожа знакомая, похож на сынка фармацевтического магната. Неприятный холодок проходит по коже. Тоджи слизывает потеки соевого соуса с области пупка, уже слишком откровенно касаясь тела. Дрожь проходит от затылка до копчика, а ладонь невольно сжимается в кулаки. — Не отходи от темы, — Первый судя по звуку отвешивает подзатыльник своему собеседнику. На пах ложится что-то по ощущениям напоминающее салфетку. Не то чтобы идеально, но не так плохо. — Съезди, оцени ситуацию и реши проблему так, как ты это умеешь. От этого глубокого холодного голоса волоски дыбом, а пальцы на ногах поджимаются. Воображение рисует великолепного говнюка, что взирает на мир с лисьим прищуром и знает, что мироздание должно раздвинуть перед ним ноги показывая, как течёт. — Да, как скажешь, босс. Горячее дыхание справа опаляет нежную кожу изгиба шеи. Будто тот, кого назвали Тоджи прислушивается. Будто тот, кого назвали Тоджи ждет, когда Годжо сдаться и сам скажет, что музыка в наушниках умерла и он теперь только слеп, но никак не глух. — Эй, тишина в прямом эфире? Ты уснул или уши греешь? В следующую секунду, чужие пальцы тянут завязки шелковой ленты и та соскальзывает с глаз. Первое, что видит Сатору, это наглый оскал шрамированных губ. — Здорово, не спящая красавица, — у него хищные черты лица, черная смоль волос и искрящееся веселье по венам, что невольно заражает. Годжо тянет рот в пластиковой улыбке и борется с желанием поднять руки (на которых, все еще лежат мертвым грузом лосось и какие-то цветы), мол, попался и сдаюсь. Проблема в том, что Годжо Сатору не сдается и это залог девяноста процентов его проблем. Всех проблем в жизни, если быть точнее. — Привет, Тоджи-тя-я-ян, — за такое может прилететь и по ебалу, Сатору знает, если что, здесь есть место для маневра, а убегать из кабинки голым… не то чтобы самый странный экспириенс в его жизни. (Сугуру, прости, дружище, но подработку тебе придется искать другую). — И с каких пор мы на «тян», красавица? — он старше, занимается какими-то боевыми искусствами и еще он явно не намерен отпускать Годжо отсюда просто так. Сатору читает его между строк. Билли Саммерс на минималках, разве что оружия не хватает. Хотя смотря на него, как-то чересчур легко воображение вкладывает глок в эти мощные руки. — Ну после всего, что ты сотворил со мной сегодня вечером, мы явно ближе, чем просто знакомые, — плаксиво и наигранно ломает комедию парень, потому что это буквально единственное, что может его вечно болтливый рот. Чужие длинные пальцы перехватывают челюсть Сатору и аккуратно вкладывают в приоткрытый рот Филадельфию. — Помолчите. Оба, — кроваво-алый чужого взгляда остро цепляет. Сатору неотрывно смотрит в татуированный лик мужчины, что только что скормил ему ролл. Вау. Кажется, он уверовал. Немного не в того бога, но тот, кто был перед ним, определенно был кем-то сродни божеству. Или ангелу. Падшему ангелу. Нюансы, как говорится, Люцифер тоже когда-то был на небесах. — Будь хорошим мальчиком, — большой наманикюренный палец обводит чувствительные губы парня. Годжо тяжело сглатывает и послушно обхватывает большой палец мужчины губами, опьяненный аурой чужой силы и власти. — Умница. Смешок вырывается из груди Тоджи. Слышно, как откупоривается бутылка соджу и мужчина справа разливает алкоголь по небольшим рюмкам. — Тебе хоть шестнадцать есть, кукла? — пятерня зарывается в мягкий снег волос и оттягивает густые пряди, вынуждая прервать игривый показ собственного рта. Сатору прикусывает покрытый черным лаком ноготь и послушно отстраняется. — Если я скажу, что мне пятнадцать, твой член встанет на меня еще больше? — его сейчас больше интересует соджу, пить хочется адски. Годжо с высокой колокольни плюет на приличия, съедая ломтик рыбы с собственного тела. — Дядь, мне семнадцать. Первый вздыхает слишком тяжело, будто количество дисфункциональных идиотов с ублюдским чувством юмора выросло в те два раза, которые для него слишком. Что ж, может у мужика кинк какой на припизднутых? Тоджи подносит к нему рюмку, и Сатору демонстративно вытягивает язык пробуя на вкус алкоголь. Бывало и вкуснее, если честно, но сейчас и это кажется хорошим вариантом. Мозг немного плывет, а осознание того, что за рамки косплей-столика-суши он вышел еще пару минут назад неприятно скребет подобием совести на подкорке. — Если я не ошибаюсь… — Рёмен, мужик, не душни, — алкоголь стекает из уголков губ, по груди и немного холодит разгоряченную кожу. Рёмен. Сатору запомнит. Он прикрывает глаза, чувствуя себя глупо-глупо и очень легко, его инстинкт самосохранения атрофирован пять минут назад, а в голове ноль приличных мыслей. Только руки эти, большие, надежные, которые будут везде… сердце тревожно колотится птицей о ребра, буквально моля скорее утолить эту безумную жажду. Кадык дергается вверх-вниз, когда татуированная ладонь накрывает пах и бесцеремонно скидывает салфетку, что до этого хоть немного исправляла поехавшую в сторону дешевого порно ситуацию. (Но не этого ли он хотел? Определенно да.) Рубиновый отблеск радужки, темный омут зрачка и эта аура сметающая все и вся на своем пути, Годжо тянет заскулить, когда он смотрит на Рёмена, из груди выбивает весь воздух. Полы его серого дорогого кимоно раскрыты и… — Там у тебя тоже тату? — неожиданно осипшим голосом интересуется Сатору смотря на внушительную выпуклость в области чужих темных хипсов. Рёмен зеркалит хищный оскал какой-нибудь акулы с канала дискавери, вся кровь позорно отливает от лица и приливает в область паха, настолько он чувствует себя… как на ладони, под двумя изучающими взглядами. — Разрешу тебе проверить, чтобы знал наверняка. Рука скользящая неспешно вверх, а затем вниз, оттягивая крайнюю плоть и обнажая возбужденную багровую головку члена. Блять. Блятьблятьблятьблять… Он умрет сегодня от перевозбуждения. — Смотри-ка, босс, а вот и десерт, — горячее дыхание обжигает кожу за ушком. И если честно… Здесь и прямо сейчас, Годжо Сатору определенно согласен стать десертом. * Он смаргивает слезы и молится лишь о том, чтобы не задохнуться, пока его глотка рефлекторно сжимается вокруг тяжелого горячего ствола. Рёмен лениво гладит его по голове, покачивая бедрами в каком-то варварски медленном ритме, просто наслаждаясь тем насколько глубоко Сатору может принять его. (Расфокусированный взгляд цепляется за черный узор у основания и по всей длине. Кое-кто из них полон сюрпризов и это Точно не Годжо Сатору, черт.) Хлюпающий звук в сочетании с болезненным стоном стекает вместе со слюной с губ. Кажется, потолок проблематичности происходящего был пробит в тот момент, когда его поставили в коленно локтевую и пообещали, что больно не будет. Твердый член Тоджи меж бедер ощущается, как что-то нерушимое верное, правильное. И в иных обстоятельствах, Годжо наверное был не против обкатать здоровяка по полной программе, но… из смазки у них сомнительного рода крем, который кто-то из мужчин извлек будто из воздуха и на повестке дня только коленно-локтевая, межбедренный секс и глубокая глотка. При этом Сатору не уверен, не пустят ли его в один чудесный момент по кругу анал-карнавала. Потому что, отсосать Тоджи нормально он вряд ли сможет. Ему почти нечем дышать, а крупные слезы скатываются по щекам. Чужая ладонь ласково стирает или скорее даже, просто размазывает соленую влагу по пылающим щекам. — Сглотни, — приказывает Рёмен. И Сатору сглатывает. Послушный, раскрытый, жаждущий похвалы и порадовать незнакомца, что трахает его в глотку. Мужчина выходит из него почти полностью, а потом игриво, упирается головкой стеночку щеки, пошло оттягивая ее, пока Годжо пытается восстановить дыхание. — Тощий, как анорексичка, — ворчит Тоджи, сводя бедра Годжо сильнее. Он играет с его телом, звонкие шлепки кожи о кожу, наверняка слышны за тонкими дверями кабинки, но кого это вообще ебет? — Сожмись сильнее. Явно не Сатору. Явно не этих двоих. Он скулит, подставляется, оттопыривает тощую задницу выше, послушно помогает себе одной рукой направляя чужой член снова в глотку. Приятная тяжесть, привкус предъэякулята на корне языка… Рёмен хвалит, Тоджи унижает. Рёмен комментирует редко, лишь смотря хищником из-под полуприкрытых ресниц, Тоджи не стесняется отвешивать звонкие шлепки по бедрам, грубо лапать за член, подталкивая ко второму оргазму за вечер и говорит-говорит-говорит… Что Годжо был бы славной дыркой, что он создан вот так стоять на коленях, что острые скулы у него явно от долгой практики отсосов и, вообще, пусть дрочет на онлифансе, больше заработает, чем работая столиком для еды. Большие пальцы цепляют тугие мышцы ануса, Тоджи буквально выплевывает густую слюну и чуть выдавливает крема на пальцы, но этого все равно мало. — Не пищи, кукла, — мощная ладонь давит на позвоночник. Сатору жалобно проглатывает стон и ощущает, как с члена буквально течет. Он утыкается лбом в чужое бедро негромко всхлипывая: — Не могу… — Не можешь «что»? — игривые нотки скрытые за сталью тона. Рёмен смотрит на него свысока. — Слишком много для мальчика-ниотамори? Годжо кивает по инерции, отлично осознавая на какой тонкой грани он сейчас. Тело потряхивает от перевозбуждения, по венам течет раскаленная лава, а все его мысли в районе собственного паха. Одно прикосновение к головке или яйцам, и он умрет от удовольствия, забрызгав остатки суши собственным семенем по второму разу. — Не двигайся, — в едва ли растянутый вход упирается что-то горячее, твердое и большое. Грубая ладонь Тоджи придерживает Сатору за бедро, пока он еле-еле проталкивает головку во внутрь. Боль отрезвляет, но ненадолго. Коления грозят разъехаться в любой момент. — Тише, — теплые руки вытирают слезы и слюну с его лица, пока горячие струйки семени орошают нежные стеночки кишки. Годжо жмурится до звезд перед глазами, плача и скуля. На этот раз вспышка удовольствия еще ярче, он падает грудью на стол, не выдерживая и сотрясается во втором оргазме. Над ним, где-то далеко, в другой вселенной, посмеивается мужчина с рубиновыми глазами и глубоким прокуренным голосом. — Ноги шире, — большие руки приподнимают, раздвигают половинки ягодиц, между которыми отвратительно мокро и липко. На этот раз проникновение не такое болезненное, и Рёмен спускает внутрь за какие-то жалкие секунды, но ощущение наполненности, заставляет хныкать и пытаться уползти. — Не виляй так задницей, малыш, — Тоджи просовывает руку между ног Годжо, облапывая мягкий член. — Ну тише, а то тебя и на кухне уже слышно. Рёмен говорит что-то негромко и ласково. Он ведет пальцами от копчика до шеи, а потом пальцы мужчины, что-то проталкивают в рот Сатору. Как в первый раз. Привкус Филадельфии ощущается, как сперма. — Ну и каков ты на вкус? — интересуется этот изврат, поправляя традиционное кимоно. Плавающее в подпространстве сегодняшнего вечера сознание, выдает очередную тупорылую мысль-шутку. — Сладенький. На то я и десерт. Тоджи грубо треплет его по волосам, будто псину. * Деньги на чай, смотрят на него немым укором. Сатору смаргивает сонную негу, ощущает такие боли в пояснице, которые не чувствовал уже давно и в целом… Он накидывает кимоно и подбирает с пола выпавшие в процессе наушники. В целом, вечер замены определенно удался. Может Гето даже не придется расплачиваться с ним теми моти с начинкой орео.