О чудесах мелкой моторики

Волосы для Русалки - очень интимное. Русалка не очень сама себе нравится и удивлена, что может нравиться кому-то, но волосы - это предмет ее гордости, и она часто украшает их- бусинами, нитями, колокольчиками. А еще за ними можно спрятаться, как за волшебной занавеской, отгораживающей ее от мира, когда надо побыть в одиночестве. Если дело касается волос, все вокруг делятся на чужих и своих. Чужим она ни за что бы не позволила их трогать, а своих мало. Они устраиваются под дубом, потому что дуб щедр - он делится тенью. Молчат, но это хорошее молчание, Сфинкс за ее спиной. Сейчас он как никогда жалеет, что вместо рук у него эти дурацкие неуклюжие грабли, и дело даже не в том, что ему никогда не поиграть с волосами своей девушки, просто ему хочется сделать для Русалки что-нибудь. Что-нибудь красивое. Сфинкс не может сплести ожерелье из фиников и скорлупок, как Табаки, и не умеет рисовать, как Курильщик, но что-нибудь сделать отчаянно хочется, и это желание скребется внутри, щекочется в желудке, возможно поэтому у него такое странное ощущение во всем теле. — Ты чего? — удивляется Русалка, чувствуя, как Сфинкс копошится в ее волосах (и в этом действительно есть что-то кошачье). Сфинкс подталкивает ее голову щекой. — Не поворачивайся. Волосы у нее как блестящее море, если только существует где-то море цвета кофе с молоком. Они такие длинные, что, когда она сидит, свисают с края лавочки. Сфинкс терпелив. Грабли не слушаются и так и норовят все испортить, но он раз за разом распускает и переделывает неудачные участки. Когда коса готова, тень от дуба успевает переместиться влево. Коса какая-то слишком слабая и чуть скособоченная, однако для обладателя грабель, наверное, неплохо. Русалка кажется не замечает никаких недостатков в своей новой прическе, хотя Сфинкс подозревает, что это потому что прическу делал он. И потому что у нее нет зеркала. — Не знала, что ты умеешь, — говорит она, перебросив недокосу себе на плечо, разглядывая. — Не то чтобы у меня хорошо получалось. — Нет, мне очень нравится. А где ты научился? Сфинкс пристраивает подбородок на ее плече, тянет неопределенно: — Да так. Глаза сощурены. Солнце как большой светящийся апельсин медленно укатывает за крышу многоэтажки, окрашивая ресницы в цвет плавленого золота. Волосы Русалки пахнут травяным шампунем, а это вместе с ее вопросом наводит на мысли о кое-чем другом, и нестерпимо хочется закурить и одновременно с этим не хочется отстраняться, словно он опасается, что так его точно утянет в воспоминания. Вспоминать Сфинкс не любит. По многим причинам, перебирать которые он тоже не любит даже в уме. — Тебе надо развивать мелкую моторику, — прошамкал Вонючка с набитым ртом, когда кусок котлеты Кузнечика шлепнулся тому на колени, обрызгав всех рядом сидящих прилипшими к нему ошметками моркови. — Да уж, Вонючка в кой то век дело говорит, — поморщился Волк, смахивая с себя эти самые ошметки. —Развивать что? — спросил один из Сиамцев у другого. Его брат лишь пожал плечами. Кузнечик насупился, с негодованием уставившись на свои новые "руки". "Руки" никак не хотели слушаться, несмотря на все упражнения, которые его заставляли проделывать в Могильнике. Он только раздосадовано отвел ладонь Слепого с зажатой в ней вилкой, несмотря на то что еще не наелся. Его захлестнула обида, ну вот почему он такой? Такой жалкий, несамостоятельный, обуза для всех остальных, ни тебе самому одеться, ни в мяч поиграть. Он бы многое отдал, чтобы, как Вонючка, быть колясником, да хоть даже незрячим, только бы самому справляться с повседневными делами, не прося помощи. Погрузившись в свои невеселые думы, Кузнечик пропустил часть спора. — ...да хоть косички плетет, и то полезно. — Косички как девчонки? Кому? Тебе? — расхохотался Волк. Вонючка бросил в него скомканной салфеткой, Волк в долгу не остался. Завязалась салфеточная перестрелка, из которой Кузнечик попытался спасти свой поднос, когда его плечо слегка сжали. — Доедать будешь или отнести? — спросил Слепой. Слепой ходил куда-то по ночам. Кузнечику было любопытно, куда, он каждый раз клялся себе, что только притворится спящим, а сам дождется его и спросит, но неизменно засыпал. По утрам такие вопросы от чего-то не задавались, словно рассвет накладывал на него проклятие немоты. Кузнечик проснулся, когда чей-то локоть кольнул в бок, а потом по голой голени проехалась чужая стопа. Ледяная. Проехалась и тут же отдернулась, как будто это Кузнечик был неприятно холодным. Кузнечику не пришлось даже открывать глаза, чтобы понять, что это вернулся Слепой. Со временем они все стали пахнуть одинаково, этот запах походил на запах самого Дома и не поддавался описанию, и только Слепой, если принюхаться, пах Слепым. Не в том смысле, что от него исходил какой-то особый запах, характерный для незрячих, он пах чем-то древним, невымытыми волосами и почему-то лесом. За окном еще было темно, хотя Кузнечик различал силуэты предметов и спящих. Слепой лежал к нему спиной. По какой-то не вполне понятной причине было важно прижать ногу обратно к его стопам, согревая. Слепой тихо выдохнул в подушку, а может ему показалось. Они лежали не шелохнувшись очень долго, пока ноги Слепого не согрелись. Кузнечик знал, что Слепой знает, что он не спит, но сам первый ничего не скажет, и Кузнечик продолжал лежать, вслушиваясь в темноту: вот всхрапнул и перевернулся на другой бок Вонючка, вот Горбач пробормотал что-то во сне. Только они лежали тихо и неподвижно. Сейчас, говорил себе Кузнечик, сейчас он сбросит с себя сонное колдовское оцепенение и спросит. Небо за окном посветлело. — Слепой? Он не шелохнулся. Кузнечик сел, чтобы заглянуть в бледное лицо. — Ты спишь? Не получив ответа, Кузнечик вздохнул. Ну вот, как всегда упустил свой шанс. Кузнечик видел, как во дворе девчонки делают это друг другу. У кого-то косы выходили красивые, у кого-то лохматые и кривые, но то, как их делали, завораживало, было в этих мелких движениях что-то гипнотическое. Пару раз он видел, как старшие заплетают волосы своим девушкам (заметив его, они беззлобно прогоняли - а ну брысь, мелочь), и Кузнечик тогда думал, что они счастливые. Думал, как здорово было бы сделать такую своей девушке когда-нибудь, когда она у него появится. Слепой не был ни его, ни девушкой. Может поэтому коса получилась какой-то дурацкой, хотя Кузнечик очень старался. Глядя на свои старания, он лишь горестно вздохнул и упал лицом в подушку, чтобы не видеть этого кошмара, даже не удивившись, откуда в волосах Слепого жук, ведь зима же. Так, размышляя о кошмаре, Кузнечик снова заснул и уже не видел ни того, как рука Слепого выползла из-под одеяла и принялась ощупывать, ни странного взгляда, брошенного Волком на Слепого по утру. Кузнечик спал и видел хороший сон про то, как он был черепахой и плавал в море, пока его не выловили волшебной сетью, сотканной из волос, и тогда какой-то человек с серебристыми глазами забрал его к себе в хижину, но он совсем не скучал по океану, потому что это казалось правильным.