В конце августа неожиданно нагрянули холода. Теперь небольшой, брошенный и забытый склад на окраине перелеска не казался таким разноцветным, как еще две недели назад. Сюда было принесено множество ярких плакатов, найденных на свалке за кинотеатром, флажки и наклейки, такие же выброшенные и забытые, как дети, прячущиеся в глубине собственного мирка из картонных коробок, старых одеял и двух матрасов, стащенных втихую от невменяемых взрослых. На каждое новоприобретение стекалась кучка маленьких детей, рассматривая и разглядывая подарки судьбы, которая тщетно пыталась загладить перед ними вину, ведь не могут быть мальчишки младше тринадцати лет виноваты в том, как с ними поступили семьи, чужие люди и другие, такие же мальчишки, только обозленные и слепые, но все же забытые. Чан их винить не мог, но и прощать не собирался. Никого из них.
В углу, на разобранной картонной коробке, устеленной одеялом с рисунком утят, устроились Джисон и Чонин, разрисовывая кусочек обоев небольшим фрагментом кирпича, что-то шепотом между собой обсуждая. Чонин никогда не говорил с посторонними, был скрытным и тихим, вздрагивал и прятался, пытался уйти от каждого прикосновения, но своим старшим братьям он доверял больше, чем собственной семье, которая была вынуждена оставить своих детей на произвол судьбы. Джисон хихикал, потирая нос испачканный в стертой об бумагу кирпичной крошке, оставаясь веселым и наблюдательным, не смотря на все произошедшее. Он, впрочем, никогда не говорил, что конкретно с ним случилось, от чего его замучала жизнь бродячего ребенка, никогда не жаловался и старался во всем поддерживать младших. Младшим был и Сынмин - мальчик, прозванный в узких кругах щенком за свою преданность и глазки - он часто переживал, пусть и старался больше шутить, веселить остальных и поддавался панике меньше всех, стараясь для своего единственного младшего. Вторым младшим братом Джисона был Феликс. Как и общий старший брат, он был родом из солнечной Австралии, о чем сейчас говорили разве что веснушки на его щеках и теплые объятия, которые он дарил с нежной улыбкой даже самому младшему из них в самые тяжелые моменты их жизни. Он действительно был солнышком среди серых и унылых людей, оставляя прошлое в прошлом и живя в настоящем. Солнечный мальчик лежал на коленях Чана, со стороны наблюдая за увлеченным рассказом Хенджина о больших стрекозах на пруду, где он проводил свободное от голодной и холодной жизни время. Хенджин не был солнечным, не был улыбчивым или громким, как Джисон, но он был настоящим, любящим и заботливым для своих младших братьев. Не от счастливой жизни этот необыкновеннной красоты мальчик был вынужден оказаться в таком месте, едва сводя концы с концами со всеми детьми. Ему едва исполнилось десять лет, когда он был вынужден оказаться без единой защиты и крыши над головой, без семьи и друзей в самой захудалой части трущоб. Сейчас он выглядел не лучше, но оттого и не хуже, с теплотой и заботой стараясь относится ко всем, кто помог, поддержал и принял в небольшую семью. С другой стороны от Чана, на картонке, полулежа сидел Чанбин, обвив обеими руками предплечье старшего брата, устремив взгляд в невидимую точку на полу, пропуская мимо ушей все интересные разговоры, и кажется, слегка дремал. О его истории так же он умалчивал, но был безмерно благодарен Чану за свое спасение, за предоставленный дом и теплое место, за все обработанные раны и нежное обращение. Чан нашел его во время обычной своей прогулки, недалеко от склада, на котором прятались он и Джисон, когда двое ребят по старше угрозами загнали ребенка в тупик и повалили на землю, ногами пиная в живот и забивая как пыльный ковер, разбив бровь, губу и нос, сломав ребро и оставив на теле множество синяков, после чего, хромая, придерживаемый любящей и крепкой рукой старшего, они добежали до склада, оставив избитых камнями взрослых мальчишек в кустах. Чанбин больше от Чана не отходил, постоянно хватая его за руку и держась всегда рядом. Минхо же Чан встретил в самый переломный момент, на берегу реки, с камнями в карманах куртки и на шее, со следами от слёз на щеках и отрешением на лице. Крис долго успокаивал такого же как он - ребенка - обещал, что они справятся и привел в свою маленькую семью. Окружил, как и обещал, заботой, познакомил со всеми и между ними завязались теплые отношения как двух старших братьев. На старшего Ли внезапно накатил стыд за желание совершить непоправимое, когда он оказался в своей среде, среди любимых старшего и младших братьев, с цветами с поля, плакатами на стенах, картонными коробками с кучей пенопласта на заброшенном складе, где теперь только они были друг у друга, засыпая все вместе, соединив два матраса и все имеющиеся одеяла, усердно готовясь к холодам, обклеивая остатками скотча и коробками щели на полу и потолке, таская все больше и больше палок и веток для костров. Все усилия напрасны не были, в их небольшом складике становилось уютнее, теплее, а жизнь постепенно налаживалась. Они все ещё жили боясь, словно в один день все их враги и обидчики из трущоб могли бы найти и нагрянуть внезапно, причинить боль близким и ранить тех, кто стал для них семьей. Чан не мог позволить себе спать спокойно, украдкой наблюдая за обстановкой и часто просыпаясь среди ночи с одной только целью: проверить детей. Только убедившись в том, что мальчики спят тепло и крепко, засыпал сам.
Время, по ощущением (за неимением часов) перевалило за десять вечера, а это значило только то, что пора укладываться спать. Утомленный рассказами, Хенджин примостился за спинами Хана и Чонина, на одеяле, сбоку от матраса, и, кажется, посапывал. Хен бережно треплет макушку Феликса, лежавшего на его коленях, и кивком указывает в сторону импровизированной кровати. Он все прекрасно понимает, поднимается, освобождая колени Чана, и медленно и лениво шагает на матрас, кувыркаясь и едва не сталкиваясь с Сынмином. Они звонко и заливисто хохочут, вызывая улыбку даже у тихого Чонина, ответный смех у Джисона, который в прыжке настигает их сверху и обнимает, укрываясь одеялом и заползая между детьми, устраиваясь под головой Хенджина. Со своими донсэнами Джинни спать не любил, Хан часто сжимал его как игрушку, слишком жарко дыша в шею и обвивая руками и ногами, как ленивец ствол дерева. Минхо, сидя на краю кровати, наблюдает за младшими, показательно закатывая глаза и смотрит на Чана таким взглядом, который мог прочесть и понять только он. В нем плескались безмерная любовь и привязанность, пусть и такая скрытая, непонятная, но таков уж был Минхо. Чонин устраивается подальше от всех, близко к стене, но лицом всегда поворачивается к детям, чтобы видеть обстановку и чувствовать спиной хоть какую-то защиту. Молчаливый и тихий мальчик засыпает спустя пару минут созерцания картины, как его старшие братья перетыкивают друг друга и полушепотом подшучивают друг над другом, но засыпают крепко обнимаясь. На них с умиротворением смотрит Чан и вспоминает о своем маленьком прилипале, будит его и ведет за руку в кровать, ложась спиной к Сынмину, чтобы Чанбин мог обнимать хёна и спал спокойно. Бан сам виноват в том, насколько привязался младший, ведь с самой первой минуты присутствия Чанбина в их тайном укрытии не отходил от него ни на минуту и старался уделять максимум внимания и проявлять всю возможную нежность к избитому ребенку, которому вот-вот должно было исполниться одиннадцать лет. Конечно, Чан никогда не был против нежной привязанности Чанбина, он любил всех своих братьев и всех одинаково защищал, а спать с Чанбином в объятиях было особенно приятно, кудрявая макушка не казалась раздражающей, напротив, Чан видел в его кудрявых волосах прекрасное и любил перед сном гладить чужой затылок, избавляя и себя, и донсэна от напряжений и переживаний. Их единственный источник света - маленький фонарик, который они нашли на том же складе. Он весь день питал солнечную энергию и теперь, когда стало совсем темно, отдавал свой свет ребятам.
— Спокойной ночи, ребят, – привычно полушепотом проговаривает Чан и закрывает глаза, не слыша ответа, в котором, в общем, и не нуждался, ведь дети уже, скорее всего, видят десятый сон. Быстро засыпать в таких условиях было какой-то необходимостью, так время шло быстрее, так они не жили в кошмарной реальности, а прятались в теплых и уютных снах с воспоминаниями о том, что когда-то они были нужны и любимы своими родителями, старыми друзьями и вокруг были взрослые, надежные люди. Они засыпают в своем тихом уголочке, все ещё не оставляя надежд на светлое будущее.
Чан спал особенно тревожно и в момент, когда еще за несколько метров на улице, в тихой и глухой тишине, нарушаемой только пением сверчков, услышал приближающиеся шаги. Он резко вскинул голову, заставив проснуться и Чанбина, и Сынмина, а вместе с ним и остальных, что по цепочке потянулись со своих спальных мест. Шаги становились все отчетливее, громче и, очередно, двигались в их сторону. На такой случай у них был единственный план действий - старшие закрывают спинами младших, сдвигаясь к углу склада. Их в общем-то не должно быть видно за картонными коробками, но те, кто находился снаружи, по шорохам и шепотливым переговорам, кажется должны были догадаться, что склад вовсе не пуст. Если это местные маргиналы, облюбовашие все подобные места в округе, то детям не поздоровится, ведь те стреляли без разбору, убирая всех, кто захочет им помешать.
Чонин таился в самом конце, держа за руку Феликса и Сынмина, отважно стараясь прикрыть их собой, жмурясь от страха и дрожа коленками, но готовый защищать своих хенов. Чан и Минхо прикрывали всех спереди, параллельно не выпуская руки Чанбина. Тот как-то попросил, что если они и умрут, то он хотел бы чувствовать руки своих старших братьев, чтобы хотя бы напоследок запечатлеть их тепло на сердце. Хенджин прикрывал троих в конце, держа за руку Джисона, осевшего на колени и выглядывающего из-за спины Чана в сторону входа. Сон моментом отняло, сейчас преобладало простое желание сохранить свою жизнь. За дверью склада слышались голоса двух людей и звон чего-то металлического, и Чану оставалось только молится, чтобы это было не оружие.
Секунды тянулись слишком долго, от щелчка двери до тихого оклика второго незванного гостя прошло около пяти секунд, но по ощущениям гораздо больше. Чан несмело открывает глаза и видит перед собой разве что свет фонаря и две темные фигуры в проходе, что-то шепотом обсуждающие между собой. Один из них, тот что был выше, медленно подходил, за ним двинулся и второй. Дети, как напуганные, птенчики, бились в стены в належде убежать, чем только озадачили нежданных гостей.
— Эй-эй, ребят, мы не собираемся причинять вам вред, мы вообще думали, что здесь пусто, скажи же, Бэм? – Голос, донесшийся до детей, был спокойным и мелодичным, неожиданно приятным и его обладателю хотелось верить. Маленькие сердечки бились в унисон, но уже не так упрямо и быстро, постепенно успокаиваясь.
— Правда, мы не собираемся вас обижать. Давайте лучше знакомиться. – Обсудив что-то взглядом между собой, двое мужчин пришли к какому-то выводу и присели на те места, на которых еще недавно сидели Чонин и Джисон, раскрашивая обратную сторону обоев кусочком кирпича. На вид, пришедшим едва ли можно дать восемнадцать-двадцать лет, Чан старательно остерегался взрослых, пусть даже таких, но тщательно осмотрев их обоих на наличие возможного оружие или любогг другого предмета, способного причинить вред его младшим и, ничего не обнаружив, опустил руки, открывая всем детям обзор на двух людей, вроде как, не собирающихся им вредить. Чан все еще с интересом рассматривал взрослых, их новую одежду и вовсе не потрепанный вид.
— Меня зовут Ëнкей, это Бэм, – кивнул назвавшийся в сторону улыбчивого друга, – мы владельцы небольшого хостела в Курене для любознательных туристов. А тебя как зовут, кудрявый мальчик? – Любопытство взяло над Чанбином верх и он, не отпуская руки Чана, выглянул вперед, рассматривая парней напротив.
— Чанбин, – Младший смотрит в глаза хена словно интересуясь, можно ли ему вообще говорить с ними, но не видит упрека или злости в глазах напротив.
— Отлично, с одним познакомились, вас как зовут, ребят? – Бэм указывает к стене, где все еще прячась за невидимой спиной старших братьев прятались Феликс, Сынмин и Чонин. Легкая улыбка легла на губы первого, когда он, кажется, не почувствовал никакого злого умысла в словах Бэма и выглянул вперед.
— Я Феликс, это Сынмин и Чонин, – по очереди указывая на своих младших, Феликс светился от некой необъяснимой радости и тепла, что вызывали улыбчивые взрослые. – Чонин не разговаривает с незнакомцами, тем более взрослыми, извините его, морально он пострадал больше всех из нас. И старайтесь не касаться его, пожалуйста, вы можете его напугать. – Бэм и Ëнкей только переглянулись, без слов понимая, что могло произойти в трущобах с беззащитным ребенком. Чонин же опустил голову в пол, съезжая на самый край матраса, прикрываясь спиной Сынмина. Пусть и молчаливо, но он дал согласие на рассказ своим братьям, морально готовясь окунуться в воспоминания дня, о котором меньше всего хотел бы вспоминать.
— Мы увидели его когда двое здоровых лбов уже стягивали с него штаны и пихали в свою машину на заднее сиденье. Минхо, – Сынмин указал на мальчишку с забавно наклоненной головой, – отвлек их, пока Чан, – теперь Сынмин указывал на их верного старшего брата, уверенно держащего за руку Чанбина, – вытаскивал Чонина и все мы убегали.
Обычно немногословный Сынмин теперь рассказывал о такой обыденной для трущоб вещи, но такой неправильной и жуткой, со спокойным лицом, понимая, что рассказ в красках может только сильнее погрузить Чонина в тот день. Минхо быстро оказывается рядом с младшим, усаживая его себе на колени и обнимая, пряча от чужих взглядов под одеялом, отсывшим от тепла их тел за такое время.
— Хенджин прибился к нам случайно, – Феликс указал на красивого мальчика, подмечая светящимся взглядом его красоту и неземную внешность. – Мы гуляли возле озера, когда увидели его, рассматривающего стрекоз. Он их большой любитель. – Большего они о Хване не знали, он сам ничего им не рассказывал, но дело было в том, что Хенджин сам убежал от своей семьи после их связи с маргиналами. То единственное, что объединило всех детей помимо жизни на складе - семья каждого из них была втянута в разбирательства маргиналов и местных наркодилеров.
— Чанбина я вытащил почти с того света после избиения двух парней, когда просто гулял возле перелеска.
— Они преследовали меня из-за родителей. Моего папу убили маргиналы из-за того, что он потерял все наркотики, которые должен был раздать и принести выручку наркодилеру. На него напали и ограбили, а местные разбираться не стали. – Все дети, говорящие о своих историях, не выражали эмоций грусти, скорби или печали, будто пережили все то, что с ними произошло и отпустили. Бэм и Ëнкей лишь озадаченно переглядывались, не понимая что чувствовать, помимо желания защитить обездоленных детей до прихода морозов.
— У меня с Сынмином похожие истории. Чан спас меня от стаи бездомных собак, а его - от стаи бездомных детей. На меня напали желая отобрать последнюю еду, а на него - потому что знал, где можно достать одежду. – Джисон не улыбался, как делал обычно, но и не выглядел грустным, как и все остальные дети, он рассказал все, что было на душе, но спокойно воспринимая все пережитое. В любом случае, всех брошенных и забытых можно понять, даже таких радикалов.
Минхо говорить не хотел, он понимал, что то, что он собирался совершить - ошибка и нужно хвататься за любую возможность, даже в таких условиях, ведь даже будучи брошенным ребенком без будущего, семьи и друзей, он смог найти себя и свое место под солнцем рядом с другими, такими же детьми, не обозленными, а родными и теплыми.
— Чан, так? – Чан кивает Бэму и устраивается около остальных детей, образуя полукруг около Ëнкея и Бэма. – Как ты собрал вокруг себя всех их? И как сам оказался в трущобах?
— Я здесь просто родился, – Бан прокашливается и чуть крепче сжимает руку Чанбина, гладя второй по спине, – У меня были брат и сестра, которых я тоже должен был защищать, но мне не было и четырех лет, когда они умерли от голода вслед за моей мамой. Папа от безысходности примкнул к наркодилерам, а мне ничего не оставалось. Так что я скитаюсь по улицам уже почти семь лет.
Спустя долгое время, держа в себе столько эмоций, они, наконец, позволили себе довериться взрослым и дали им выслушать историю каждого, поделились тяжелым грузом на плечах и смогли от него освободиться.
— Мы вряд ли сможем сильно помочь, разве что могу предложить поселить вас в хостеле. У нас самая большая комната на четверых, я думаю, если вы будете как здесь, спать вместе, то прекрасно поместитесь. – Дети переглянулись, очевидно, не веря словам Бэма, но внутренне всем до безумия хотелось надеяться, что их кошмар закончится. Решение было за старшим, и, конечно, Чан хотел лучшего для своих младших, но вести куда-то детей по темноте, в незнакомое место посреди ночи было рискованно и опасно.
— Простите, мы хотим верить, но вы ведь понимаете, что мы, пусть и дети, не глупые. Сейчас ночь, темно и опасно, не можем же мы идти куда-то в такое время. – Бан, как и остальные, выглядел расстроенным, ведь от всей своей детской души хотел благодарить за попытку помочь.
— Ну что вы, мы прекрасно понимаем, просто надеялись, что здесь пусто и мы сможем оборудовать склад так, как мы хотим. Если вы подумаете до утра, когда мы вернемся, то будем рады вам помочь. – Ëнкей улыбнулся, неспешно поднимаясь и рассматривая осторожные переглядки и обсуждение глазами всей сложившейся ситуации.
Двери за старшими и правда закрылись, а детям осталось только обсуждать шепотом то, что только что произошло. Им действительно хотят помочь, вытащить отсюда и поселить в более приличном и теплом месте, возможно с постоянной возможностью мыться и кушать, с удобными кроватями и теплой комнатой.
— Не можем же мы просто так доверится совершенно незнакомым людям, сколько уже случаев было, когда нам причиняли вред такие, как они? – Хëнджин вскидывал руки, активно жестикулируя, словно не он пару минут назад завороженно, как под чарами следил за двумя взрослыми, не причинившими им вреда впервые за долгое время.
— Подумай сам, хëн, если бы они хотели навредить нам, то это - лучшее место и время, здесь никого не бывает, сейчас ночь, а кругом темно. – Возражал Феликс, снова выглядя слишком кукольным и маленьким, чтобы серьезно о чем-то с ним ругаться.
— Ты точно живешь свою первую жизнь, Феликс, но в общем согласен. – Чан мягко улыбается, чтобы не выглядеть озадаченным вопросом Бэма и Ëнкея, ведь он ответственный за жизнь каждого из детей, а значит должен грамотно принимать решения. Невзирая на свой малый возраст. – Хо? Ты что думаешь?
— Я? Я ничего не думаю. Мы в любом случае здесь зиму не переживем, других вариантов кроме как поверить им у нас совсем нет. – Мальчики разумно покачали головами, со вздохами поднимаясь с мест и укладываясь на матрасы, дабы доспать остатки ночи.
Чанбин снова примостился рядом с Чаном, Сынмин прижался к старшему спиной, Хëнджин повернулся лицом к детям, дотягиваясь до макушки Феликса, легко перебирая волосы.
— А что значит «Первая жизнь», хен? – Мальчик поднимает глаза, поворачиваясь так, чтобы было видно Хвана и берет его руку в свою, маленькую и теплую.
— Подрастешь - узнаешь. – Улыбается в ответ Хенджин и весомо делает вид, что очень устал и засыпает. Не хотелось нагружать такого светлого и солнечного ребенка грузными мыслями о жизни и смерти.
Чан не засыпает вместе с ними, прокручивая в голове все произошедшее и думая, как же им лучше поступить. Довериться - значит нет никакой гарантии, что их не убьют или не продадут в рабство, а того хуже - наркодилерам. Не доверять и отказаться - вероятно, они не доживут даже до нового года. Все это было слишком сложно для двенадцатилетнего ребенка, вся эта большая ответственность, невозможность высказаться и довериться кому-то из взрослых и простая нужда в ком-то близком рядом, в ком-то вроде отца, которого он почти не запомнил. Тяжкий груз лежал на плечах ребенка. Непережитые эмоции дали о себе знать в момент, когда Чан замечает, что плачет. Хрусталики слез текли по щекам, прячась в кудрявой макушке под боком, совсем тихие шмыганья отражались от металлической обшивки склада и Бан боялся только одного - разбудить детей. Нос и рот он прикрыл рукой, пряча в рукаве затертой кофты глаза, вытирая параллельно локтем слезы и сжимаясь вокруг тела поменьше, вдрагивая от поступающих мурашек из-за холода.
Чанбин лениво открывает глаза, телом чувствуя, что рядом кто-то дрожит и думает стащить второе одеяло, чтобы укрыть им Чана, но замечает то, как прячет лицо их старший брат и намокшую от его слез наволочку. Со приподнимается на кровати, подползая выше и прижимая к себе хëна, обнимает его и любяще, совсем по-детски и тепло целует в висок, убирая от лица руки, чтобы своими ладошками обхватить щечки и заглянуть в глаза.
— Чан, не переживай, я уверен, они хорошие люди и им можно доверять. Они ведь и правда не знали, что кто-то есть здесь, они даже не думали причинять нам вред. Бэм вообще на Феликса похож, все время улыбался и успокаивал. – Чан кивает, неспособный больше противится чувствам, кладет голову Чанбину между шеей и плечом, удобно обнимает своего донсэна и всеми силами старается успокоиться. Засыпают они с присущей им нежностью, поглаживая друг друга по голове и спине, пересчитывая позвонки вместо овец и пятна на стене склада, вместо узоров на коврах.
***
Утро встречает не пением птиц, не отдаленными голосами из трущоб, а перепалкой между Ханом и Хëнджином. Чан устало открывает глаза, поворачиваясь на бок чтобы только глянуть и сразу вздыхает. Никогда эти двое не могли ругаться спокойно, любая их ссора заканчивалась слезами с обеих сторон и молчанкой. Прямо как дети? Коими они и являлись.
— Джисон, Хëнджин, что опять не поделили? – Чанбин просыпается следом, не выбираясь из теплого гнездышка, а со стороны наблюдая за тем, как Хëнджин на грани слез продолжает что-то упорно доказывать другу, на что тот в ответ с такими же блестящими от слез глазами доказывает обратное. Сынмин как ни в чем не бывало присаживается рядом с хëнами, держа за руку Чонина.
— Эти двое с самого утра цапаются как проснулись. Фонарик разбился, когда они в «коробочки» играли, вот и ругаются, кто в этом виноват. – Чонин кивает согласно, подтверждая слова старшего брата и прячется в одеяло. Что остается Бану, кроме как окончательно убедиться в том, что его младшие братья - дурачки? Феликс упорно пытается разнять мальчиков, пока не дошло до драки, успокоить и помирить, Минхо с другой стороны оттягивает Джисона, стараясь обнять его и утихомирить, пока это не вылилось в очередные синяки и слезы до самого вечера.
— Ну что вы из-за ерунды ругаетесь, ребят. Разбился и разбился, какая разница из-за кого, фонарика у нас теперь нет. – Чан все же поднимается, оставляя Чанбина с донсэнами и подходит разнять малышню. – Ну, успокойтесь, а то сейчас разревëтесь. – А они уже, Хëнджин от обиды, а Джисон - из-за понимания, что старший прав и он на самом деле виноват в том, что фонарик разбился. Хан отворачивается и все же обнимает Минхо, оставляя все невыплаканное и невысказанное в его плече, надежном и теплом. Хëнджин стирает локтем слезы с щек и прячется за Чаном, зная, что так на него не будут смотреть как на виноватого. Бан с улыбкой обнимает Хвана в ответ, помогая утереть слезы и радуется тишине, прерываемой только хлюпаньем носом двоих мальчишек.
— Вроде разобрались, – Чан садится обратно на кровать, его плечо сразу же оплетают руки Чанбина, который укладывает подбородок на спину хену и смотрит за тем, как донсэны снова нашли себе развлечение среди придуманных ими игр. В догогялки или прятки здесь поиграть не выйдет, поэтому они играют в «коробочки», строя башни из пустых коробок, пока чья-то не рухнет, рисуют кусочком кирпича на бетонном полу классики и прыгают, из найденной веревки для сушки белья сделали подобие лесенки и проходят ее на скорость. Других развлечений в их маленьком мире совсем не было, но в больших детских сердцах всегда было место детской радости и веселью.
— Чан, как думаешь, они не забыли о нас? – Спрашивает из-за спины Чанбин.
— Я... – мешкается, но все же чувствует, как скорее стало биться сердце прямо за ним. – Надеюсь не забыли. – Чан понимает, что теперь их единственная надежда - едва знакомые парни, пришедшие под покровом ночи с хорошими новостями.
Словно по зову, в дверь склада тихо стучат, моментально прерывая все игры и развлечения, заставив детей снова вжаться в стену. Чонин в этот раз закрыл собой Феликса полностью, показывая свою храбрость и готовность защищать.
— Мм, привет? – Уже знакомая со вчера макушка проскальзывает внутрь, не широко открывая дверь, чтобы не спугнуть. – Я пришел узнать, подумали ли вы о нашем предложении. Просто, я думаю здесь вам зимой придется очень тяжело, а мы с вас ни копейки брать не собираемся, просто искренне хотим помочь. Вы на фоне тех уродцев из трущоб просто ангелочки. – Бэм, что странно, пришел один, но все так же улыбался, особенно в момент, когда заметил как дети отходят от стены и присаживаются рядом на пол.
— Мы согласны, да. Простите, простите, мы не хотим быть грузом и обузой, если нужно, мы будем помогать поддерживать чистоту в комнатах, все что попросите. – Решение далось с трудом, но видя, как детям становится холоднее и даже нелюдимый Чонин, боявшийся и избегавший прикосновений спит в объятиях Хëнджина, пришлось выбрать то, о чем он не мог даже подумать полгода назад.
— Чан, ты умница конечно, но нам правда ничего не нужно. Меня и Ëнкея точно так же несколько лет назад вытащил парень, так же дал кров и крышу над головой, тепло и защиту. Поэтому мы хотим так его отблагодарить. – Бан теперь особенно верит, ведь сложно представить, что этот парень может быть плохим. В обратном исходе Чан больше никогда и никому не поверит, в особенности себе и своему сердцу, кричащему о том, что Ëнкею и Бэму можно верить и идти с ними.
— А где Ëнкей? – Спрашивает Сынмин, по-птичьи наклоняя голову вбок, хлопая длинными ресничками.
— Ëнкей занят туристами, не пойму только, кто на полном серьезе захочет смотреть на царство процветания наркотиков, брошенных детей и бедняков. Ладно, не будем о грустном. Хостел не далеко, я подожду, пока вы возьмете то, что вам нужно и пойдем. – Бэм поднимается и выходит на улицу, оставляя детей собирать в пакетики то, что им дорого. Конечно, Джисон собрал все свои наклеечки и плакаты со стенок, оставляя их голыми и пустыми. Хëнджин забрал только свои краски и блокнотик, Минхо - брелок с котиком, сделанный из пластика, Чонин - свою любимую футболку, которую с того самого дня не мог ни разу надеть, но любить ее не переставал, Сынмин - из своей тайной коробки что-то высыпал в карман и прошептал Чану, что это поможет им сбежать, если им все же решат навредить. Феликс - маленькое солнышко - совсем не имел ничего своего, оттого и забирать ему было нечего. Только маленький цветочек в коробочке от сока, сорванный рядом с озером, где Хëнджин ловил стрекоз, но его он решил посадить снова, рядом со складом, чтобы не мучать цветочек. Его бледно-розовые лепестки будто вмиг стали ярче под солнышком, от чего Феликс едва не проронил слезу. Чан забрал свое самое важное - Чанбина и его розовую пушистую кофту, за которую над ним часто издевались местные мальчишки. В последний раз оглядев помещение, ставшее им домом, они открыли дверь и вышли на улицу, вслед за Феликсом, что прощался со своим цветочком, нежно приобнимаемый Бэмом.
— Идем, ребят. Пойдем через озеро, чтобы не ходить по дворам. – Бэм, честно признаться, не хотел никогда больше вспоминать о своей бродячий жизни, о трущобах и худых детях, умирающих на глазах от болезней и голода. Хотя бы этим мальчикам он может и хочет помочь, за что ему уже очень благодарны.
***
Небольшим строем они шли через поле, пересеченное оврагом и тропами, окруженные зеленью и насекомыми, с громким стрекотанием пролетающими над головами. Хенджин, будь у него камера, запечатлял бы каждый момент, постоянно отставая от ребят за разглядыванием родной глазу картины. У озера остановились все, высматривая тех самых ярких голубых и очень больших стрекоз, о которых рассказывал Хван еще вчера. Хенджин только посмеялся над детьми и указал совсем в другую сторону, на маленький пруд, в который вода бежала через ручеек от большого озера.
— Стрекозы любят вот такую воду и маленькие прудики, на открытой местности много хищников и птиц, которые за ними охотятся. – По неволе, Бэм провел параллель с детьми и их маленьким складом.
Девять пар глаз устремились к пруду, высматривая стрекоз и действительно: их там было очень много, разноцветные, большие и очень яркие, в точности как рассказывал Хенджин.
Дорога была недолгой, но после каждого рассказа Хëнджина о том, как он рисовал этих стрекоз, птичек в гнёздах на старой сакуре, яблоневый сад и золотого цвета рыбок в прозрачной воде озера, все останавливались, слушали и высматривали то, о чем он говорил. Бэму действительно было интересно с детьми, интересно слушать их рассказы и истории, даже самые мелкие детальки, с детских уст звучали совсем как сказка. Зажившись во взрослой шкуре, люди не замечают перед собой то, что видят дети и упускают слишком много прекрасного. Дети - действительно удивительны в своем мировозрении, даже те, кто вырос в условиях трущоб, даже те, кто обижал и гонял за розовую кофту, за знание, где достать одежду и за связи с наркодилерами. Всех их можно было понять, но простить было нельзя.
Зеленая вывеска с надписью «Hostel» говорит о том, что они все же добрались, под впечатлениями, после интересной дороги, истоптанных тропинок и зелени. Коридор был длинный и запутанный, лестница наверх располагалась справа от хоста, за которым неувлеченно сидел сотрудник, что-то рассматривая в газете. Бэм провел детей к лестнице и взглядом указал подниматься, после чего, переглянувшись, стали
подниматься, держась за дубовые перила, чтобы не скатиться вниз. Лестница узкая и скрипит, ступеней 9, не больше. Добравшись до верха, первым что бросилось в глаза была небольшая комната отдыха, с стареньким телевизором и мягкими креслами, набитыми пенопластовыми шариками. Всю свою крохотную жизнь Сынмин мечтал о таком, мечтал уснуть в таком и спать очень долго, хотел опробовать, но никогда в живую не встречал. Его умоляющий взгляд пересекся в взглядом Бэма, на что он только улыбнулся и согласно кивнул. Кресла облюбовали моментально, вдвоем и втроем располагаясь на мягком, отвыкнув от подобного после бетонного пола и старых матрасов. В голове у Бэма крутилось слишком много мыслей, слишком много он хотел показать детям, но сначала нужно чтобы все они получили свою кровать.
— Давайте я сначала покажу вам вашу комнату. Мы с Ëнкеем вчера долго убирались там, было бы грустно, если бы вы испугались нас. – Бэм смеется, не выглядя уже никаким злодеем, открывает светлую дверь и проходит внутрь. Кровати чуть меньше чем те, которые рассчитаны на двоих взрослых, их четыре, ведь дети определенно привыкли спать друг с другом и теперь разделить их выглядело чем-то неправильным. Все кровати аккуратно застелены празноцветными пледами с самыми разными рисунками. Знакомый плед с рисунком утят сразу понравился Чонину и Феликсу, младшему было наиболее комфортно в объятиях солнышка, поэтому он твердо решил, что если его кто-то и будет обнимать во сне, то это точно Феликс. Чонин Феликсу доверял вообще все: он первым узнал о том, кем были те люди, желавшие по-звериному обойтись с мальчиком, первым узнал о том, что маргиналы сделали с семьей Чонина, обо всем Ян мог рассказать только Феликсу, зная, что он точно найдет что сказать, лучше всех поддержит и поплачет вместе с ним, если будет нужно. Хëнджин и Минхо заняли кровать с божьими коровками, и сколько бы Минхо не считал себя взрослым и видавшим разное, простое яркое насекомое вызывало у него приятные чувства из детства, оставшегося за стеной трущоб и бродячей жизни. Хëнджин же просто любил яркие цвета и не хотел спать с младшими. Чанбину с первых секунд понравился розовый плед с пушистыми белыми зайцами, и, потянув Чана за руку, тот вместе с ним занял кровать у окна. Старший не может отказать своей липучке, знает, как сильно он привязан, и сам не против спать рядом с ним. Сынмину и Джисону досталась кровать посередине, устеленная пледом с медвежатами, между Чонином и Феликсом и Чанбином и Чаном, рядом с деревянным комодом у спинки кровати и обзором на всю комнату. Между собой они обсуждали сейчас все на свете, пока Бэм счастливый стоял в дверях, наблюдая за детьми, которым подарили шанс на счастливую жизнь, прямо как ему пятнадцать лет назад. Он смотрит куда-то в небо, через окно и молча, в мыслях, благодарит человека, который позволил ему быть таким же счастливым, как дети прямо сейчас. Благодарил его за то, что сейчас он смог увидеть красоту в том, чего не замечал за стеной из взрослой жизни и проблем, за то, что помог встать на правильный путь и высадил на сердце не колючие розы, а мягкие ромашки, пропитав его нежностью к окружающим. Благодарил за все и даже больше.
