пузырьки крови

Андрей сидит в светлом медицинском кабинете. На полке слева календарь за 24 год, справа всякие фигурки, даже есть игрушка плюшевого черного кота. Распахнутое окно приглашало ветер зайти в комнатку, белые шторки с тревожностью пошатывались, встревожены были не только они. — Я могу не спать сутками, если увлечен чем-то, но когда интерес заканчивается, — мужчина сглатывает, — я словно умираю, — он замолчал, но спустя секунду снова продолжил, — а ещё я чувствую себя особенным, — Андрей глядит в самые глаза мужчины, что сидел напротив него, — словно я единственный, кто понимает, что происходит в мире, даже вы для меня ничто, пустышка. — Мг, — человек в очках что-то с трепетом записывал в тетрадке, с виду и не скажешь, что он слушает проблему пациента, — вы употребляли наркотические вещества когда-то? — Это довольно личный вопрос, — Андрей заикается, значит попали в мишень. — Знаете, если вы будете умалчивать, я вам не помощник, — со вздохом ответил врач, смотря то на листок в тетради, то на белобрысого. — Да, до сих пор, — максимально тихо говорит парень, оборачиваясь, вдруг кто в кабинет зайдет, не очень получится — И как долго? — До сих пор — Ясно Брюнет закрыл тетрадь и положил ее на свой рабочий стол. Он сморщился и закрыл глаза рукой, как бы приходя в себя. У него много бывало и наркоманов, и алкашей и кого только можно. Но очень тяжело обследовать зависимого человека, когда он твой друг. — Федь. ты чего? — а быстро они на «ты» переходят, Андрей виновато посмотрел на врача, уже жалея о сказанном. За дверью слышался громкий, неприятный рабочий шум, от такого у светлого голова шла кругом и паника нарастала с каждой секундой все сильнее. Вообще он не любил подобные места, вместо общественной больницы пришел сюда в частную клинику, но возьня есть. Словно миллион букашек и прочих насекомых бегают из кабинета в кабинет, они впитываются в кожу и оставляют ожоги, путем мутных обидных словечек про пациентов. Но делать нечего, вся эта людская грязь присуще каждому из нас, а потому осуждать за это не имеет никакого смысла. Врач, что звали Федор, разомкнул веки и оглядел Андрея. Даже тупой бы понял, что этот парень ну явно что-то да употребляет. Тремор рук, дёрганье, невнятная речь, какой-то странный запах — все ведёт к одному. Но Федя все отрицал и отрицал этот факт, каждый раз оправдывая этого наркошу, мол, ему просто фигово. Но Андрей сам признался во всем, даже разгадывать ничего не нужно. — Когда избавляться будешь? — Федор уже поскорей бы хотел окончить этот сеанс, но ещё как минимум час с этим придурком, — за что ты так со всеми. — Мне так легче, — ответил парень, ох, если бы эти двое были не в кабинете, то Андрей бы получил сильную пощечину, но нельзя. Руки так и чешутся, но Феде стоит сохранить спокойствие для их же блага. — Ты понимаешь, что погубишь себя? — Меня никто никогда не ценил, а я уж тем более, — Андрей прыснул в плечо, хочется разбавить всю эту обстановку белых бесчувственных стен, что так и пожирают насквозь своим отчаянием, — я чувствую себя ошибкой общества, я знаю слишком много. — И чего же ты знаешь? — Федя словно робот, задаёт вопросы, тетрадь все ещё одиноко лежит на столе и брать её никто не собирается. — Много чего, рассказывать не буду, не то настроение, — врач усмехнулся, понял, что подловил. Андрей ничего не знает, но чувствует это, а объяснить не может. Такое встречается у подростков с их максимализмом, а у белобрысого все никак пубертат пройти не может, — не веришь? — На «вы» с врачом, — строго сказал шатен, строя недовольную гримасу, они же все-таки в больнице, такие ролевые игры во «врача» и «больного» не устраивают обоих. — Хорошо-хорошо, — хихикнул мужчина, немного покрываясь краснотой от неловкости. Такой жёсткий тон притягивает, а галстук «врача» так и проситься, чтобы кто-то за него да потянул, — я на лирике, ничего такого тяжёлого, не бойтесь. Тем более она помогает мне от этих постоянных смен настроения. Когда я без вещества, то мой день проходит так: сегодня я самый счастливый человек на планете, а завтра трясусь от страха или тревоги, а может и из-за гнева. Если я ещё и бухать умудряюсь, то в белочках вижу бабочек, сменяющееся червями и сколопендрами, или помню, смотрел все на богиню какую-то, что звала меня к себе на небо. Я там разревелся знатно, зато не употреблял месяц из-за таких приходов, потом как-то само заново пошло. — такие ситуации ещё происходили? — да прям, чтоб такого жёсткого нет давно, но какие то приколюхи все же имеются. Федор вздохнул с очередным: «ясно», взял тетрадь с ручкой, почеркал записи и сидел, долго сидел и вдумывался в каждое слово, которое произнес Андрей. Анализировал все записи, включал мозги по полной, спустя минуты 3 наконец-то готов его вывод. Но поиграться с этим чудиком стоит. Друг другом, а наука наукой. Мужчины так разговаривали ещё минут 20, блондин совсем душу излил. Рассказал в подробностях о каждом приходе или передозе, говорил про свои песни, в которых было миллион намеков на ее отхода, в общем открылся, как журнал, а врачу того и надо. Записей становилось все больше, под конец Андрей в край почувствовал себя как дома и уже даже материться не боялся, плевать он хотел на санитарок за дверью. Остался один маленький штрих. — Андрей, что вы думаете о самоубийстве? — да много чего, знаете, даже говорить не хочется, — совсем по-детски надул губы парень, опрокидывая спину на кресле. — Попытки были? — блондин начал кашлять. Он знал, что если скажет да, то его мигом могут отправить в диспансер, где будет мучаться месяц, а правду то сказать нужно, другу то самое сокровенное можно доверить, он же не предаст. Немного задумавшись, Андрей поднял голову и со страхом ответил положительно. Врач лишь улыбнулся, странно, обычно люди расстраиваются, когда узнают об таких вещах от своего друга. Федор что-то начал писать на отдельной бумажке, похожим на справку. Спустя минуту к Андрею протянулось записка:

«Андрей Игоревич Федорович нуждается в госпитализации в диспансере для помощи душевно больным 24.04.24»

Дальнейших текст был мусором для Андрея. В глазах помутнело и показались слезы. Как же так, наивного Андрюшу надурили, а он ведь так хотел поделиться со своими проблемами, теперь в психушку загребут, отлично. Федя сидел без эмоций, как весь этот белый однотонный кабинет. Стены слились с кожей шатена, халат показывал не чистоту и здоровье, а внутреннюю грязь и садизм. Ещё чуть-чуть и в крови сполыхнет ненависть ярким огнем, озаряя ахроматический кабинет. — Федя, почему? — чуть ли не навзрыд спросил Андрей. Он выглядел таким до тряски жалким, как кукла, которую выкинули, когда надоело с ней играть. — Во благо всему. — Федор. — М? — Я люблю тебя. В ушах звенит от такого, справка с помощью магии исчезает, блондин, что секунду назад сидел за стулом находится в объятьях врача. Сердце бешено стучит, Андрей лишь хнычет в плечо. Кто теперь тут больной?