пауки, магия и объятия

Минхо бежит к озеру, не разбирая дороги. Когда он узнал о случившемся в классе, в голове осталась лишь одна мысль: «Найти Хани, найти Хани, найти Хани». Он наверняка пошел к любимому поваленному дереву на берегу. Он всегда туда приходит, когда грустно. Минхо надеется, что он и сейчас там. И правда — Минхо видит фигуру, съежившуюся возле дерева в комочек. Такой крошечный, что хочется обнять и никогда не отпускать. Минхо тихо подходит и опускается рядом. Хан чуть вздрагивает и льнет ближе, кладет голову старшему на плечо. — Мне рассказали, что случилось в классе. Как ты? — глупый вопрос, но с чего-то надо начать. Хан вздыхает, но поднимая взгляда от камушков на берегу. Берет один в руку, перебирает, словно цепляется за него, чтобы воспоминания не утащили в самую бездну. И молчит. — Он показывал Круциатус, хён. На пауке, но это было так страшно, — Хан наконец отзывается и поднимает полные слез глаза на Минхо. — Это жестоко. И больно. Минхо кивает — на его занятиях год назад было то же самое — и аккуратно приобнимает Хана за плечи. Тот сейчас на ежика похож: спрятался в клубок и иголки распушил. Только Минхо не боится иголок, вообще ничего не боится, когда видит его Хани таким. — Я знаю, Хани. Это очень больно. Не зря заклятье из Непростительных, — он переводит взгляд на воду, крепче обнимая Хана. Плевать на иголки. — Даже представить не могу, что чувствовал паук. Он ведь ни в чем не виноват! — Не виноват. Это пытка, Хани, самое страшное заклинание на мой взгляд, — Минхо сглатывает ком в горле размером с Юпитер и продолжает. — Когда ты под Империусом, ты просто ничего не понимаешь, весь мир словно в тумане. После Авады тебя уже нет. А от Круциатуса ты мечтаешь, чтобы все закончилось. И пытка, и жизнь — вообще все. — Откуда ты... — Хан ошарашенно смотрит на Минхо. Видит в глазах старшего неприкрытую боль и тоску, а тот чуть растягивает губы в грустной улыбке. Осознание молотом бьет по голове и глупому сердечку. — Тебя что, когда-то... Он не договаривает, но вопрос понятен без слов. Минхо кивает и смотрит куда угодно, только не на Хана. — Приколы чистокровных семей. Ты же знаешь, я терпеть не могу все эти правила, приемы и условности, которые так чтут родители. Пару раз отказывался выйти к гостям на очередное торжество в особняке — оказывался там под Империусом. Вел себя идеально, как настоящий чистокровный колдун, истинный слизеринец, гордость семьи Ли, — Минхо невесело усмехается. — А когда родители узнали, что я подружился с маглом, сыном пекаря, который доставляет нам выпечку каждое утро, перешли к более изощренным методам. — Нет... — слез не осталось, одна неприкрытая боль и злость. Как его крутой хён выдержал подобное обращение? Как он после этого может улыбаться и рассказывать так, будто это что-то совершенно нестрашное? — Ага. Они заперли меня в подвале, а потом почтенный отец семейства показал, что бывает с теми, кто дружит с неправильными людьми, — Минхо снова смотрит на Хана. Тот носом шмыгает и берет руку старшего в свою, получая в ответ теплую улыбку. — Да не бойся ты, такое всего пару раз было. Но урок я усвоил. У жестоких родителей самые хитрые дети, да? — Хён, ты... очень сильный. Я бы хотел забрать всю твою боль себе, — Хан чувствует, как в нем все сильнее разгорается пламя ненависти к семье Ли. — Давай заберешь половину. Будем оба валяться и страдать, а потом пойдем пить сливочное пиво. Идет? — Минхо переводит все в шутку, только бы не видеть эту грусть в глазах напротив. Он делает мысленную пометочку не рассказывать Хану, что последний раз он оказался в страшном подвале на прошлых каникулах, когда получил от мелкого-полукровки письмо, а отец увидел это. Тогда Минхо неделю приходил в себя и слушал бесконечные нотации отца, что общаться наследник благороднейшей и чистейшей семьи Ли может только с чистокровными. Силы на ответное письмо мелкому нашлись с таким опозданием, что пришлось срочно придумывать ложь про семейную поездку, только бы Хан ничего не узнал. Ему не надо. — Идет, — Хан нежно водит руке хёна. И решительно добавляет, — Но твою семью я за это не прощу. — Брось, они того не стоят. Пока у меня есть ты, мне вообще ничего не страшно, — Ли поднимает их сцепленные руки и чмокает ханову, с удовольствием замечая, как тот покрывается нежным румянцем. — И ты не бойся, я тебя в обиду не дам. Хочешь, нажалуемся директору? Или напишем в «Ежедневный пророк»? Вот они будут рады: разоблачительная статья про самого скандального профессора Хогвартс. Хан фыркает и качает головой. — Да ладно, пока пусть живет спокойно. Но если еще раз такое выкинет — реально напишем. Устроим ему сладкую жизнь. — Кстати о сладком... — Минхо опускает руку на щеку Хана, нежно поглаживает ее большим пальцем. Опускается чуть ниже и притягивает младшего к себе, невинно чмокая в губы. Хан опять заливается румянцем, поворачивается всем телом к хёну и целует по-настоящему. А потом отлипает и смущенно бормочет: — Ну вот зачем ты про сладкое заговорил, я теперь есть хочу. — Ты первый начал, — хихикает Ли. — Ладно, пойдем на кухню, домовые эльфы уже наверняка наготовили всякого к ужину. Минхо встает первым и протягивает руку Хану. Тянет на себя, из-за чего младший буквально падает в его объятия. Вот так — хорошо. А про мудацкого препода он случайно проговорится на каком-нибудь сборище почтенных семей, немного приукрасит, чтобы с такой репутацией его не взяли даже в самый задрипанный приют для волшебников полы мести. Минхо так будет спокойнее, правда. И он тихо ликует про себя, растягивая губы в кошачьей улыбке, когда чувствует руку Хана в своей. Хотя бы Хогвартсе он может быть собой, любить, обнимать и защищать того, кто давно и надолго поселился в его сердечке.