PS. Tibi et igni

      Гарри таращится на клочок бумаги и думает, что еще не проснулся с утра. Просто потому, что написанное там ему может только присниться. «Люблю-нимагу-умираю» выведено хорошо знакомым острым почерком, а его обладатель ехидно скалится, играя бровями. Вредный Хорёк корчит рожи со второго ряда в классе трансфигурации и пихает локтем Блейза Забини, дескать, смотри. И тот смотрит, как Гарри расплющивает от изумления и превращает в шерстяной коврик, связанный Молли Уизли, о который Малфой безжалостно вытрет ноги. Разве что Макгонагалл сжалится и вернет Гарри прежний вид, но лишь для того, чтобы он прочитал маленькую приписку в конце: «PS. Tibi et igni». Гарри знает, что это значит — в обязательную программу восьмого курса входит базовая латынь.       — Инсендио! — сердито шипит он, и бумажка в виде зеленой ящерицы рассыпается в воздухе мелкими колючими искрами, а перед глазами мигает огненная фраза «Люблю-нимагу-умираю».       — Эй, приятель, что случилось? — спрашивает Рон и машет рукой, разгоняя светлый дымок.       — Палочка случайно выстрелила, не обращай внимания.       Рон успокаивается и поворачивается к Гермионе. Эти двое порядком раздражают всех, кто еще не тронулся умом от любви. Гарри частенько ловит себя на желании назвать друга тупым троллем, когда тот нежно улыбается своей девушке, но боится, что Рон перестанет с ним общаться примерно навсегда, поэтому молчит.       «Люблю-нимагу-умираю» опаляет сетчатку, пульсирует в зрачке, бежит алой вязью по внутренней стороне век.       «Люблю-нимагу-умираю» чешется между лопатками, ползет мурашками по шее, трепещет в животе.       «Люблю-нимагу-умираю» требует немедленного ответа.       Гарри отрывает небольшой кусок пергамента от эссе Рона, пока тот воркует с Гермионой и обсуждает свидание в Хогсмиде: все равно ему никогда не написать необходимых двадцать с половиной дюймов об остаточных свойствах карандаша, превращенного в подгузник.       «Только полный идиот, как ты, может думать, что это смешно».       И, повинуясь внезапному желанию, добавляет:       «PS. Tibi et igni».       Он хочет сложить пергамент в лягушку, но не тут-то было. Не хватает то головы, то задней лапки, то спинка топорщится гребнем, и в какой-то момент лягушка становится похожа на крокодила-мутанта с тремя хвостами. Поэтому Гарри просто сминает бумажку в катышек и швыряет Хорьку в голову. Маленький твердый шарик отскакивает от малфоевского виска, и Забини ловко зажимает записку в кулаке. Гарри злорадно хихикает, видя, как Малфой борется за ничтожный кусок пергамента с оскорбительной надписью, выдирает свою добычу и нетерпеливо разворачивает. Поднимает округлившиеся в немом изумлении серебристые глаза и пялится, не мигая. Гарри видит, как шевелятся его губы, как он тычет палочкой в мятый клочок, и — пуф-ф! — тот бесславно погибает во вспышке Инсендио, как и ни в чем не повинная бумажная ящерка несколько минут назад.       — Придурок!       Гарри не слышит, что говорит Малфой, но за семь лет он хорошо изучил этого засранца и точно знает, что тот взбешен. Гарри плевать на это.       Гарри не плевать.       Трансфигурация со Слизерином заканчивается превращением подгузника обратно в карандаш, и с заданием справляется только Гермиона. Ладно, не только она, но о втором отличнике Гарри вовсе не собирается думать. Сам он с тоской созерцает тощий вытянутый кусок ткани с твердым острым навершием. Ему только что удалось создать нечто новое — карагузник, но Макгонагалл не впечатлена его фантазией и на завтра задает всему классу эссе на тридцать дюймов о подводных камнях при трансфигурации мягких предметов в твердые. Похоже, он зря оторвал кусок от пергамента Рона, теперь другу не хватит длины свитка.       — Брось, — смеется тот и слегка краснеет, оглядываясь на Гермиону, — Вряд ли у меня сегодня будет время на домашку, понимаешь?       Гарри понимает, и это бесит его едва ли не сильнее, чем «Люблю-нимагу-умираю». Наверное, никто, кроме него, не успеет написать про трансфигурацию гребаных карандашей, и он — единственный неудачник, которому не с кем пообжиматься перед сном.       К его огромному удивлению, Малфою тоже некуда пойти вечером, и они корпят над эссе, каждый в своем углу общей гостиной объединенного восьмого курса. После третьего предложения Гарри косится в сторону Хорька, размышляя, почему тот проигнорировал «полного идиота» в записке, и уже решает выяснить это лично, как из камина высовывается голова Невилла, который встревожен очередным исчезновением Полумны. Два следующих часа Гарри безуспешно обшаривает замок в поисках Девочки с сачком для нарглов, а вернувшись, обнаруживает, что Малфой уже ушел, и на его собственном эссе гордо восседает сиреневый бумажный кот.       «Когда ты рядом, мое сердце трепещет.       PS. Tibi et igni».       Сиреневый кот вспыхивает лиловыми всполохами: недавно Гермиона научила Гарри Заклинанию Цветного Пламени. Он решает, что для этого кота лиловый — в самый раз.       Утром кажется, что ящерица и кот — всего лишь ночное наваждение, но следы пепла на эссе убеждают в обратном. Наверное, Малфой ждет от него ответа, но, даже если и нет, все равно его получит. Высунув язык от усердия, Гарри царапает несколько слов, грубых, но доходчивых, чтобы прояснить ситуацию.       «Я не стану рыдать, даже если ты схлопочешь инфаркт.       PS. Tibi et igni».       Закончив, он понимает, что порвал план тренировок команды по квиддичу, который Дин Томас согласовывал всю прошлую неделю, прячет изуродованный свиток под матрас и надеется, что никто не заметит пропажи. Проходя мимо слизеринского стола в Большом зале, небрежно кидает записку рядом с тарелкой Малфоя и удаляется, стараясь не оглядываться. Через мгновение за спиной слышится потрескивание горящей бумаги и ядовитое «Гриффиндурок!». Впрочем, он не сомневался, что Хорёк разозлится.       На зельеварении с Пуффендуем Гарри удается расслабиться и даже ненадолго забыть о сердечных проблемах Малфоя. Он смеется над Роном, перепутавшим лепестки златоглазок с глазами золотой жужелицы, из-за чего зелье становится ядовито-желтым вместо нежно-розового, ржет над Финниганом, снова взорвавшим котел Невилла, выискивает подходящий по длине кусок Лирного корня и думает, что после войны ничего не изменилось, но затем вспоминает кота-оригами и понимает, что изменилось всё. Раньше его не заботило здоровье высокомерного паразита.       Вдруг открывается дверь, и в кабинет заглядывает мелкий второкурсник со Слизерина.       — Профессор Слагхорн, — мямлит он, — можно поговорить с Гарри Поттером? Всего минутку, это очень важно, сэр.       Слагхорн не возражает: Гарри все еще его любимый студент, несмотря на сомнительные успехи по предмету. В коридоре мальчонка сует ему что-то в руку и улепетывает со всех ног, а на ладони возвышается фигурка белого слона из дорогой писчей бумаги. Крупные уши, мощное тело, смешной маленький хвост. «Наверное, бумага из лавки в Косом переулке», — размышляет Гарри, торопливо разглаживая швы слоновьих ног-колонн.       «Мечтаю о твоих зеленых глазах.       PS. Tibi et igni».       Признание почти сбивает с ног, сжимает горло и мешает вдохнуть. Мешает крикнуть «Инсендио!», но Гарри упрямо шепчет заклинание непослушными губами, прижимает к нёбу тяжелый язык. Белый слон извивается в белом пламени. Таком же белом, как платиновая чёлка Малфоя.       Ему удается не думать о ящерице, коте и слоне до самого вечера. Весь день забит делами под завязку: уроки, споры с Гермионой о важности (на самом деле, не-важности) выбора будущей профессии «прямо сейчас, Гарри!» и усердные поиски плана тренировок по квиддичу вместе с Томасом и Роном не позволяют ему придумать более-менее приличный ответ. Но слова приходят, когда он парит в небе в ожидании снитча и от неожиданности едва не падает с метлы.       «Я никогда не посмотрю на тебя, идиот!       PS. Tibi et igni». —       пишет он, едва ворвавшись в спальню, сворачивает пергамент в кривой треугольник и уговаривает хогвартского домовика как можно скорее доставить послание адресату.       Вечером в общей гостиной весело, наверное, всем, кроме Гарри. Забини, Гойл и Паркинсон режутся в плюй-камни, Рон обставляет в шахматы бывшего когтевранца Джереми Стреттона, Лаванда Браун заливисто хохочет и строит глазки Лонгботтому, а тот краснеет неровными пятнами и не знает, куда деваться от натиска ее мощной груди. И даже Гермиона, накручивая волнистую прядь на палец, что-то оживленно обсуждает с Малфоем, возможно, задание по магловскому искусству — новому предмету, введенному в этом году Макгонагалл.       Обычно Гарри любит Гермиону, но сейчас ему кажется, что ей не пристало общаться с кем-то из Слизерина, даже если этот кто-то не замечен ни в чем подозрительном. И сам он не смотрит, не смотрит! Как и обещал.       Незамеченный друзьями, выскальзывает из гостиной и отправляется в кровать, крутится с боку на бок и думает-думает-думает, а затем проваливается в сон, где зеленая ящерица, белый слон и сиреневый кот сочиняют романс о любви.       Следующая неделя тянется невыносимо долго, и Гарри продолжает не-смотреть на Малфоя, поэтому не-видит его серо-серебристых глаз, сильных плеч и длинных ног. Не-видит новой приталенной мантии и расстегнутой на две пуговицы поплиновой рубахи. Не-видит, как Астория Гринграсс, клеясь будто рыба-липучка, восседает у него на коленях.       Видит, как школьная сова влетает в дверь библиотеки и, зависая прямо над головой, кидает перед ним оранжевую лису из верже.       «Хочу попробовать твои губы на вкус.       PS. Tibi et igni».       Оранжевая лиса располагается рядом с учебником и готовится вместе с Гарри к завтрашней проверочной по Темным проклятиям, но вскоре появляются Гермиона и Джинни — у них общий внеклассный проект по Древним Рунам. Гарри наотрез отказывается делиться своими подозрениями по поводу малфоевского сумасшествия, поэтому лиса полыхает рыжим Инсендио, напоследок сверля его взглядом черных глаз-бусинок.       — Гарри, — Гермиона достает смутно знакомую таблицу с заполненными там и сям полями. — Смотри, график подготовки к экзаменам, помнишь, раньше я всегда делала его для вас с Роном. В этом году он не хочет сверяться с ним, а зря, я считаю. Это помогает правильно распределять время и ресурсы.       — Спасибо, — машинально отвечает Гарри, придумывая ответ на послание оранжевой лисы. — Непременно воспользуюсь.       Гермиона неуверенно кивает и, подхватив стопку книг, уходит к свободному столу за дальними стеллажами. Джинни следует за ней, странно улыбаясь.       Пергамент с таблицей пестрит датами и темами. «Заклятия ведьминых чар» (две недели в ноябре), «Зелья для создания придурковатых гобеленов» (с первого по пятое апреля), «Привидения в литературе маглов XIX века» (хватит ли половины декабря?!), «Разновидности и применение змеиного порошка в хозяйстве» (спросить Молли Уизли, сколько нужно времени на изучение). Гарри наставляет палочку на таблицу, и — Диффиндо — отрезав небольшой бумажный квадрат с краю («Основания для запрета любовной магии»), выводит каракули на обратной стороне:       «Скорее ты попробуешь на вкус мой кулак.       PS. Tibi et igni».       Ему жизненно необходимо видеть реакцию на свою угрозу, поэтому он решает лично вручить записку Малфою, который как назло где-то запропастился, и только Карта Мародёров способна указать направление.       Подземелье факультета Слизерин. Серьезно?! Хорёк пишет ему слащавые фразочки на цветных зверюшках, а сам тем временем встречается с Гринграсс?       Гарри выскакивает из библиотеки, отмечая краем уха возмущенный вопль Гермионы из-за покоцанного пергамента. Несется вперед, ударяясь о стены на поворотах, падает, наступая на развязавшийся шнурок. Уворачивается от навозных бомб чокнутого Пивза и крайне невежливо отшвыривает ногой Миссис Норрис, чинно идущую по коридору.       «Скорее ты попробуешь на вкус мой кулак» — кривятся губы.       «Скорее ты попробуешь на вкус мой кулак» — хмурятся брови.       «Скорее ты попробуешь на вкус мой кулак» — стучит сердце.       В подземелье Слизерина мрачно и сыро, и в этом нет ничего нового. Здесь и до войны было не очень-то уютно, а сейчас, когда часть Хогвартса затоплена водой из Черного Озера, стало еще холоднее. Гарри бежит почти вслепую, вытягивая руку с тускло мерцающим Люмосом на конце палочки.       — Астория, мы не можем быть вместе, — слышит он знакомые тягучие интонации.       — Я не понимаю, Драко. Ведь у тебя никого нет, почему бы нам не попробовать?       — Потому что… неважно. Ты дорога мне, но лишь как сестра.       — Это из-за него? — голос Астории дрожит.       Гарри перестает таиться и подходит к парочке.       — Читай, — говорит он Малфою и протягивает свое послание. — Давай, читай при мне!       Астория медленно отступает и теряется в темноте подземелья.       — Основания для запрета любовной магии? — произносит Малфой, пристально вглядываясь в записку. — Нашел подходящее время и место для академической дискуссии, Поттер?       — На обратной стороне, дебил. Переверни.       — «Безумно хочу тебя. PS. Tibi et igni», — медленно читает тот и неверяще смотрит на Гарри. — Поттер?..       — Там не это написано! Я писал не это!       Гарри выхватывает бумажку из прохладных длинных пальцев.       — В вашем боггартовом подземелье еще и не такое привидится! Люмос Максима!— кричит он. — Вот, слушай: «Безумно хочу тебя»!       «Безумно хочу тебя» ревет водопадом в голове.       «Безумно хочу тебя» накаляет воздух между телами.       «Безумно хочу тебя» обнажает стремление души.       Гарри прижимается к Драко— не оторвать и под страхом Авады, властно толкает к стене, тянется жадно к розовым влажным губам, а Драко гладит его непослушные вихры, обнимает за шею и впускает язык в рот. Стонут оба, сталкиваясь губами, зубами; руками хаотично шарят по телу, бедрами трутся, сильнее, быстрее, расстегивают брюки в лихорадке, и — внутрь, к самому нежному тянутся, дразнят, ласкают.       «Безумно хочу тебя» швыряет в бездонную пропасть, но Гарри не боится падать.       В общей гостиной, куда он заходит вместе с Малфоем Драко, не протолкнуться, но только Джинни смотрит на них все-с-вами-ясно взглядом.       — Хочешь мне что-нибудь рассказать? — спрашивает Гарри, плюхаясь рядом с ней на диван. — Драко, мне кажется, Джинни что-то от нас скрывает.       Драко подозрительно щурится и скрещивает руки на груди.       — Не хочется угрожать тебе, мелкая Уизли, но, если ты не признаешься, мой отец узнает об этом! — на последних словах он не выдерживает и смеется, глядя на Гарри серебристыми глазами.       — Ладно, ладно, только пощадите! — Джинни шутливо поднимает руки, сдаваясь. — Я заколдовала ваши перья. Вы писали друг другу гадости, но при получении текст в записках менялся и выражал ваши истинные чувства.       — Даже не буду спрашивать, зачем ты это сделала, — бурчит Гарри и притворно хмурится.       — А я спрошу, — Драко наклоняет голову, и Гарри не может отвести взгляд от изящного изгиба его шеи.       — Ты и сам всё знаешь, Малфой, — хихикает Джинни. — К тому же, твои зверюшки оригами просто восхитительны.       — Ты за нами следила?! — возмущается Гарри уже по-настоящему.       — Само собой! Не могла же я пустить на самотек такое важное дело. Уж и не знала, как вас, дураков, свести!       — Спасибо... наверное, — говорит Гарри и поворачивается к Драко. — Как думаешь, стоит сжечь мою последнюю записку? Вдруг кто-нибудь найдет и подумает, что это ему?       — Tibi et igni?       — Tibi et igni.