О невозможности бытия

***

Тут нет никакой надежды, никакой веры в будущее, нет даже Бога в этом прогнившем месте. Они мрут, как мухи: один за другим, не до конца осознавая, что завтрашний день начнётся без них. Мне нравится смотреть на то, как они меняются. Как молодые люди в миг за считанные недели бледнеют, как у них меняется лицо. Некогда пылкие, горячие девушки и юноши теперь больше похожи на живые трупы. Они дёргают лапками, словно мухи на липкой ленте. Иногда я, смотря на насекомых в этой ловушке, думаю: осознают ли эти создания, что уже на грани смерти? Так и русские,ничем не отличаются от этих жалких паразитов. Даже не знаю с чего у меня такая неприязнь именно к славянам, видно, влияние ненавистного папаши сделало свое дело. Мне приятно видеть, как они страдают. Я уже стал мастером в своём деле. Приятно, когда работа доставляет удовольствие. Ну да, не всем, а только тебе, но кто будет спрашивать полуживого пленного об его предпочтениях? Вот и я молча топчу чью-то спину. Гад. Укусил, стоило мне повернуться за салфеткой, чтобы вытереть ему рот, из которого обильно текла кровь. Неважно, он уже нежилец — я слышу, как ломаю ему ребра. Как они протыкают тонкие лёгкие, а после мужчина заходится в агонии, наконец издыхая. Грязно, отвратительно грязно. Повсюду различные жидкости биологического происхождения, начиная от слюны и мочи, заканчивая обильной кровью. И видно, именно тогда судьба решила вновь показать мне, что я тоже все ещё жив. Что я могу испытывать хоть что-то, а не живу ради существования. Он зашёл, держа в руках жестянное ведёрко. Стоял покорно, склонив свою белобрысую макушку. И когда я ему кивнул на пол — сразу же принялся за работу, падая на грязный бетон. Я видел, как дрожал пленный то ли от холода, то ли от трупа, лежавшего рядом. По внешнему виду тяжело сказать о его возрасте. Возможно шестнадцать, возможно все двадцать пять. В концлагере не существует понятия о возрасте, есть лишь определения: пригоден. Вот и он сейчас в таком положении, когда все силы молодого юноши уходят на благо Нацисткой Германии. Я не мешаю ему, смотрю, как мальчонка опускает свои трясущиеся руки в ледяную воду, отжимает грязную вонючую тряпку, а после продолжает. Вымывает всё тщательно, видно боится, что за халтурную работу его убьют. Правильно делает, я ненавижу лодырей и бездельников. Подмечаю все юношеские несовершенства. Эти оттопыренные уши, впалые зелёные глаза, дрожащий, прямо как у кролика, нос. Губа сама по себе сминается, а неровные зубы прикусывают огрубевшую кожу. Красив, чёрт, кто бы что не говорил, но порой и у уродливых собак рождается красивый щенок. Видно в мать пошёл, ведь привлекателен он по-женски. Нет, я не имею склонности к мужеложству, сам не знаю, что на меня нашло, когда я схватил парня за руку, буквально выворачивая. Заставил его вскрикнуть, а после испуганно замолчать, моментально ссутулившись. Пришлось рывком поднять, а после толкнуть, заставляя задницей удариться о холодный металлический стол. — Раздевайся, — он не смел мне перечить, слишком уж цеплялся своими липкими лапками за никчёмную жизнь. Руки стянули робу, откинули на мокрый пол, а следом пошли лёгкие штаны. Опять таки не знаю, что на меня нашло. Видно слишком давно у меня не было такого, ведь я вбивал его с такой силой, каждый раз доставляя массу удовольствия себе — ему лишь адскую боль. Я видел, как он тяжело дышал, как кровоточили юношеские бедра, как стиралась кожа на нежном теле. Ему было холодно, а единственное тепло внутри него. Холодный металл обостряет все чувства парня, заставляя буквально ужом выгибаться подо мной. Я заканчиваю, чуть рыча. Даже не удосуживаюсь на тебя посмотреть вновь, когда рука по отработанной тактике ложится на кобуру. Без замедлений достаю свой трофейный револьвер, снимая с предохранителя. И этот щелчок заставляет тебя испуганно повернуть голову, моментально встречаясь со мной взглядом. Он полон страха, но в нем так же есть надежда. Надежда на то, что я пощажу тебя, что оставлю в живых. И это срабатывает. Блять, что-то новое в моей рутине, то, что мне давно не хватало. Ты уходишь так же быстро, как и пришёл. Глупо натягиваешь на себя одежду, преодолевая сильную боль. А я лишь смотрю на то, как струйки крови засыхают на твоих бёдрах, прикуривая сигарету. Теперь наши свидания регулярны. Ты наведываешься в эту бетонную комнату чуть ли не каждый день, уже сразу начиная стягивать с себя одежду. Я заставляю ползать тебя на коленях, голым, дрожащим. Ледяной водой вымывать все стены от крови, а после покорно садится передо мной, ожидая следующих указаний. Постоянно заношу руку над ним, видя, как он испуганно дёргается. Боится — значит уважает, не считает меня позором. Я беру тебя не так часто, однако каждый раз я дарю тебе небольшие подарочки. То кусочек хлеба, порой даже галеты принесу, которые ты так обожаешь. Я уверен, что эти презенты продлевают твою никчёмную жизнь, заставляют верить, что в следующий раз я принесу что-то посытней. Настроение отличное, когда я получаю приглашение от известного военачальника. Скоро мне уезжать, мой дорогой русский. Ты ведь понимаешь, что это место не покинешь никогда? Становится грустно от осознания, что наши свидания так быстро закончатся, ведь прошло всего лишь полгода. Я успел привязаться, знаешь ли. В голове все чаще крутятся мысли о том, чтобы забрать тебя. Однако я банально не знаю, что с тобой буду делать. Получив новую должность, у меня не останется времени на наши шаловливые игры, и ты, наверное, попросту умрёшь от голода в своей каморке. Не знаю, сердце мне подсказало или этот печальный взгляд ненавистных глаз. В тот вечер я подарил ему самый лучший подарок — объятие. Я сгрёб его в охапку, прижал так сильно, стискивая в своих сильных руках. Дал ему надежду на то, что бог его ещё не позабыл, что он нужен хоть кому-то. Я слышал, как тихо парень рыдает, как бьётся его сердце в унисон моего. Я нарушил своё главное правило: я проявил человечность к тому, кто не был этого достоин. Поцеловал, жестоко, впиваясь в твои бледные губы. Ты продолжал плакать, хотя я думал, что ты уже привык. Мы виделись в тот день последний раз. Не знаю, просто так обстоятельства сложились. Не увидел или мне было на самом деле плевать. Я узнал слишком поздно, когда мне доставили список заключённых, отведённых в газовую камеру. Твой красивый номерок был где-то в конце, заставляя сердце пропустить удар. Возможно твоя смерть была моей виной, но было поздно что-то менять. Я видел лишь твой труп. Ты был ещё теплым, когда тебя скинули в кучку к другим. После этого я никогда не посещал это место. Ушёл, словно всё, что было — страшный сон. Забыл и тебя, и твои яркие глаза. Ты часто приходил ко мне в кошмарах, постоянно смотрел на меня своим щенячьим взглядом, а я лишь молча поджимал губы. Возможно, будь мне не так плевать на твою никчёмную жизнь — ты был бы жив.