Шкаф

Вернер ждал этого момента слишком долго, чтобы сейчас всё пошло прахом: с того самого дня, когда мальчишка Фельсенбург приставил ему пистолет ко лбу и приказал следовать за собой, а потом они втроём с проклятым Кальдмеером оказались в доме Бешеного, фок Бермессер пытался вызнать хоть что-то о флоте Талига, но проклятый фрошер будто умудрялся быть одновременно в нескольких местах, порой выпрыгивая из-за угла с акульей усмешкой лишь исключительно для того, чтобы пожелать ему доброго дня, который грозился стать последним, но сегодня госпожа удача подарила ему свою улыбку, и дриксу удалось пробраться в комнату Вальдеса. Первым делом он, воровато оглядевшись, бросился к столу, ужасаясь тому беспорядку, в котором содержались бумаги — совершенно невозможно было найти хоть что-то полезное среди бесконечных черновиков рапортов, покрытых рисунками порой весьма фривольного характера. И вот, когда его терпение было наконец вознаграждено распечатанным письмом от Альмейды, в коридоре послышались чьи-то быстрые шаги. Вернер обмер и заметался, наскоро приводя стол в былой вид, внутренне холодея от того, что сбежать он, скорее всего, уже не успеет, а топот был всё ближе. Наконец, плюнув на приличия, он юркнул в приоткрытый шкаф, едва не закашлявшись от назойливого запаха померанцев, которым фрошер, кажется, пропитался, и очень вовремя, потому что, как только Вернер скрылся, хлопнула входная дверь и раздался странный влажный звук напоминающий… Создатель помилуй…поцелуй. Кто-то долго и со вкусом целовался. — Олле, — голос принадлежал, несомненно, Вальдесу, а нежное прозвище относилось, видимо, к… Закатные твари! Вернер ощутил острое желание оказаться как можно дальше от этой комнаты, от этого дома, от этой страны, но мечтам пленного вице-адмирала было не суждено сбыться, и он по-прежнему сидел в шкафу, слушая шумные вздохи и сдавленные стоны пары. Наконец совладав с собой и робко приоткрыв дверцу, фок Бермессер сразу же об этом пожалел: любовники уже лежали на кровати, находясь в процессе разоблачения друг друга. Полунагой Вальдес, бесстыдно устроившийся на бедрах Кальдмеера, дрожащими пальцами расшнуровывал его рубашку, а сам Оружейник с невиданной доселе страстью целовал смуглую шею марикьяре, скручивая в пальцах темный сосок, отчего Бешеный отвлекался, с рваным стоном запрокидывая голову. Свободной рукой Кальдмеер деловито расправлялся со шнуровкой на штанах любовника и как только ему это удалось, Ледяной резким движением подмял Вальдеса под себя, расцеловывая его шею и ключицы. — Олле, пожалуйста, сними ты эту кошкину рубашку, — жалобно попросил марикьяре, и фок Бермессер поразился этому голосу: что на самом деле было между этими двоими? Да не очень-то важно: сейчас нужно было выбраться из шкафа и постараться проскользнуть к двери незамеченным, но пока высовываться слишком рискованно, а потому оставалось смотреть на стонущего и изгибающегося под ласками Кальдмеера Вальдеса. И Вернер смотрел, чуть ли не пялился, сгорая со стыда, на то, как Ледяной, наконец избавившись от рубашки, захватывает ртом обласканный до того сосок, как марикьяре царапает алебастровые плечи, оставляя красноватые следы. — Пожалуйста, — умолял фрошер. — Потерпи, — улыбался в ответ Кальдмеер, сминая его бок. — Ты очень красивый. Да, здесь Вернер согласился бы с ненавистным Оружейником — кошкин фрошер был по-дикарски красив и порывисто грациозен. Изгибы смуглого тело притягивали взгляд, а немногочисленные шрамы лишь придавали пикантности. Возможно…нет-нет! Прочь такие мысли. Вернер оценил ситуацию: пусть любовники и заняты друг другом, но всё ещё могут отвлечься на малейший шорох, и умнее всего было бы дождаться окончания…окончания. Тьфу! Пока они заснут. Да. И можно даже не смотреть на это непотребство. Раздался стон…нет, даже не так…раздалась отчаянная мольба, взывающая к самой первобытной страсти. — Олаф! Пожалуйста. Вернер высунулся из шкафа и зажал себе рот, чтобы не выдать себя, хотя можно было и не сильно стараться: Вальдес дугой выгибался на постели с выражением мученика, а между его ног двигалась светловолосая макушка, создававшая восхитительный контраст со смуглыми бедрами Бешеного. Судорожно моргнув несколько раз, Бермессер заставил себя поднять взгляд выше, но ситуация стала не сильно лучше: проклятый фрошер был искушающе красив в своей страсти. Волна чёрных волос разметалась по белым простыням, поблескивая в свете свечей, как дорогой шёлк, с чувственных темных губ то и дело срывались молящие стоны, от которых покраснел бы даже святой, подвижное, словно живой огонь тело манило коснуться, приласкать… Боже! По счастью на призывы к милосердию наконец ответили, и Бермессеру едва ли не пришлось ловить падающую челюсть: таким Ледяного не видел, пожалуй, никто. Безразличные ко всем глаза горели, на бледных острых скулах появился смягчивший их румянец, бледные тонкие губы соблазнительно припухли и покраснели, а спадающая на лоб прядка вечно прилизанных волос придавали ему неповторимо греховный вид. Фок Бермессер сглотнул: ни Вальдес, ни Кальдмеер определенно не были в его вкусе, но сейчас он будто заразился разлитой в воздухе животной похотью и продолжал смотреть на них. Вальдес захотел было поцеловать любовника, но тот попытался отвернуться, правда, Бешеный всё же поймал его, запустив пальцы в волосы и приникнув к его губам, будто ему было абсолютно всё равно, где они были мгновение назад. С трудом оторвавшись от ненасытного фрошера, Кальдмеер потянулся к тумбочке, взяв из ящичка какой-то флакон. Вернер догадывался о его назначении, но возмущение перебил до конца раздевшийся Кальдмеер. Взгляд Бермессера прикипел к широкому развороту сильных плеч, выступающим позвонкам, спине, покрытой старыми шрамами, трогательным ямочкам на пояснице и…тут всё красивое заканчивалось: адмирал был весьма сухопарым, а потому чего ещё было ожидать. Зато неожиданно привлекательными казались длинные мускулистые ноги. Вернер едва удержался от того, чтобы закатить себе пощёчину. Привлекательными?! Нет, ему точно пора домой, в столицу, к её весёлым кутежам. А то неизвестно, до чего он так дойдёт. Пока Вернер размышлял, Кальдмеер уже вернулся в объятия любовника, снова целуя его. Бермессер скривился: и вот нравится им лизаться? Это же попросту неприлично. Но сейчас его мнение мог услышать только он сам, а пара на постели уже изменила позу, и теперь Вальдес стоял на четвереньках, бесстыже прогнувшись в пояснице, подставляясь под прикосновения Ледяного. Тот со странной улыбкой не спешил приступать к основному действию, задумчиво касаясь губами позвонков и медленно размазывая масло по промежности фрошера. Вернер сглотнул: Оружейник был оснащён вполне… достойно. Проклятие! Не хватало ещё оценивать член того, кого собирался повесить. — Олле, пожалуйста, — жалобно захныкал фрошер, подаваясь назад, стремясь принять что-то большее нежели одну фалангу. Ледяной несильно шлёпнул его чуть ниже спины со звонким звуком. — Терпение, Ротгер, терпение, — бархатисто пророкотал Кальдмеер, отчего фок Бермессер судорожно сглотнул: отдавай Ледяной приказы таким голосом, он бы… Да что же это такое?! Терпение кончалось у Вернера, который был уже готов расчихаться от запаха померанцев, но пока держался и смотрел, как длинные пальцы Ледяного постепенно погружаются внутрь Вальдеса с пошлым хлюпаньем от обилия масла. Тот извивался, то со стоном подаваясь назад, то отстраняясь. Спина фрошера блестела от пота, который отчего-то захотелось слизать и посмотреть, как затрепещет гибкое тело в чувственном восторге, и некстати мелькнула мысль о том, что сам бы он вряд ли сдерживался, но Кальдмеер оказался обстоятельным и весьма чутким любовником: Ледяной не спешил, растягивал Вальдеса медленно и тщательно, отвлекая быстрыми поцелуями, и марикьяре отвечал ему звонкими стонами удовольствия. Вернеру уже было жарко. То ли от духоты едва приоткрытого шкафа, то ли от зрелища, разворачивающегося в двух шагах. «Да сколько ж можно?!» — хотелось завопить ему, но это означало бы подписать себе смертный приговор. Будто услышав его молитвы, Кальдмеер наконец закончил и нанес масло уже на свой напряжённый орган, но у Вальдеса были свои планы: марикьяре вывернулся из-под любовника и одним неуловимым движением поменял их местами, оставляя поцелуй на шраме, пересекавшем плечо Ледяного, а затем медленно опустился на него, запрокинув голову и дрожа всем телом. Кальдмеер трогательно бережно поддержал Бешеного под лопатки, и на какое-то время они так и замерли, соединенные. Вальдес жмурился, тяжело и быстро дыша, а Олаф гладил его по плечам, нашептывая что-то ласковое на дриксен — Вернеру были слышны отдельные слова: «сердце моё», «прекрасный», «так люблю». Наконец Ротгер вынудил Ледяного вновь лечь и начал двигаться. Порывистый и грациозный, он будто исполнял какой-то древний танец, и невозможно было оторвать глаз от того, как ходят под смуглой, покрытой испариной кожей мышцы, как своенравно он встряхивает головой, отбрасывая волосы, как быстро облизывает пересохшие, раскрытые губы, с которых рвется очередной полный страсти стон. Взгляд Бермессера скользнул ниже, вдоль соблазнительной дорожки темных волос на животе, и дрикс судорожно сглотнул. Верно говорили о южанах, что размеры у них под стать их похоти. Крупный темный перевитый венками ствол венчала багровая от прилива крови влажно блестящая головка. «И это было в глотке Кальдмеера…» — Вернера передёрнуло, и с какой-то обреченностью он понял, что и сам возбуждён греховным зрелищем. Смотреть на любовников было невозможно: Ледяной, кажется, пытался сдержаться, чтобы не причинить боли, но сорвался, двигаясь рвано и быстро, стискивая бедра марикьяре, а затем одной рукой обхватил его член, лаская в такт собственным движениям, отчего Вальдес, кажется, стыда никогда и не знавший, зашелся гортанным стоном. — Ещё! И ни капли наигранности шлюх, словно…они искренне отдавались друг другу больше, чем просто телами. Сколько времени прошло точно, Вернер не знал: минуты таяли, сворачивались горячей спиралью внизу живота, и ему было уже плевать, на кого он смотрит. Как давно у него никого не было? Долгое воздержание крайне отрицательно сказалось на его умственных способностях, поэтому он до сих пор не закрыл дверцу, а, рискуя собственной безопасностью, продолжает подглядывать. Первым кончил Кальдмеер, в последний раз двинув бедрами и коротко ранено вскрикнув. В этот момент жёсткое лицо показалось даже Вернеру прекрасным: трогательно заломленные брови, дрожащие веки и приоткрытый рот сделали из него трепетную невинность. Вальдес же тем временем с мучительным стоном поднялся, и тонкая струйка семени потекла по внутренней стороне его бедра. Кальдмеер сонно потёр глаза, прогоняя посторгастическую негу, и протянул руку было помочь, но марикьяре повернул его на бок прижимаясь сзади, порывисто укусив в плечо, отчего Олаф вскрикнул, но затем прикусил губу. «Зверюга, ему же больно!» — подумал Бермессер, теперь имея возможность видеть только Ледяного, который не стал возмущаться, а напротив нашарил рукой бедро любовника, заставляя его закинуть на себя ногу. Спустя ещё несколько минут бешеной скачки, Вальдес с тихим рычанием сжал ладонь на горле Кальдмеера и замер. Кажется, всё закончилось, и теперь оставалось дождаться, пока они уснут. Но неожиданно марикьяре встал и направился к шкафу. Сердце Бермессера провалилось в пятки, а затем подскочило к горлу, где отчаянно заколотилось. Он уже в красках представлял, как разъяренный фрошер свернёт ему шею, но оказалось Вальдес хотел взять со стоявшего рядом стола воду и полотенце. Бережно обтерев любовника и себя, не упустив возможности приласкать разнеженного Олафа, он укрыл их обоих одеялом и устроился на груди улыбавшегося Кальдмеера. Как только их дыхание стало спокойнее, Вернер словно на крыльях выскользнул из комнаты и отмер лишь закрыв за собой дверь. Сегодня ему определённо придется выпить больше обычного, чтобы забыть…это.