А нужен ли?..

      Они жили вместе! Неужели, да, они жили вместе в радиобашне. Люцифер переехал к Аластору через пару месяцев после их первой стычки, а теперь они припеваючи сосуществовали в одном пространстве уже около трех месяцев. Люцифер снял кольцо с мизинца, и, казалось, двигался вперед семимильными шагами. Все выглядело до неприличия прекрасно.       До крайнего неприличия.       Они всё ещё держали свои отношения втайне, ругались на публику, но так, чтобы развеселить друг друга.       — Ваше Высочество.       — Косуля-переросток.       Это за завтраком. Не очень оригинально, но впечатление на других производило.       — Твоё осьминожество не может помочь мне с этим? — недовольно шипит Люцифер, таская ведерки с краской в чулан.       — Когда Ваша Светлость соизволит осветить мне путь туда, — улыбается от уха до уха Аластор, сидя на диване в свой «обеденный перерыв».       Это всё только пока рядом ошиваются Вэгги и Чарли. Как только они уходят, тот же чулан Аластор и Люцифер быстренько оскверняют. И да, Аластор помогает ему с краской после этого.       — Доброй ночи. Пусть во сне охотники не догоняют твой пушистый зад, — смеётся Люцифер, стараясь плеваться ядом, но из-за усталости у него всё равно просачиваются нотки нежности.       — Желаю Вам не упасть с кровати посреди ночи. Нападались уже.       Люцифер уходит первым, Аластор — следом, чтобы играющие в монополию постояльцы не заподозрили ничего. Как только они встречаются в радиобашне, тут же приклеиваются друг к другу и смеются, разговаривают, занимаются сексом, да что угодно.       — Чем займешься завтра? — спрашивает Люцифер, запыхавшись, едва только они закончили, и он покинул тело Аластора.       — Буду крутить один-единственный свой джазовый сборник по пятому кругу, — сипя, выдал Аластор. Вовремя же Люцифер решил поговорить об Англии.       Но время шло, поддерживать перепалки не хватало ни сил, ни желания. Они становились скорее выматывающими, нежели смешными. Да и как будто всем, кроме них двоих, уже стало плевать, и их маленькие скандалы стали просто фоновым шумом.       — Я буду дома поздно, — говорит Люцифер однажды, когда Аластор заходит к нему после обеда. Он поправляет лацканы парадного плаща.       — Хорошо, — Ал тонко чувствует, что мешать серьезному Люци нельзя, но он наклоняется для невинного и быстрого прощального поцелуя. Самаэль проходит мимо него, игнорируя.       Ладно, может, он просто не заметил?..       Он действительно вернулся поздно. Его белый плащ стал серым от какой-то пыли, в него въелся мерзкий запах промышленной гари. Аластор нахмурился, когда Люцифер молча зашел в комнату и сразу удалился в ванную. Старался не подавать виду, что внутри противно тянет обида.       — Прости, — коротко говорит Люцифер, залезая к нему в кровать. Он в пижаме, жмется к Аластору всем телом. Его волосы вымыты и снова пахнут яблочным пирогом, а плащ завтра отстирает Ниффти вместе с другими белыми вещами. Аластор быстро прощает его, и они ложатся спать, как обычно.       Почти каждый день с тех пор Люцифер уходил из рабочего кабинета на встречи в других кругах Ада, пропадал там до поздней ночи, возвращался смертельно измотанным и, вымывшись, ложился рядом с Аластором, мгновенно засыпая.       Сначала Аластор искал этому разумное объяснение. «Просто тяжелое время», «Просто нужно дать хороший старт отелю», просто-просто-просто… Но чем дальше заходила эта клоунада, тем очевиднее становилось, что что-то здесь было не так. Дошло до того, что в один из дней Люцифер вообще не вернулся в комнату. Потом оказалось, что он уснул на кухне, лицом в стол.       Тот случай они замяли.       На следующий день, вроде как в качестве извинений, Люцифер остался в отеле, и ночью они трахались.       Люцифер тянет руку к ветвистым оленьим рогам и хватает так, что больно становится.       — Укуси, — с надрывом просит. Аластор свистит носом и послушно прикусывает мышцу между плечом и шеей, но недостаточно. Просто, чтобы оставить синяк. — Сильнее.       Сильнее. Хорошо, сильнее, но как только на зубах чувствуется максимальное натяжение фарфоровой кожи — он отпускает. Он не хочет вредить, не хочет делать слишком больно, как будто бы это уже слишком. Аластор любит причинять страдания, но не Люциферу ведь. Люцифер — его зеница ока. Его Король. Не Ада, не в плане того, что он демон, и обязан Морнингстару подчиняться, а Король в его жизни. От абсолютной ненависти до поклонения у Аластора прошло не так уж много времени.       — Да что с тобой не так! — заорал Люцифер, болезненно ахая, в очередной раз опустившись на его член. — Кусай по-нормальному!       — Я не могу.       — Ты можешь!       — Сейчас, с тобой, не могу.       Люцифер, у которого в этот момент глаза уже налились красным от гнева, резко остыл и умилился, прижимаясь губами ко лбу Аластора, прямо там, где был шрам от пули.       Но доволен ни один, ни другой не остались.       Внутри груди жило что-то тяжелое.       У Аластора внутренняя тяжесть говорила жалостливым голосом, упрашивая просто потерпеть, переждать, простить, пойти на уступки. Всё это действовало на него очень странным образом: он замыкался в себе. Впервые за десятилетия он стал меньше общаться. Работал, да, но разговоры с другими людьми вылетали у него из головы почти сразу, как только заканчивались. Улыбка болела, пришитая к лицу. Улыбаться, когда всё внутри этому противоречит, неприятно, а теперь он делал это почти постоянно. Раньше он мог сам себя смешить, чтобы поддерживать улыбку, но теперь шутки разбивались о волнения, и смеяться было не над чем. Радиоэфир то и дело барахлил.       Люцифер чувствовал усталость каждой клеточкой тела. Он упахивался на работе, а дома не чувствовал себя нужным. Аластор не встречал его в дверях, иногда даже не дожидался и ложился спать один. Воротил носом, если Люцифер хотел поцеловать его прежде, чем сходить в ванную. Учитывая то, что работал он в первую очередь ради Аластора, его это ужасно расстраивало. «Может, если я перейду эту границу, он наконец очнётся…» Но Аластор спускал ему с рук каждую пересечённую красную линию.       Так они и жили в тревоге, встречаясь по ночам в постели. Пока Чарли однажды не сказала:       — Папа, тебе нужен отдых.       Она стояла над отцом. Тот после очередного рабочего дня сидел на диванчике в гостиной и гладил Кики у себя на коленях. Его голые ноги грело пламя камина. Самаэль был ужасно уставшим, его синяки под глазами становились темнее с каждым днем. Но он беззаботно улыбнулся дочери.       Аластор застал этот разговор случайно. Он сам искал сейчас Люцифера.       — Милая, не беспокойся за меня. Чарли не повелась, но отвечала все еще в своей мягкой манере:       — Пап, я очень-очень ценю твой вклад в дела отеля, — она присела рядом с ним, Люцифер подвинулся, явно проснувшись окончательно. — Но всем со временем нужен отдых. И-и-и… Я настоятельно прошу тебя отдохнуть хотя бы три дня, начиная с завтра.       Люцифер выглядел слегка потерянным. Аластору этой информации было достаточно, он растворился чернотой в пол, переместив себя в радиобашню. Наконец-то он получит Магне в свое распоряжение и они смогут чуть уравновесить свои отношения.       Люцифер не появился ни через полчаса, ни через час. Тик-так, будильник на тумбочке. Аластор не обращает внимание на книгу в своих руках, он смотрит сквозь страницы и обложку, и даже одеяло и свои колени. И пол. Он смотрит вовнутрь себя, где роятся неприятные мысли о том, что Люцифер просто не хочет сам идти к нему. Лучше в общей гостиной, чем с ним. И что всё это время он не хотел к нему идти.       Аластор, чувствуя странный флер унижения, выполз из-под одеяла, чтобы найти Самаэля. Как и ожидалось, тот свернулся на том же самом диване, подложив ладошки под щеку. Очень мило. С глубоким вздохом Аластор соскреб его с дивана и поднял на руки.       — М-м-хм? — простонал Люцифер, его рука уцепилась за ворот пижамной рубашки. Аластор удобнее перехватил его под коленями.       — Услышал, Ваше Величество.       Он отнес Люцифера в ванную, и оставил там. Тот, пусть и был слабым, мог все-таки позаботиться о себе сам. Грязным Аластор не хотел пускать его в кровать. Хочет спать в верхней одежде, покрытой Адской пылью — пусть идёт куда-нибудь в другое время.       Из ванной послышался странный глухой звук. После этого Люцифер, в той одежде, в какой был, выполз минутой позже из ванной и повалился на кровать. Аластор обнаружил внутри себя какое-то странное чувство разочарования. Люцифер уже вторую неделю позволял себе отказываться от их совместных вечеров. Ладно с ним, с сексом, Аластор и до этого без него прекрасно жил, но они так давно не танцевали… Не читали вместе, не шутили, не говорили перед сном. А теперь он даже пять минут на душ потратить не может, чтобы им было приятно вместе спать. Чтобы Аластору было приятно.       Все это разом скопилось на подкорке сознания и вылилось в раздраженное:       — Брысь. Прими душ.       — Не могу, — простонал Магне, продолжая заползать в постель. Но Аластор слегка оттолкнул его ногой. Люцифер съехал по матрасу вниз и встал на колени перед кроватью. Упал.       — Тогда иди и дальше спи на диване. Люцифер как будто чуточку оклемался. Его взгляд стал более осознанным, и он, не веря своим ушам, переспросил:       — Чего?       — Я не собираюсь спать с тобой, пока ты не помоешься. В твою одежду и кожу въелся запах дыма и мусора, судя по которому ты снова был у Маммона. Я не хочу, чтобы ты таким ложился на нашу чистую кровать.       — Ах, да, на твою чистенькую кровать, я понял. Никакой заботы, спасибо, я так мечтал об этом, сидя сегодня в кабинете у этого долбоеба и вымаливая у него контакты влиятельных чертей в его круге, чтобы привлечь больше инвесторов!       Слова лились из него злым, ядовитым потоком. Аластор прижал уши к затылку, потому что Люцифер начал переходить на визг.       — Никакой заботы, никакой помощи! Да тебе кровать важнее, чем я! Заебись, спасибо!       Прежде, чем Аластор успел ему ответить, Люцифер хлопнул дверью и, судя по всему, ушел, да таким активным шагом, будто вся усталость мигом улетучилась из его тела.       Вау. Они поссорились, и это не было шуткой на публику.       В ту ночь Аластор много ворочался, пытаясь заснуть. Внутри съедало противное чувство: Люцифер не пожертвовал даже малюсенькой толикой своего комфорта, чтобы остаться с ним в одной постели. Так мало ему было нужно, чтобы отказаться от его компании? Всё настолько плохо? Аластор ему разонравился?       А может, это Аластору стоило сдать назад?.. Магне был капризной королевой драмы, да, но ему будто бы по статусу было положено. Может, Аластор был ему не ровней, вот и всё?       Если так подумать, то да, в последнее время Аластор взял на себя чуть меньше работы, чем Люцифер. Но тот ведь намеренно заваливал себя, лишь бы… Лишь бы что? Лишь бы не быть с ним? Он ведь не посвящал Аластора в свои дела, просто молча уходил. Но судя по тому, что Аластор услышал, Люцифер всё же не просто так по Аду шатался, а по делу.       Аластор сам не заметил, как поджал уши и хвост, да так и заснул тревожным хрупким сном. Вот она — причина, по которой он не морочил свою голову любовью все эти годы.

***

      Они должны были пересечься на следующее утро на кухне, за завтраком. Все стекались туда примерно в одно и то же время. По пятницам Аластор варил кофе в турке, и Люцифер его обожал. Но сегодня ни кофе, ни Аластора на кухне не оказалось. Тот, судя по тарелке в посудомойке, встал раньше остальных. Ни записки, ни предупреждения — он исчез, лишь сказав Чарли о том, что готов подменить Люцифера в ближайшие три дня по работе, пока тот отдыхает.       Люцифер сначала удивился, потом расстроился, потом обиделся. Он впервые за долгое время ночевал в своей комнате. В ней, благодаря Ниффти, не было ни пылинки. Только как-то… одиноко.       Аластор выгнал его к себе. Имел право, но создавалось ощущение, что Люцифер покинул не чужое пространство, а своё, и ушел в гостиницу. Их общее пространство — поправил он у себя в голове, не стал притворяться. Радиобашня была их общим домом уже несколько месяцев. Зря он вчера так их разделил, наговорил бреда. «Твоя» кровать. Это была их общая кровать… Он просто хотел намекнуть Аластору, что тот мог бы помочь Люциферу в ванной, это было бы забавно, это было бы их quality time… Но Аластор ему нагрубил. А Люци был очень уставшим. Получилось, что получилось.       Здесь, в комнате Самаэля, коллекция уточек, шкаф с белыми и розовыми костюмами, вторая, запасная, трость. Все вылизанное, в нежных бело-голубых тонах, которые Люцифер раньше так любил, потому что они напоминали ему прошлую жизнь, где он был весел и всем доволен. Комната была похожа на ту, что была у него в поместье, из которого он съехал в отель. На ту, где они спали с Лилит вместе, когда Чарли была совсем маленькой. Такой маленькой, что помещалась между ними, то прижимаясь к груди Лилит, то пристраиваясь под рукой Люцифера.       Зачарованные звезды на потолке тогда не гасли всю ночь.       Теперь у него имелась своя маленькая башенка по левую сторону отеля, ему ведь полагались свои апартаменты. Личная жилая комната находилась за стенкой его кабинета, и была поэтому в два раза меньше, чем у Аластора (у него рабочая и жилая зоны не разделялись).       Оттуда, с холма, на котором стоял отель, был виден весь Пентаграм-Сити. А сбоку — радио-башня, расположенная симметрично.       Радиобашня — круглое пространство темно-бордового цвета внутри, с круглым красным ковром на черном деревянном полу. Длинный стол — звуковая панель с кучей кнопочек. Под столом стройными рядками стояли виниловые пластинки. Микрофон в виде звезды — это какой-то антиквариат, дышавший на ладан, который точно работал не сам, а с помощью магии, и она же держала его по швам вместо давно потерявшихся шурупчиков.       Их блядская кровать, которая стала предметом ссоры прошлой ночью, и не зря. Большущая, черная, с балдахином и полочкой у изголовья, где Люцифер пристроил вазу с благовониями. В кровати пахло сандалом… У них было два одеяла, но они стабильно устраивались под каким-то одним. Много подушек. Всё белоснежное, мягкое, объемное, красивое.       Люцифер отказался от шелкового белья сразу, как только Аластор у него об этом спросил. Холодный шелк напоминал ему облака в раю — они тоже холодили, когда он на них лежал, будучи ещё полноценно Самаэлем.       У Аластора была только малюсенькая гардеробная, плюсом шел комод, на котором стояло три уточки — больше Ал не позволил принести. Правая тумбочка у кровати — Аластора. Заваленная книгами. В ящиках — бабочки и несколько брошей. Левая тумбочка — Люцифера. Там — запасы яблочного сока и какие-то приблуды для секса.       Все так просто и хорошо устроено, ничего лишнего! Они построили это всё сами.       Они не курили, то есть, совсем. Запах дыма и мусора, который приносил на себе Люцифер, был противным, и ломал всё это.       Люцифер знал, что такое — сломать свой дом своими же руками. Сломать дом — это когда дочь отказывается спать с вами даже в страшной, мерзкой ночи, когда за окнами гроза, и одному спать холодно. Потому что они с дочерью толком не говорили уже около года, и стали друг другу чужими. Это когда Лилит отворачивается, лежа с ним в одной кровати, и он стесняется её обнять со спины, как раньше. Это когда та же Лилит со временем перестаёт видеть смысл в том, чтобы спать вместе. И когда зачарованные звезды на потолке остаются, но для кого?..       Люцифер продолжал обновлять чары на звездах в своей спальне, потому что боялся окончательно уйти с головой в омут тоски по теплу, которое ему некому было подарить, и не от кого получить. Дочь стала слишком взрослой, чтобы жить с родителями. Родители оказались слишком далекими друг от друга, чтобы жить друг с другом.       И всё. А потом череда попыток забыться, постоянный сон, перерывы на дела, о которых он толком не понял. Люцифер поправился за годы лежачего образа жизни, забыл, что такое человеческое тепло, пытался заместить нормальную радость чем угодно, но ничего не замещало её в достаточной мере.       На глаза навернулись слёзы. Плакать посреди дня, а не ночью, казалось неправильным, но он лежал на светло-голубом покрывале в своей глупой пижаме и плакал, потому что Аластора не было рядом, и не будет ещё долго. И это было по его вине. Люцифер забивал встречами всё своё время от заката до рассвета, ради дела, которое он хотел сделать качественно. Тогда, — решил он, — Аластор всё поймёт, и все эти дурацкие ссоры окупятся.       А теперь Аластор мешал ему, забирая встречи, которые Люцифер с трудом выбивал для себя.       Люцифер впадает в тревожную спячку. Он открывает глаза в пять вечера, потом — в семь. Дальше — в девять, в десять, в одиннадцать, попадает в депрессивное безвременье. К нему заходит Чарли.       — Пап?.. — спрашивает она у темноты. Этот зов будил его лучше любого будильника.       — Да, милая? — он выпрямляется, трёт глаза, чтобы проснуться, но тело ломит от усталости.       — Что с тобой? Ты приболел? — она подходит ближе и присаживается на край кровати. Люцифер внутренне взвывает, потому что это слишком похоже на старую жизнь.       — Немного, солнышко. Мне действительно стоило отдохнуть.       Он улыбается дочери, потому что она — это она. Чарли — его единственный лучик света, его радость вне зависимости от обстоятельств, которую он был не готов потерять снова из-за своих бед с башкой. Поэтому он улыбается, даже когда его голова начинает кружиться и зрение размывается.       — Хорошо. Ты не был на ужине, ты голодный?       Он должен спрашивать эти вопросы, когда Чарли болеет. Не она у него. Он её отец, он должен за ней ухаживать…       — Пап?.. — она беспокоится и тянется к нему. Он не вовремя понимает, что она хочет обняться, и бросается к ней, сжимая, возможно, слишком сильно, но ему это очень нужно.       Они обнимаются, сидя на кровати. Чарли гладит его по спине, и он делает так же в ответ, и на мгновение в его голове образуется вакуум.       — Нет, я не голодный, — обещает он ей куда-то в плечо.       — Хорошо. Но если вдруг что… — Чарли отстраняется, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты знаешь, где меня искать, ладно?       — Хорошо.       — Спокойной ночи, — она встала и за два шага оказалась у двери.       Люцифер старался не показывать, с каким трудом её отпускает.       — Спокойной.       — Люблю тебя, — вдруг говорит Чарли, и её лицо сияет. Люцифер улыбается абсолютно идентично:       — И я тебя люблю, птица моя.       В комнате снова становится темно. Люцифер падает на спину, залезает под одеяло и снова засыпает нездоровым сном.       Он спит сутки. И через сутки появляется на кухне в шесть утра, захотев-таки нормальной еды.       Там же оказался и Аластор. В кастрюльке на плите, судя по запаху, варилась рисовая каша на молоке. Люцифер обожал её…       Они встретились взглядами. Аластор — в рубашке и брюках, в фартуке, и волосы собраны на затылке в маленький хвостик. Люцифер — потрепанный, в пижаме, немного больной.       — Утро, — прервал молчание Аластор.       — Мгм.       Люцифер обиженно нахмурился.       — Зачем ты взялся за мою работу?       — Хотел быть полезным и дать тебе отдохнуть.       — Почему?       — Потому что ты много на себя взвалил.       — Это нормально. Это моя работа.       Аластор постарался держать себя в руках. Люцифер, раздраженный плохим сном и крайней степенью педантичности Аластора в открытую кипит. Ему нужны были ответные эмоции, а не голая покладистость.       — Твоя работа мешает нашей жизни.       — Твоей жизни, где тебе уделяется внимание.       — А тебя, я смотрю, все устраивает в последнее время?       — Не все, но…       — Ты сам хотел заботы, чёрт возьми, так что тебя теперь не устраивает? — всплеснул руками Аластор.       — То, что ты берешь на себя то, что я легко сделаю! Мне не нужна такая твоя забота! Эта забота не помогает! Ты даже не спросил, что мне надо. Эти встречи важны лично для меня!       Аластор почувствовал это остро, будто гной вдруг вырвался из воспаленной раны: Люцифер, как пес плюшевую игрушку, таскал его по отелю, не заботясь, что он чувствует. Удовлетворяя свои хотелки, выплёскивая на него свои раздражение, усталость, злость. Сам же говорил, что они не должны друг на друге отыгрываться, и первый же начал этим заниматься. Аластор даже и не заметил, как стал таким толерантным к этой боли, к палкам, которыми тыкали его сердце. Да, он не святоша, но ведь Люцифер выбрал его, Люцифер сделал первый шаг к нему, и что же теперь? Как подобрал — так и выбросил?       — Да что тебе, блять, тогда нужно от меня? — Аластор стиснул ложку в руке и поджал уши. Ему тяжело давалось осознание, что он всё делает не так, что он не может ничего исправить. Что это он недоглядел, когда впервые отдавал своё сердце в чужие руки. — Забота? Не-забота? Моих сил недостаточно, чтобы заменить тебя по работе? Нужно чтобы я сделал что?       — Ты ничего мне дать не можешь, мне ничего от тебя не надо!       У него отнялись ноги после этих слов. Ну, да, все логично, пазл сложился. Конечно, зачем владыке ада грешник? Да и если был зачем-то нужен, Люцифер уже выжал из него всё, что ему надо было, и теперь может спокойно от него избавиться.       — Я буквально основал Ад, я создаю вещи щелчком пальцев. Я могу наколдовать что угодно одним мизинцем.       Аластор отступил, шумя помехами, к стене позади себя. Как мог он повестись на это всë? Одурачили его, как маленькую сопливую девочку в розовых очках.       Умел ли демон плакать? Он не помнил, когда последний раз плакал, но сейчас глаза подозрительно щипало. Он сам не заметил, как уткнулся спиной в стену. Он весь дрожал. Перед Люцифером, напуганный вовсе не его магическим потенциалом, а словами, которые он так безжалостно говорил ему в лицо.       — Мне ничего от тебя не нужно, слышишь? — вопреки своим же словам он подходил всё ближе и ближе. Если он собирался Аластора убить — так тому и суждено сбыться.       Ложка безвольно выпала у Аластора из рук и упала на плитку. Неприятный металлический звук заставил их вздрогнуть. Ал зажмурился и затаил дыхание.

***

      Люцифер хотел прижать его к стене.       Аластор, который замолк и выслушивал его признание. Прямо в эту секунду все ссоры реально окупаются! После нескольких суток беспрерывной нервотрепки они объяснят друг другу, что случилось. Наконец-то!       Щелчок, звон упавшей ложки, слезы в уголках глаз, которые в свете встающего солнца вдруг заблестели двумя жемчужинами — ярко. Люцифер резко трезвеет.       До мозга доходит смысл того, что слышал всё это время Аластор, и почему так странно реагировал. И дрожь его была не от предвкушения, и к стенке он пятился вовсе не от подкашивающихся от радости коленей. Просто они говорили на разных языках последние пять минут. И Люцифер говорил ужасные вещи прямо Аластору в лицо.       — О, звезды, Аластор, прости! — Магне сбросил тапочки и по кафельному холодному полу босыми ногами преодолел расстояние между ними в несколько шагов, заключая демона в объятия. — Прости меня, дорогой, я вовсе не это имел в виду. Я такой идиот…       Это было неожиданно. Пытка вдруг закончилась, только вот вместо того, чтобы упало лезвие гильотины, объявили помилование. Аластор сделал глоток воздуха, который, как он думал мгновением ранее, он никогда больше не сможет сделать.       Люцифер вложил в объятие все свои силы. Одна его рука легла Аластору на поясницу, а вторая потянулась вверх, чтобы погладить загривок, как демону всегда нравилось. Он прижимал к себе крепко, будто боялся, что Аластор выпадет у него из рук, и шептал какой-то бред ему в солнечное сплетение.       — Не в том смысле… Ты мне нравишься не за пользу, которую ты приносишь по работе. И не за силу. Ты ведь не мой подчинённый, ты забыл?       У Аластора по щеке потекла одна единственная слезинка, а все всхлипы ушли в стену белого шума, чтобы Люцифер не услышал, как же сильно он расстроился из-за своих ебаных чувств. Привязался — осознание давалось больно-больно. Не удержался на расстоянии. Это хуже, чем сделка: он душу продал без всяких условий.       — Мне ничего от тебя не нужно, я не хочу, чтобы ты решал мои проблемы. Ты не мой заместитель по работе, ты — часть семьи. Мне нужен ты, просто ты, сам по себе… — зашептал Люцифер. Аластор вдруг навострил уши. То, что он услышал, сработало обезболивающим на душевную рану. Странно?       Рози учила его тому, что слова стоят намного меньше, чем действия, а Рози ни разу пока не давала ему плохих советов.       Они стояли, и Люцифер выпустил крылья, обнимая его со всех сторон. Баюкал в белых мягких перьях, когда Аластор ухватился за его плечи, как за спасательный круг. А можно ли Люциферу верить?       — Прости, душа моя, — сбивчиво шептал он, сглатывая через слово от волнения. — Прости. Я напугал тебя, да? Боже, прости, прости пожалуйста, я космических масштабов идиот. Ты нужен мне, не твои подарки, не твоё могущество, только ты… От рожек до копыт.       Аластор хрипло рассмеялся ему в макушку, хотя хотелось реветь.       Откуда вся эта палитра чувств после сотни лет молчания — хер знает, но она его разрывала. От ненависти до любви путь описывается одним шагом. Бред! Аластор чувствует, что всё ещё идёт от одного к другому, что по дороге его пару раз ограбили и пару раз пригрели, и что идти ещё может быть ой как далеко. И сейчас он на развилке. Решить ли, что приключения он на сём моменте заканчивает и решает, что путь пройден, или продолжает себя тащить дальше.       — Мне всё равно, что ты мне не ответишь словами, я же вижу, — он чуть отстранился и положил ладонь Аластору на щеку. Тот, пусть и стыдясь самого себя, но прильнул к ней. — Я же вижу, что ты меня любишь… Извини, я так подставил тебя сейчас. Я знаю, что тебе тяжело это говорить, любовь моя.       Хорошо, Люцифер решил за него. Аластор останавливается и остаётся здесь, бросает рюкзак, садится на землю.       Душа моя, милый мой, хороший мой, дорогой мой. Не-а. Любовь моя. Вот она — конечная цель.       Аластор шмыгнул носом.       — Я люблю тебя. Прости, что решил здесь поиграть в загадки… Надо было все прояснить с самого начала. Я знаю, что у тебя эмоциональный интеллект бетона, но я забыл.       Аластор смеялся с этих сбивчивых объяснений, и в той части души, которая всё ещё принадлежала ему, сейчас так полыхало от восторга, от этого заветного слова из пяти букв, что он боялся не сдержаться и выпустить это наружу. Незачем разрушать отель второй раз.       — Зачем ты ходил к Маммону? — прохрипел Аластор, отстранившись. Всё же, если играть по новым правилам, он имел право не спускать Люциферу с рук эти его побегушки по всем кругам Ада, в прямом смысле.       Люцифер зарделся и сделал круг в воздухе. В его слабые руки выпала слишком тяжелая коробка. Её привезли днём ранее, пока он спал, и прежде, чем спуститься на кухню, он нашел на тумбочке письмо-извещение об этом.       — Что это? — снисходительно спросил Ал, поддерживая коробку за ручки.       — Посмотри.       Люцифер снял крышку: пластинки, расставленные по дате выхода, в идеальном состоянии. Джазовые сборники. Сердце Аластора замерло и забилось снова с большей силой.       — Ты, ну… Говорил, что у тебя один-единственный. А у Маммона, твари, есть коллекционер пластинок, и я еле выпросил его контакты, потому что, ну, это Маммон, и он придурок. Извини, это так глупо получилось, но у нас скоро круглая дата в отношениях, и я думал… ох, прости меня, оно того ни черта не стоило!       Аластор взял коробку из рук Люцифера и отошел, чтобы поставить её на стол. Люцифер остался немного глупо стоять с раскрытыми крыльями, слегка помахивая ими. А потом Аластор вернулся, чтобы поцеловать его. Просто поцеловать. Он все еще новичок в любви, и ему все еще страшно, но целоваться он умеет — можно было начать с этого.       — Ты голодный? — спросил он.       — Жутко! — искренне ответил Люцифер, заглядываясь на готовую кашу и банку мёда рядом.       Одну тарелку каши спустя они уже сидели в комнате. Аластор устроился в кресле перед микрофоном, а Люцифер сел к нему на колени, удобно сворачиваясь в знакомой позе.       — Я думал, я тебе надоел…       — Я думал то же самое. Поэтому и решил что-то подарить…       Они тихо рассмеялись.       — Так почему ты тогда так разорался-то? — спросил Аластор, сдувая пыль с пластинки.       — Да я в ванной поскользнулся… — Люцифер заправил прядь волос за ухо, слегка стыдясь. — Упал. Расстроился. Хотел, чтобы ты мне тогда помог. Ты знаешь, что мне не нравится падать…       — Догадываюсь. И словами через рот попросить кишка тонка, Высочество?       — Угадал.       Аластор потянулся вперед, к проигрывателю. Люцифер почувствовал, что теряет равновесие, но Аластор поддержал его под спиной, прижав к себе.       — Я держу, всё в порядке.       И Люци улыбнулся.

***

      Делец, у которого на попечении была небольшая частичка души Аластора, беспокойно закопошился впервые за сотню лет.