L.

Жизнь была грустна и несправедлива. Год назад в свой день рождения Сатору проснулся не в своей кровати и не один, на груди у него покоилась чужая мускулистая рука, бедро саднило от того, как накануне эта самая рука вдавливала его в матрас. Повернув голову, Сатору нос к носу оказался с лицом Нанами и сразу понял, какое начало дня будет самым правильным. И всё прошло по плану. В этом году мало того, что ему не светил сказочный минет ещё до утреннего какао, так и вовсе Нанами торчал где-то под Фукуокой, усмиряя мстительное проклятие первого ранга. Фантазировать, конечно, можно было сколько угодно, но в одиночку не так увлекало. Всё равно ничего не сбудется раньше следующих суток. Сатору нашарил телефон, провёл вверх по экрану и пробежал глазами поздравительные сообщения. Ну да, кто бы сомневался. Сообщение от Нанами вообще ничем не отличалось от тех, что ему прислали Ичжичи, Яга или какой-то куратор из Киото, чьё имя Сатору бы не вспомнил и под страхом смерти. Вот Утахиме не разочаровала: каждый год она неизменно находила новый способ одарить его колкостью в праздничной обёртке. Сатору развеселился. Ответил ей тем же самым, всласть навоображал её лицо. Как она брезгливо посмотрит на телефон, а потом закатит глаза. Возможно, прямо на занятии. Затем он сел в кровати, попытался пригладить волосы и вернулся к чату с Нанами. Ладно, сравнение с Ягой — это Сатору ему польстил. Сообщение от Яги хотя бы не было напичкано кейго. Кейго. Ещё бы открытку из интернета прислал. “Нанааами”, требовательно набрал Сатору. Покачал телефон в руке, продумывая следующий шаг. Всё-таки неплоха была идея напроситься с ним и иметь возможность соблазнить Нанами в синкансене, в гостинице, в туалете задрипанного провинциального бара, под носом у проклятия и рядом с подсыхающими потёками эктоплазмы после победы. Вживую харизма работала безотказно, переписка могла подкачать. Но разве Годжо Сатору не заслужил чего-нибудь приятного в свой день рождения? “Нанами, поздравь меня нормально”, написал он. Для пущего эффекта сфоткал своё заспанное страдающее лицо: пусть устыдится. Сатору умылся, влил в себя чашку горячего шоколада и даже начал одеваться. Стоило застегнуть все пуговицы на верхе от учительской формы, как терпение сдохло окончательно. Прямо в одной брючине он потянулся за телефоном; привет, поздравление от кого-то из Зенинов (ежегодное унылое нытьё с пожеланиями не дожить до следующего дня рождения). В чате с Нанами все сообщения были прочитаны. Ответа не наблюдалось. “Нанами!!!”, возмущённо напечатал Сатору и добавил стикер с восклицательным знаком. Оба сообщения отметились как прочитанные почти мгновенно. “Я был в душе”. Сатору мигом представил — капли стекают по широкой груди; влажная, ещё не причесанная, светлая чёлка падает на лоб; на бёдрах повязано полотенце. Судя по реакции в паху, ему исполнялось восемнадцать. Утренний стояк остался где-то в том возрасте. “Мог бы сфотографироваться для меня”, набрал Сатору в ответ и придал неоспоримого веса своим аргументам: отправил несколько ревущих котов. Нанами сухо отписался: “Телефон плохо переносит воду и высокие температуры”. Сатору плохо переносил отсутствие абсолютно голого Нанами в своей постели. Или хотя бы просто фото Нанами в душе фукуокского мотеля. После душа. Перед душем. Хоть какого-нибудь, ну, подстёгивающего воображение фото. Гордость никогда не была сильной чертой характера Сатору, ему бы сошла и фотография, как Нанами просто стоит в рубашке перед зеркалом. В конце концов, не мог же он носить портупею исключительно для того, чтобы закреплять на теле клинок? Да с первого появления взрослого Нанами в колледже его тело и его портупея готовили диверсию лично против Сатору. Сложно было, что ли, один раз сфоткаться, пока собирался на миссию? В ответ на прямой вопрос (Сатору так и написал: сложно тебе, что ли?) Нанами вежливо его отшил очередным посланием с кейго. “Мне скучно”, написал ему Сатору повторно с совещания — первого за день. Он сидел на встрече с чинушами, ответственными за обнаружение новых магов, отчаянно зевал, хотел разнести всю бюрократию одним взмахом руки и положить ноги на стол. Приходилось отказывать себе во всех мечтах, даже абсолютно мирных вроде последней. И это в день рождения, чёрт подери. “Нанами, мне скучно”, написал Сатору ещё раз и добавил в конце несколько сердечек. Хоть так в занудной башке Нанами Кенто уляжется, что кейго надо пользоваться в разговорах со стариком Гакуганджи, а не с Сатору? “Вряд ли я могу чем-нибудь помочь”. “Ты не поверишь, какая удача!”, торопливо набрал Сатору под столом. — Годжо-сан, вам хорошо видно количественные данные по годовой статистике? — Великолепно, — помахал он рукой и улыбнулся. — Вы продолжайте. Яга, кажется, был не слишком доволен его поведением. Неважно. “Нанами, именно ты можешь мне помочь!”. “Сейчас рабочее время”. Сатору сделал скриншот своего расписания на день: два совещания, собеседование нового координатора, созвон с Киото (без Утахиме, сразу минус сто баллов к увлекательности) и подготовка чернового учебного плана на следующий семестр. И всё это без перспективы, что вечером Нанами пригвоздит его к стене, медленно вылижет шею и стянет штаны до колен перед тем, как трахнуть первый раз. Естественно, Сатору был в курсе, что сейчас рабочее время. “Вы со всем справитесь”, написал Нанами, получив скриншот. Мерзкую привычку писать очень вежливо из него так и не выходило вытравить. Вслух и без костюма он звучал несколько иначе. “Пришли мне дикпик на удачу, тогда точно получится”, прямым текстом потребовал Сатору и снабдил свою просьбу сразу россыпью стикеров: страдающий кот, поцелуйчик, слёзы, обиженный кот и наконец разъярённый. Со всех сообщений постепенно исчезали значки непрочитанных, и Сатору торопливо скинул ещё один милый стикер с умоляющим хомячком. — Годжо-сан… Надоедливые вопросы посыпались лавиной, пришлось сунуть телефон в карман и не вынимать аж до середины следующего совещания. На слайде с очередными столбцами цифр Сатору под столом посмотрел в чат. Ничего. Нанами прекратил слать и кейго, куда там дикпик или свою голую грудь. Неужели проклятие вылезло настолько не вовремя? Сатору поморщился. Надо было, надо было поехать самому. Впрочем, ни перед собеседованием нового куратора, ни после его окончания Нанами ничего не прислал. Очень грубо и бесчувственно. На пару минут Сатору взволновался, что задание оказалось серьёзнее, чем планировалось, но тут Иджичи воскликнул: “Нанами-сан сообщает, что всё в порядке, он начинает готовить брифинг!” — и эту версию пришлось отбросить. Молчание. В ответ на все просьбы Сатору — молчание. Ещё и о проклятии написал не ему, а в офис. — Чего ты куксишься? — поинтересовалась Шоко и стряхнула пепел с сигареты. Они торчали вдвоём у неё в кабинете, Шоко курила в распахнутое окно, Сатору осуждал холодный воздух и ковырял чизкейк, подаренный Ягой. “Фукуокские традиции”, гласила надпись на коробочке, “готовим с 1948 года”. — Чувствую себя недооценённым, — ответил он и трагично взмахнул пластиковой вилкой. — Знаешь, день рождения — такой день, когда хочется признания, внимания, чтоб всё было по-моему, вот это всё. Увы. Шоко фыркнула, взяла вторую вилку и отломила себе кусочек. — Напоминает любой день твоей жизни, — заключила она и похлопала Сатору по щеке. — А я уж испугалась, что невкусно. Не мог же он сказать Шоко, что Фукуока сегодня — его нелюбимая точка во всей Японии. Учебный план давался плохо. Сатору то и дело бездумно щёлкал по вкладкам с документами, но материал отказывался собираться воедино. Посмотреть в потолок, откинувшись на спинку стула, не помогло. Полежать лицом в клавиатуру тоже. У Нанами дела с бумажками всегда шли лучше. Помимо очевидного бюрократического таланта, прилагавшегося к неизлечимому занудству, он ещё бессовестно выглядел как бог, пока строчил свою макулатуру. Сначала Сатору радовался, что на нём почти всегда повязка: можно было тайком пялиться голодным взглядом на закатанные рукава рубашки и лежащую на мышке крупную кисть руки. Потом они наконец-то уложили друг друга в постель, и стало можно пялиться в открытую, ну и не только пялиться. Телефон упрямо не хотел вибрировать. Будто жизнь намекала, что учебный план — это реально важно, а без неприличных фотографий ещё никто не умирал. Я буду первым, подумал Сатору. Стоило припугнуть Нанами тем, что из-за его жестокого поведения Япония лишится своего сильнейшего защитника. Какого вообще чёрта Годжо Сатору, сильнейший, успешный, состоявшийся, взрослый мужчина в несерьёзных (не считая выражения лица Нанами) отношениях должен был весь свой день рождения гипнотизировать телефон? Он столько раз сосал этот член, к обоюдному удовольствию. Заставлять часами вымаливать его изображение было попросту нечестно. Сатору опять посмотрел на телефон. Тишина стояла оглушающая. “Ты меня довёл до того, что я в начале, блин, декабря уже придумал, чему учить студентов в апреле”, сообщил Сатору. Это не могло не вынудить Нанами прислать хотя бы очередную уважительную отписку с кейго. Ничего. Он и прочитать не сподобился. Ну, точнее, прочитал, но где-то минут через десять после отправки. Сатору нарочно медленно собирался домой, нарочно решил проехаться на метро вместо телепортации. Меньше времени на ворожбу вокруг телефона. Почему-то Шесть Глаз ровным счётом никакого воздействия на него не имели. На лестнице из колледжа Сатору почувствовал вибрацию в кармане и едва не полетел вниз головой. — Всё в порядке, Годжо-сан? — спросил насмерть перепуганный Иджичи, и Сатору радостно показал ему большой палец. — Отлично! — воскликнул он, сжимая телефон в руке. Конечно, это опять могло быть фирменное дружелюбное послание от Зенинов, но смысл настраивать себя на плохое? “Вот и молодец”. Без кейго. Кровь прилила к щекам мгновенно, и оставалось разве что порадоваться, что так быстро — только к щекам. Лицо запылало, невзирая на декабрьскую прохладу. Сатору мог бы пуститься в объяснения, что высокая оценка работы от Нанами Кенто, пусть он и кохай, будет заслугой повыше, чем звание “магический учитель года” (особенно учитывая, что среди учителей конкуренция была, кхм, не самой высокой)... Всё это, понятное дело, была бы полная чушь. Он просто слишком живо вызвал в памяти все моменты, когда Нанами шептал ему “молодец” или “хороший” в темноте и вжимаясь грудью в лопатки Сатору. Следом телефон внезапно начал подгружать фото. Сатору чуть не вошёл в дерево. На весь экран вылезло изображение Нанами: одетого в привычный строгий костюм, тщательно застёгнутый на все пуговицы; причёска уложена волосок к волоску; и даже вечные очки сидят на носу. Губы не тронуты улыбкой. Но. Но. Будь благословен тот день, когда Сатору показал ему, где в фотокамере смартфона отложенная съёмка. Обе руки Нанами держал перед собой сжатыми в кулаки с намотанным поверх костяшек пятнистым галстуком. Чуть дрогнувшим пальцем Сатору ткнул в фотографию и приблизил сначала левую ладонь Нанами, потом правую, потом разместил изображение на экране так, чтобы оба кулака были хорошо видны. Если он погладил пиксельные предплечья с неумеренным энтузиазмом, то мог ли кто-то осуждать Годжо Сатору сегодня? Сильнейший маг тоже имел право на некоторые человеческие слабости. Нанами, тем более, был как раз профи по выискиванию слабостей в других. Стоило признать своё поражение: он придумал лучше, чем дикпик. Убедить себя закрыть фотографию стоило немалых усилий; пожалуй, самым весомым аргументом стало то, что нельзя было сунуть руку в штаны прямо посреди школьного двора. Свернув изображение, впрочем, Сатору обнаружил, что после дня молчания Нанами стал неожиданно разговорчивым. Мигнуло новое сообщение. — Ну да, — пробормотал Сатору и откинул волосы со лба. — Нерабочее время. “Можешь телепортироваться ко мне домой, я разрешаю”. За все те уже почти полтора года, что они (часто) трахались и (иногда) жили вместе, телепортироваться к Нанами домой можно было только с его разрешения. Никаких сюрпризов, никаких внезапных появлений рядом с его кроватью по утрам или на кухне во время ужина. В глубине души Сатору был уверен, что Нанами не понимает своего счастья. Возможность в любой момент времени оказаться рядом с Годжо Сатору стоило ценить по достоинству. Ладно, сейчас это не имело значения. Зачем отправлять его в пустую квартиру, будучи на миссии в чёртовой Фукуоке? А что, если сам Нанами отточил искусство сюрприза до совершенства — и успел вернуться сегодня? И он ждёт Сатору там? До этой мысли горячечное возбуждение концентрировалось в основном в сознании и на щеках. Теперь начало ощутимо собираться внизу живота. Может, он ещё и портупею себе тайком купил какую-нибудь из тех, что Сатору скидывал? — Ну, конечно, нет, — Сатору разочарованно цокнул языком посреди пустого тёмного гэнкана. Включил свет — по-прежнему приветствовали только идеальная чистота и несколько пар начищенных до блеска ботинок в шкафчике. Сатору мстительно бросил свои кроссовки прямо на полу. Так к чему Нанами дал разрешение на телепортацию, раз вовсе не планировал внезапно засосать у двери? “Мне что, раздеться и ждать тебя?”, быстро настрочил Сатору и отправил следом несколько обиженных котов. Нанами — удивительно — ответил задумчивым стикером. Какой же он был невыносимый иногда. Сатору не выдержал и позвонил. В нерабочее время у Нанами попросту не могло быть мало-мальски достойных причин не взять трубку. — Вообще-то, — сразу выпалил Сатору, едва Нанами ответил, — это мой день рождения и подарки полагаются мне, а не тебе. — Я ничего и не просил. — Ты согласииился, — протянул Сатору и провёл указательным пальцем в воздухе. — С моей идеей. Ты бы хотел, чтобы я тебя встретил. Раздетый. Нанами не мог видеть его жестов, но какая разница. В трубке послышалось шуршание ткани. Перед глазами вмиг нарисовалось, как Нанами устраивается поудобнее на мотельной кровати, прижав к уху телефон. Могли бы лежать там вдвоём. — Я согласился, — ответил Нанами своим ровным, спокойным голосом. У Сатору чуть поджались пальцы на ногах. — Потому что не стоит отказывать имениннику, Годжо-сан. Если вы хотите раздеться и ждать меня у меня дома, я не могу требовать отказаться от этой идеи. Только не пропускайте уроки ради этого. Невыносимый. — Скажи мне, что делать, — потребовал Сатору и оглядел аккуратно обставленную гостиную. Никаких коробок с бантиком и надписями “Для любимого семпая”, “Сатору <3” или “С днём рождения, Годжо-сан”. Нанами помолчал. — Неужели Шесть глаз не справятся? — Ты мне что, проклятие подложил? — Сатору, — Нанами издал короткий смешок. Сатору прикусил губу. Голосом Нанами имя всегда вибрировало в ушах так, что хотелось немедленно потрогать себя. — Кенто, — попытался передразнить он, но скорее только выдал себя. Кое-как собравшись, Сатору прибегнул к беспринципной атаке: — Я стою в твоей гостиной и смотрю на ряды расставленных по цвету книжек. — Оставь книжки в покое, пожалуйста. — А ещё могу покопаться в твоём нижнем белье. И я же не знаю, вдруг ты оставил мне открытку на полке с коллекционной выпивкой? Придётся залезть. А ты сам знаешь, я не понимаю, чем так хорош виски двадцатилетней выдержки, и… — Тебе нечего делать ни в гостиной, ни в спальне, — наконец сдался Нанами. Сатору довольно улыбнулся и послал в сторону Фукуоки, где бы этот дурацкий город ни располагался, воздушный поцелуй. Значит, кухня или ванная. — На столе ничего нет, — сказал Сатору, внимательно оглядывая кухню: начать решил оттуда. Кофемашина блестела как новенькая, в раковине ни одной немытой тарелки. Он позвал Сатору похвастаться своей сверхспособностью оставить идеально чистую квартиру перед отъездом в командировку? Хотя. Ага. С ликующим сердцем Сатору поднял со столешницы у плиты пустую пластиковую коробочку из комбини. Всё-таки Нанами был живым человеком. Даже он забывал на кухне мусор, торопясь на синкансен. Обнаружив коробочку, Сатору почти забыл, что искал на самом деле. — Я нашёл упаковку из-под, — он вчитался в ценник, — клубники? Эй, ты ел клубнику без меня? Перед моим днём рождения? — Прошу прощения, мне пора, — неожиданно сухо и торопливо попрощался Нанами. Сатору недоумённо уставился на экран телефона. Оттуда уже неслись короткие гудки, а он не успел не то что про клубнику продолжить — подколоть Нанами снова вылезшей в речи вежливостью, и то не вышло. Сатору ещё раз оглядел упаковку, без особой цели и успеха принюхался к пластику, затем стянул с глаз повязку. Селфи-камера крупным планом запечатлела оскорблённый взгляд и надутые в ответ на предательство губы; попала в кадр и упаковка из-под клубники как виновница. Пусть это останется на совести Нанами, а Сатору пока осталось проверить холодильник, и дальше можно перемещаться в ванную. Он открыл металлическую дверцу (тоже без единого пятнышка). И застыл. На полке красовался высоченный, снежно-белый торт. Круглый бок сиял идеально ровным слоем сахарного крема. Плавную, округлую линию верхнего слоя венчал убористый ряд прижатых друг к другу красных ягод клубники. Из горла Сатору вырвался жалобный хрип. Нанами оставил ему персональный праздничный торт. Это было… ну, не то чтобы лучше, чем вжать Сатору в стену и вылизать от макушки до пят или позволить вылизать так себя. Однако это абсолютно точно было удивительнее; как они только не трахались за прошедшее время, но Нанами впервые специально для него купил целый огромный торт. Чёрт возьми, да у него небось всё нутро возмущалось во время заказа в кондитерской. Ещё в школе было забавно наблюдать за тем, как он изо всех сил старается бровью не повести, пока Сатору хлестал газировку, закусывая леденцами. С тех пор изменилось многое — но самообладание Нанами по-прежнему проходило трудные испытания горами сладостей. Сатору счастливо зажмурился и качнулся на пятках. Холодильник возмущённо засигналил. Держать дверцу открытой ещё дольше явно не стоило. Обхватив блюдо обеими руками, Сатору заботливо выгрузил торт на стол. На пол с полки слетела записка. Не миленькая днерожденная открытка, а фирменный стиль Нанами: простой чистый лист, аккуратно сложенный в конверт. Сатору торопливо сунул её в карман и наконец-то ткнул пальцем в мягкий бисквитный бок, руша безупречную кремовую гладкость. Торт был настоящий, крем был настоящий. И ужасно сладкий. Такой сладкий, как только Сатору мог вынести. Затем он вгляделся в верхний кремовый слой внутри плотного клубничного ободка. — Нанами Кенто, — чуть не взвыл Сатору. — Ты… Внутри клубничного круга поверх крема был изображён член. Глазурью. Судя по цвету, тоже клубничной. О господи, неужели Нанами ни разу в жизни так и не купил ему торт? Взгляд Сатору метнулся к злополучной упаковке из-под клубники. Затем вернулся к ягодам, обрамлявшим рисунок члена. Вернулось неповторимое чувство, что он, Годжо Сатору, полный идиот. Очень счастливый, но несусветный идиот. — Когда он вернётся, — сказал Сатору, обращаясь к глазурному члену в силу отсутствия Нанами рядом, — мы сначала потрахаемся. Потом работа. Не наоборот, понятно? Сначала трахаться. Болтовня с нарисованным членом определённо не была его самым тупым действием за сегодня. Рассеянно глядя в одну точку, Сатору подцепил ещё крема, отломил кусочек бисквита. Голова опустела настолько, что только слизав сахарную жижу с пальцев, он подумал, что стоило отправить Нанами видеопослание. Вряд ли вышло бы так же впечатляюще, как его фото с галстуком, но стоило попытаться. Неприятно было признавать, но и член глазурью выглядел лучше, чем все картиночки, которые Сатору рисовал и подсовывал Нанами на брифингах. У этого зануды был скрытый талант. Всё у него, чёрт возьми, выходило прямо-таки эталонно, хоть в музей отправляй. Вплоть до нарисованного глазурью члена в окружении клубник. Подумав о брифингах и картинках, Сатору вспомнил, что к торту прилагалась ещё и записка. “Пришлось научиться печь торты. Необходимо продержать его 12 часов в холодильнике, так что будет готов как раз к окончанию твоего рабочего дня. С днём рождения. Л., Кенто” — Л? — Сатору почесал затылок и смущённо фыркнул: — Лузер? Но это стояло перед именем Нанами. Не будет же он самого себя подписывать лузером? Но и кейго не было. Обозвать Сатору он мог, только присовокупив к обзывательству самые вежливые формулировки. В груди очень глупо потеплело. — Л., — прочитал Сатору ещё раз вслух. — Кенто. Не то чтобы он всерьёз рассматривал вариант с лузером, но всё равно хотелось перечитать по меньшей мере раз сто и убедиться, что Нанами действительно имел в виду то, что имел в виду. Сатору отломил пятернёй кусок торта, сунул в рот и прямо с набитым ртом прочитал ещё раз. С сахаром на языке стало намного лучше. После надцатого чтения можно было уделить внимание и строке ниже. Сатору прочитал и расхохотался. “P.S. Это не мой член”. — Зря, — покачал головой Сатору. — Вот я обычно с натуры рисую. Хотя бы по воспоминаниям. Наверное, Нанами бы сейчас абсолютно бесстрастно заметил, что именно поэтому его рисунки куда более кривые. Сатору сунул в рот сразу три клубничины. Оказалось, что и на обороте записки был ещё текст. Жуя, он торопливо перевернул записку и застонал. Благо, хоть не подавился насмерть. “Когда вернусь, оттрахаю на всех поверхностях”.