***
К счастью, его новый знакомый жил не в фургоне и не в лесу, а во вполне себе приличной комнате. Конечно, настолько, насколько приличной могла быть комната хиппи. Перед приходом сюда им действительно повезло наткнуться на выброшенную коробку просроченных пончиков, и Енджун гордо положил её на ярко-горчичный диван, с обивки которого свисали кисточки из ниток. — Ты, наверное, разочарован. — Нет, я рад, что ты отвел меня не в поле, — ответил Енджун, осматривая яркие принты, которыми пестрила комната. Ступая своими тяжелыми ботинками по мягкому цветному ковру, он думал, сколько благовоний тут сожгли, если даже у него от запаха слезились глаза. — Я Кай, кстати. — Ого, а я думал Иисус. Кай в ответ звонко рассмеялся, от чего его волнистые локоны запрыгали, а Енджун заметил, что его широкая улыбка по форме напоминала сердечко. — Знаешь, ты думаешь, что такой черствый и устрашающий, но на деле я же вижу, ты и мухи не обидишь, — улыбнулся Кай. Енджун, который в это время рассматривал цветущую фиалку на окне, которую Кай упоминал ранее, дернулся. — Не мели ерунду, — огрызнулся он. — Ты меня не знаешь. — Правда? Тогда почему ты сюда пришел? Почему Енджун, на дух не переносящий всю эту хипарьскую муть, привыкший действовать напролом, так яро рвущийся показать обществу свой протест и готовый использовать любые методы для достижения своих целей, сейчас мило (насколько это было возможно для Енджуна) общался с представителем детей цветов, находясь при этом в его обители? Это был хороший вопрос. И ответа у Енджуна не было. Можно было свалить всё на скуку или желание покурить бонг, но в глубине души он знал, что на деле ему просто хотелось хоть ненадолго отдохнуть от его постоянной борьбы не только с системой, но и с самим собой. Осознание тщетности существования в этом прогнившем мире привело его туда, где он был сейчас, но почему-то от рейвов, выкрикивания бунтарских лозунгов и мелких краж не становилось легче. Однако пока Енджун не понимал, что делать со своим внутренним конфликтом, он не собирался выворачивать свою душу наизнанку перед чудиком, которого встретил только сегодня. — Хотел проследить за тем, чтобы тебя никто не избил по дороге сюда, с учетом того, как ты любишь кидаться в людей окурками, — закатил глаза Енджун. — Знаешь, ты смахиваешь своими манерами больше на вредную девчонку, чем на панка, — произнес Кай, лукаво улыбнувшись. — А ты всё же напрашиваешься на то, чтобы тебя избили. — Расслабься, — послышалось у Енджуна над ухом, и он обнаружил себя прижатым к подоконнику, в который уперлись ладони Кая по обе стороны от него. В нос ударил запах пряностей вперемешку с запахом дури. Большие карие глаза с длинными ресницами оказались прямо перед ним. Всё ещё красные от травки, они искрились озорством и были так близко, что у Енджуна на секунду перехватило дыхание. Только сейчас он заметил россыпь родинок на лице и шее Кая. Красиво. — Мы же здесь для этого, так ведь? — С этими словами Кай потянулся за спину Енджуна, наклоняясь ещё ближе, щекоча кожу горячим дыханием, и взял бонг, который всё это время был на подоконнике. — Ну да, точно, — сдавленно ответил Енджун. Время близилось к ночи, когда двое ещё утром незнакомых друг другу представителя разных субкультур сели на ковер и закурили бонг, по очереди передавая его вместе с зажигалкой, и заедали прохладный дым пончиками, которые оказались очень вкусными несмотря на истекший срок годности. Или так им казалось из-за всей той травы, что они скурили за последние полчаса. Проигрыватель крутил какую-то незнакомую Енджуну приятную мелодию, и он начал подпевать ей без слов, закрыв глаза и качая головой в такт. Дым окутал его разум, расслабляя тело, убирая все ненужные мысли, оставляя только легкое головокружение. — Если бы мои друзья узнали, где я и что делаю, то засмеяли бы. Возможно, избили бы арматурой, — проговорил он, слыша собственный голос будто издалека. — Но их тут нет. И ты можешь делать всё, что захочешь, — прошептал Кай совсем рядом с ним. Енджун медленно открыл глаза и обнаружил, что тот придвинулся ближе и рассматривал его пирсинг в ушах. Кай вытянул руку и дотронулся до мочки Енджуна, вызывая у того дрожь по телу. — Вообще всё, что захочу? — тихо спросил Енджун, невольно подаваясь навстречу протянутой руке, прижимаясь к ней щекой и чувствуя разливающееся по коже тепло. — Всё, что захочешь, — тихо повторил Кай. Енджун взял ладонь на щеке в свою руку и медленно поцеловал её с тыльной стороны, не прерывая зрительный контакт, отмечая про себя, какой нежной была кожа под его губами. Кай молча смотрел на него в ответ, затаив дыхание. Тогда Енджун поцеловал его ладонь ещё раз и ещё, перейдя ко внутренней стороне, стал спускаться вниз по запястью, где препятствием для него стали фенечки. Но он просто продолжал целовать все попадающиеся ему открытые участки кожи, отодвигая рукав льняной рубашки, слыша, как дыхание Кая стало более прерывистым. Енджун вдруг резко поднял голову и потянул руку на себя, от чего её обладатель едва не упал на него, вовремя уперевшись в плечо Енджуна свободной рукой. Они оба замерли в сантиметре друг от друга, не смея пошевелиться. — Какой-то ты совсем не смелый, — наконец прошептал Кай. — Почему ты постоянно пытаешься залезть мне в душу? — А почему ты никому её не открываешь? Боишься? — Я ничего не боюсь. — Тогда поцелуй меня уже. Енджун нашел руками талию Кая и притянул его к себе, сокращая то мизерное расстояние, что между ними было, сталкивая их губы в дурманящем сильнее травки поцелуе. Кай стал с энтузиазмом отвечать, перекинув ногу через Енджуна и усаживаясь на нем поудобнее. Руки Енджуна скользнули к шее Кая, обхватывая и направляя. Тот, в свою очередь, очень быстро подстраивался, наклоняя голову под более удобным углом, ещё больше отдаваясь поцелую. Головокружение стало ощущаться заметнее, и Енджун схватился за Кая крепче, прижимая к себе, впиваясь в теплые губы, чувствуя на них оставшуюся от пончиков глазурь. Тот же запустил руки под кожаную куртку Енджуна и гладил его торс через ткань майки, неровно вздыхая каждый раз, когда поцелуй углублялся. Кажется, Енджун понял, каково это — достичь нирваны. Хиппи уже не казались такими уж и раздражающими, ведь всё, о чем он мог думать, так это о том, что у одного из их представителей были самые мягкие волосы, в которые Енджун зарывался руками, самая нежная кожа, самый горячий язык, исследующий в этот самый момент его рот, самые очаровательные родинки на носу, щеке и шее и самые прекрасные глаза. А ещё длинные пальцы, которые уже пробирались под майку, щекоча чувствительный живот. — Ты точно не Иисус? Потому что я готов уверовать, — прерывисто прошептал Енджун, ненадолго разорвав поцелуй. — Точно. Но я буду любить тебя даже больше, чем он, можешь не сомневаться. — Кай слегка толкнул его, заставляя лечь на ковер, и навис сверху. Шею Енджуна защекотали перья с одной из подвесок. — Если ты, конечно, готов ощутить на себе всю силу моей любви. Вместо ответа Енджун притянул Кая к себе за воротник рубашки и поцеловал, вкладывая в этот поцелуй всё свое желание и жар от разгоревшегося в его груди огня, который начался из-за выброшенного по неосторожности окурка.***
Енджун проснулся от того, что кто-то нежно целовал его в висок. — Ну же, вставай, — прошептал нежный голос. С трудом разлепив глаза, Енджун окинул взглядом комнату, в которой находился, и к нему стали возвращаться воспоминания о том, как он сюда попал, и что происходило. — Но ведь всё ещё темно, — пробормотал он, сонно потирая глаза. — Конечно! А как ты планируешь смотреть на рассвет, если мы не выйдем заранее? — Смотреть на…? — Енджун сел и с удивлением посмотрел на Кая, окончательно проснувшись. — На рассвет! Давай же, шевелись. — Кай протянул ему его же куртку и одарил своей лучезарной улыбкой в виде сердечка. Чертовы хиппи. Может, Енджун был действительно слабым, раз не мог сказать «нет». Раннее утро встретило их прохладным воздухом, небо только-только начинало светлеть, оповещая о приближающемся восходе. Кай привел Енджуна к широкой лужайке, расположенной на опушке леса. Высокая трава с полевыми цветами простирались до самого горизонта, как раз туда, откуда должно было встать солнце. — Чего стоишь? Идем. — Кай кивнул сторону тропинки, вьющейся среди травы и, не дожидаясь, побежал по ней, сверкая босыми пятками. — Эй, погоди! — Енджун бросился за ним, чувствуя бодрящий ветер на своем лице. Ещё не прогревшийся воздух пах влагой и свежестью, наполняя легкие и придавая сил. Енджун почувствовал, что земля под его ногами приобретает определенный наклон — они взбегали на небольшую возвышенность. В какой-то момент он чуть не споткнулся и быстро смог удержать равновесие, но от легкого испуга с его губ сорвался сдавленный возглас. Кай остановился и обеспокоенно обернулся, после чего подошел к Енджуну. — Сними ботинки, без них бегать удобнее. Енджун скептически вскинул брови. — Ещё чего! Не буду я босиком… — Он не договорил, потому что Кай без предупреждения оборвал его возмущения поцелуем, нагло притянув его к себе за ремень на штанах. — Снимай, ты не умрешь от этого и свои панковские принципы не предашь, — хихикнул он в губы Енджуна. Был ли Енджун слабым? Определенно. Мокрая холодная трава приятно покалывала кожу. Он немного постоял на месте, привыкая к новым ощущениям, переступая с ноги на ногу, после чего сделал шаг и поежился от щекотки. Травинки между пальцами были для него чем-то совершенно новым, будоражащим, обостряющим чувства сильнее травы, что была в бонге. — Вот видишь, совсем не страшно, — улыбнулся Кай и взял Енджуна за руку, увлекая за собой. Пока они шли, небо уже приобрело ярко-алый цвет с примесью оранжевого, как с рубашки Кая. В какой-то момент он лукаво прищурил глаза и легонько толкнул Енджуна в бок, после чего побежал, стремясь побыстрее добраться до вершины холма. Тот нагнал его уже там и повалил на землю, от чего они, перекатываясь и смеясь, полетели по склону с другой стороны холма. Когда они, тяжело дыша, наконец, остановились, первые лучи солнца разлились по полю, падая на их раскрасневшиеся от бега и кувырков лица. Енджун, нависая над Каем, смотрел на то, как его волосы на солнце отливали золотом, как его ресницы трепетали под ярким светом, от которого в уголках глаз собрались слезы. Енджун аккуратно вытер большим пальцем каплю, которая так и норовила скатиться по щеке, и заметил совсем рядом с разбросанными по траве волосами Кая ромашку. Недолго думая, он сорвал цветок и бережно разместил его в локонах Кая, нежно зарываясь в них пальцами, после чего улыбнулся и поцеловал его прямо в родинку на носу. Может, душному обществу нужно было показывать свой протест, разбивая гитары об головы, а может, достаточно было просто украсить волосы человека, в глазах которого помещалась вся любовь этого мира, полевой ромашкой. Может, действительно, было абсолютно нормальным быть слабым, если это означало, что этот человек будет улыбаться. Но Енджун был рад, что у панков не принято собирать цветы. Потому что самый прекрасный на свете цветок достался ему.