***
Приятный аромат чего-то сладкого разбудил только-только заснувшего Эмиля, который всю ночь раздумывал о произошедшем за день. В дело всё вступала назойливая апофения – мозг достраивал в тишине ночи едва различимые слова, произнесенные возбуждённым голосом, а так же скрипы кровати и судорожные вздохи. А может, ему не слышалось вовсе... Звонкий смех отца и журчание масла привели его на кухню, где Рихард возился у плиты, пока рядом с ним стояла тарелка, полная золотистых аккуратных блинчиков. Живот нетерпеливо заурчал. – Доброе утро. – Голос был с хрипцой, поэтому он более чем охотно принял горячую кружку ароматного кофе из рук отца. Тот сидел за столом, пристально глядя за Рихардом. Только Рейнке успел сесть, как перед ним поставили тарелку с блинами, украшенную ягодами и взбитыми сливками. Подняв голову, чтобы поблагодарить Круспе за завтрак, он заметил на его ключице след укуса, который прикрывала футболка. Так и не вымолвив ни слова, он отстраненно кивнул в знак благодарности, утыкаясь носом в свою тарелку. Рихард вернулся к готовке, а его отец все мялся рядом, выкрадывая с тарелки только что приготовленные блины. После ему видимо надоело, и он положил голову на плечо друга, обнимая того со спины. Тот не отстранился, а даже наоборот, прижался немного ближе. На его губах расцвела мягкая улыбка, которая отразилась и на лице отца. Рихард откидывает голову назад, пока Пауль прижимается носом к его щеке. Эмиль отводит взгляд, словно это то, что он не имеет право видеть в принципе.***
Только открыв дверь, Эмиль сразу почувствовал, что что-то не так. Было непривычно тихо, а в воздухе все витало какое-то неуловимое отчаяние. Если тишину можно было обусловить тем, что сейчас был уже час ночи, то мрачность вводила в заблуждение. Решив, что будить взрослых он не будет, Рейнке как можно тише разделся, крадясь в свою комнату. Но сквозь дверь на кухню, он распознал знакомые голоса. Отец звучал обеспокоенно, постоянно что-то повторяя, пока другой голос дрожал и срывался, прерываясь редкими всхлипами. Липкое любопытство завладело сердцем, поэтому Эмиль тихонько подошёл к двери, приоткрывая маленькую щёлку. Картина предстала, конечно, весьма чудная – первым, что он заметил, был Круспе, одетый в рубашку Пауля. То, что это была рубашка его отца, он не сомневался, ведь не раз видел, как он носил ее. А также на это указывало то, что она явно была коротка для Рихарда, еле прикрывая зад. Который, кстати, был голый. Он прислонился к столешнице боком, стоя спиной к двери, пока Пауль сидел на стуле в одних трусах, нервно ероша волосы на голове. Двинувшись, чтобы взять стакан с полки, Круспе ненароком оголил мягкое место, а Эмиль... А он не мог оторвать взгляд. В лунном свете Рихард выглядел не иначе, как чертово божество. Его будто бы дымчатый силуэт кажется призрачным в полумраке, а кожа блестит лихорадочным румянцем, переходящим на шею. На его бедрах виднеются красные следы пальцев, а ещё парочка засосов, разбросанных тут и там. Отец, кажется, тоже заворожен этим сказочным образом, но, в отличие от сына, сдерживает свои порывы, вместо этого поднимаясь, чтобы заключить его в крепкие объятия. Пустой бокал выпадает из его рук, звучно разбиваясь об пол. Сдавленное рыдание вырывается из горла Рихарда, глушась в плече Пауля. Однако Эмиль не может прочувствовать этот, безусловно, душераздирающий момент в полной мере, не в силах перестать смотреть на то, как его рубашка вновь задирается из-за рук отца. Дыхание сбивается от созерцаемой картины, а возбуждение растекается под кожей, обдавая жаром всё тело. Рука непроизвольно тянется к ширинке, пока он следит за ладонью Пауля, ползущей то по пояснице, то по спине. Круспе ластится к рукам, словно котенок, выглядя в этот момент слишком уязвимым. Ландерс мягко ласкает его волосы, шепча сладкие пустяки на ухо. Катящиеся по лицу слезы как-то не к месту и сверх меры возбуждают, но где-то в глубине души его резко начало гложить вязкое чувство собственничества. Захотелось стать тем, кто сейчас успокаивал Рихарда. Эмиль с трудом сдерживает довольное шипение, когда пальцы касаются возбуждённой плоти, проходясь большим пальцем по блестящей головке. Дабы не застонать во весь голос, он прикусывает ребро ладони, сжимая член ещё крепче. Пауль продолжает мягко укачивать Круспе, целуя за ухом, поглаживая спину и просто грея своим горячим телом. Рейнке и сам знал, насколько у отца могут быть обжигающие руки, прекрасно контрастирующие с прохладной кожей Рихарда. И похоже, что только он в состоянии полностью понять и оценить то, насколько эти руки могут быть нежными. – Риш, пойми, что твоя ценность ничуть не уменьшается только потому, что кто-то другой не знает, как ее оценить. – Все продолжал шептать Пауль, беря его лицо в ладони. – Она не достойна всех твоих нервов и страданий. – Но... – Она в прошлом, Рихард. Забудь, что такой человек был в твоей жизни. Даже не смотря на то, что она твоя мать. Рихард молчит. Всхлипы прекращаются, сменяясь чуть рваным дыханием. Смещая руки на шею Пауля, он наклоняется к его губам, вцепляясь пылким поцелуем. Тишина заполняется стуками зубов, вздохами и тихими стонами. Эмиля натурально накрывает от этого сочетания. – Блять, прошу, возьми меня. – Задушенно шепчет Рихард в губы отцу, прижимаясь к нему всем телом. – Хочу тебя до невозможности... Договорить ему не дают, опрокидывая на стол. Пауль зажимает его между своим телом и поверхностью стола, перекрывая Эмилю весь обзор. Отец выглядит необузданно дико, вырывая из Круспе томные оханья и сладкие стоны. Рейнке ведёт от жалкого скулежа Рихарда, от чего рука начинает двигаться быстрее, а глаза все не отлипают от разворачивающегося зрелища. Пауль как-то совсем по животному рыкает, заползая цепкими пальца под рубашку, проводит короткими ногтями по подрагивающему животу, оглаживает грудь. Мозолистые подушечки наверняка неприятно натирали нежную кожу, оставляя на ней пятна. Круспе издает кошачий писк, когда по чувствительным соскам бьёт холодный воздух, а после, когда их с силой сжимают, выгибается. Эмилю этого мало, он хочет больше. – Твою мать, Пауль, давай без игрищ. Эмиль буквально в соседней комнате. – Похоже, что его приход не остался незамеченным. – Не маленький уже, знает, что взрослые время от времени любят потрахаться. Для него не новость. – Совесть бы поимел. – Я что-то не вижу, что ты против. Вместо ответа слышится ещё один лязг зубов, помешанный с пошлыми причмокиваниями. Круспе раздвигает бедра шире, закидывая одну ногу на плечо Пауля, пока тот спускает с себя единственный предмет одежды. Безо всяких прелюдий, одним плавным движением входит в податливое тело, после чего по кухне раздается двойной стон. Тут Эмиль понимает: Круспе уже был подготовлен, и пока его не было, они тут далеко не чаи гоняли. От жаркого образа, как Круспе буквально раскладывают на столе, сладкая истома подступает практически сразу. Когда речь Рихарда превращается в бессвязное мяуканье, а в уши все бьёт ритмичный звук шлепков и хлюпанья, становится совсем невыносимо. Кончает Эмиль, закусывая руку до крови, пока перед глазами то темнеет, то светлеет. Как раз под особенно громкий вскрик он скатывается вниз по стенке, пытаясь отдышаться. А его отец все продолжает драть Рихарда, как последнюю блядину.***
Честно говоря, делать вид, что он ничего не понимает, становилось все труднее. Взрослые, видя, что их чересчур близкие взаимодействия воспринимаются как обыденность и подозрений не вызывают, стали позволять себе больше, чем надо. А Эмилю оставалось лишь тихо выть и спускать в кулак каждый раз, когда он слышал, как эти двое снова трахаются. Жаркие сны с главным героем в лице Герра Круспе стали слишком частым гостем. Сердце, словно в добавок ко всему, стало каждый раз поджиматься, когда он видел, что эти два мартовских кота снова ласкают друг друга, не замечая ничего и никого вокруг. И не понятно ведь даже от чего: от того, что твой родной отец скрывает от тебя столь важный аспект своей жизни, или то, что твой объект воздыхания с этим самым отцом крутит роман. Поэтому, взяв всю свою ещё не совсем окрепшую мужественность в кулак, он решил серьезно поговорить с папой, расставив все точки над «i». А то видеть, как эти двое шарохаются по углам при малейшем звуке его шагов не очень приятно. Он как раз подгадал момент, когда Круспе умотал по магазинам, обещая вернуться не иначе чем через пару часов. Времени было более чем достаточно. – Пап. – Пауль сидел на диване в гостиной, что-то увлеченно наигрывая на гитаре. Когда слышит голос сына, то сразу откладывает ее, внимательно смотря на него. – Что такое? – Нам... Нам надо поговорить. – Несмотря на всю свою смелость говорить об этом все ещё неловко. – И о чем же? – Пауль вопросительно приподнимает бровь, будто догадываясь, к чему он ведёт. – Это о тебе и герре Кру- – Эмиль осекается. Это все ещё давалось с трудом. – Рихарде. – Так, – Ландерс старший складывает руки на груди, чуть хмурясь. – Ты против того, что он здесь? – Совсем нет. Его нахождение здесь тебе явно на пользу, так что я не могу быть против. – Тогда о чем? – Это о ваших отношениях. – Пауль даже не выглядит удивлённым. – И о том, насколько они близки. – Ну, начнем с того, что насколько у меня близкие с кем-то отношения, тебя волновать не очень должно. Во-вторых, если ты и так знаешь, то почему спрашиваешь? – Я... – Пауль терпеливо ждёт его ответ. – Почему вы пытались скрывать это?... Отец вздыхает, потирая лицо руками. – Инициатором был я. Я знаю, как вы относитесь к моим похождениям. Я не люблю лишний раз представлять вам всех своих пассий. Но тут, как видишь, увлечение зашло слишком далеко. Я втрескался, как мальчишка, Эмиль. – Если ты хотел связать с ним свою жизнь, то зачем это скрывать? Я все ещё не понимаю. – Я не знал, как вы отреагируете. И на то, что это кто-то из тех, кого вы знаете с детства, и на то, что это мужчина. Мне не нужны лишние распри в семье. – Мы бы приняли это. Правда приняли бы. Но мне неприятно от того факта, что ты правда не хотел говорить о том, что у тебя появился любимый человек своему сыну. – Прости. – Отец приобнимает его, укладывая голову на свое плечо. Немного молчит, после доставая пачку сигарет, предлагая взять. – И много ты слышал? Перед ответом Рейнке затягивается поглубже, дабы не выдать волнения в голосе. – Не так много. – Вот и хорошо. Наблюдая за размеренными затяжками отца, в голове всплыл ещё один вопрос. – А как давно? – Очень давно. Только понял я это относительно недавно и очень сожалею об этом. Столько лет спущено в унитаз... – Пауль берет ещё одну сигарету. – Но теперь... Каждый день как в сказке. Не представляешь, какой это кайф, когда он кричит не на тебя, а на тебе. – Пауль мечтательно улыбается, игнорируя то, как его сын поперхнулся дымом.