Чужая рука

***

      «В последнее время мне кажется, что тело предаёт меня», — лепечет какая-то сотрудница КММ посреди огромного зала, полного таких же клерков, как она сама. Вдруг мимо проходит как всегда одетый с иголочки Авантюрин, и он невольно ухмыляется услышанной фразе. У него тоже подобное бывало. И не раз.       В первый раз тело предало его при убийстве хозяина. Когда левая рука начинала наматывать цепь на кулак правой, юный Какавача не отдавал себе отчёта в действиях. В теле будто пробудилась разрушительная, древняя как бесплотная пустыня сила. И эта мощь скопилась в его левой руке. Ей же сигонийский раб и добил наставника, обучившего его универсальной формуле: «Всё или ничего».       Затем на суде. Пока правой рукой Какавача спокойно жестикулировал, левая же рука дрожала под кафедрой и больно выворачивала кисть, щёлкала суставами пальцев. И так происходит каждый раз, когда жизнь (теперь уже Авантюрина) в опасности. Своеобразная подготовка к смерти… Которая всё никак не наступит.       Со временем Авантюрин научился контролировать свою левую руку: придерживать её правой, делать упражнения с ручным эспандером, бить ей по стене или просто прятать и надеяться, что она прекратит свой бунт. При одних обстоятельствах она подчиняется, при других…       В казино левая рука Авантюрина бушует, да, но не сильно. Обостряет внимание, заставляет понервничать и думать быстрее. Чаще всего она бунтует во благо своему хозяину, ведь является его частью… Хоть и чужой.       А потом всё вдруг исчезло. Левая рука полностью следовала указаниям разума Авантюрина и оставила его в покое на какое-то время пляски смерти на Пенаконии… Но лишь до тех пор, пока Воскресенье не одарил картёжника даром Гармонии.       Она начала подавать признаки жизни прямо при докторе Рацио. Один щелчок суставами пальцев. Ещё один. И ещё. Авантюрин, бледный как поганка, с цветными кругами перед глазами, пытается правой рукой дотянуться до левой руки, а та резко спряталась за спину и продолжает подавать звуки. Щёлк, пауза, щёлк, и так ещё два раза. Морзянка на кончиках пальцев. — Тело предаёт вас, картёжник, — голос доктора Рацио подобен стали, но в янтарных глазах всё же мелькает беспокойство, хоть и секундное. — Всё под контролем, док, — Авантюрин старается говорить уверенно, но получается не очень. Левая рука наконец перестаёт щёлкать суставами и опускается… Но не проходит и секунды, как она начинает сильно дрожать, пока правая пребывает в гармонии с разумом авгина. Хвать за левую — ноль реакции. Сжимает сильнее, вдавливая браслет с камнями в кожу. Холодно и больно, но не подчиняется. Доктор закатывает глаза и принимает решение вмешаться. — Соберись, картёжник! — Рацио невольно прикрикивает и хватает молодого человека за дрожащую левую руку. — Она опять живёт своей жизнью, — приговаривает Авантюрин, даже посмеивается. — Удача коснулась вас даже в сфере заболеваний, Авантюрин. Вы больны синдромом «чужой» руки. Один случай на сто тысяч пациентов… — Да ты мне льстишь, док. — Всего лишь констатирую факт. А теперь будьте добры замолчать и направить силы на усмирение несчастливой руки. — Проще сказать, — бормочет картёжник с ухмылкой на губах. — Я нахожу это парадоксальным и удивительным, — размышляет доктор, не прекращая держать Авантюрина за левую руку, — что чужая рука, согласно медицинской формулировке, показывает ваше истинное состояние в отличие от родной правой. Лакмусовая бумажка в кислой среде… Выпрямьтесь! Сдавливая грудную клетку вы делаете себе ещё хуже! — Мне… тяжело дышать, — на вдохе произносит Авантюрин, горбясь всё сильнее. — Проклятый картёжник, — сквозь зубы говорит доктор Рацио. Он отпускает дрожащую руку, но хватает Авантюрина за плечи и на силу выпрямляет. Вены вздулись на лбу картёжника, глаза закатываются наверх. — Только попробуйте умереть!       Веритас Рацио начинает люто трясти Авантюрина и приводить в чувство словами, которые практически не слышно за звоном в ушах. Возможно, ругает. Да, определённо ругает. За все удачные сделки, за эту невероятную авантюру. Может, и за особый образ жизни; когда внешне всё прекрасно, а левая рука норовит напомнить, что внутри всё совсем не так.       Затем вразумляющий и громкий поток сознания доктора стихает. Левая рука вдруг присмирела. Кажется, доктор Рацио утихомирил внутреннего беса в картёжнике. Авантюрин прикрывает глаза на секунду, тяжело вздыхает… И чувствует облегчение. Открывает глаза и встречается взглядом с Рацио. Всё тот же холод и прямота. — Посмею сказать, что вам стало лучше. — Да, так и есть. Спасибо, доктор. Что ты такого мне наговорил? — и невольно ухмыляется. — Надо было внимательнее слушать. Вы из тех людей, что слышат только себя. И то не всегда. Потому что если бы вы чаще отдавали отчёт своим действиям и прислушивались к голосу разума, то не оказались бы в подобной ситуации. — Твоя правда, док… Мы живём в разных системах координат, — размышляет вслух Авантюрин, выпрямляясь. — Точнее и не скажешь. Три балла, — Рацио скрещивает руки, всё сверлит картёжника взглядом. Спустя полминуты молчания он добавляет, — Ваша несчастливая рука будет жить своей жизнью до тех пор, пока вы будете оставаться безумным картёжником. — Ну, может быть я такой из-за неё?.. Кто знает, — пожимает плечами Авантюрин, глядя на свою левую руку, что теперь подчиняется ему. Доктор Рацио тяжело вздыхает… и кладёт в неё небольшой стеклянный свиток. — Откройте его, когда будете при смерти. Я не сомневаюсь, что она будет бороться до последнего, — кивает Рацио на чужую руку, — но следуя вашей… — он не хочет этого говорить, но пересиливает самого себя, — логике… В рукаве всегда должен быть ещё один козырь. — Вау, — тихо вздыхает Авантюрин, затем широко улыбается, — спасибо, док! — Будьте серьёзней и не останавливайтесь. Дорогу осилит идущий, — холодно, с расстановкой напоминает Рацио, и уходит.       Левая рука Авантюрина вдруг снова оживает. Но не трясётся, не щёлкает суставами, нет. Она машет доктору Рацио вслед и как бы говорит: «Я хоть и чужая, но никогда не предавала своего хозяина. Спасибо тебе, Рацио, за все слова, что ты ему сказал. Я не обещаю, что всегда буду послушной, но гарантирую тебе: он останется жив. Покуда Треокая Гаятра питает меня...»