Мингуан полон неожиданных идей.
Ему нравятся люди с неординарным мышлением, несколько глуповатым или поверхностно-простым, но в то же время глубоким и интересным, таким же, как и любовные похождения Божества напротив. Водяной Самодур не против, — каждый по-своему проживает вечность до самой последней зажжённой палочки благовоний. Ему по нраву топить корабли и собственные печали в вине, а Божеству Севера забываться в любовных утехах.Повод ли это для сжигающей душу ревности? В их случае, — нет.
Ши Уду уверен, что только он познал всю мягкость этого мужчины, нежность слов над самым ухом и полное согласие с противоречущими действиями. Телом он может быть с другими, но мысли всегда должны быть поглощены только бушующим морем и темнотой подрагивающих ресниц. И все так, но есть одна проблема, которая не дает покоя Водяному Самодуру, — Ши Цинсюань, что идет на перекор его слову и Мингуан, который хоть и не выносить характер братца, но каждый раз защищает и просит не наседать.Удивительно
. — Объясни мне: что плохого в женском облике твоего братца? — Может то, что такие как ты, его взглядом раздевают? — замечая поднятую бровь, которая намекает не начинать ссору, лишь тянется к чарке с вином. — Он мужчина, так пускай и соответствует этому. Ши Уду может перечистить несколько сотен причин «Почему?», но единственной будет «Позорит старшего брата своими выкрутасами.» и совершенно точно не захочет раскаиваться в собственных словах.Почему? Все проще, чем кажется.
Водяной Самодур любит все контролировать, понимать, что под его рукой каждая сфера влияния и Цинсюань туда не вписывался. Он и не должен был вписываться, ведь вознестись должен только он, Ши Уду, но слова родителей об «ответственности» и взгляде того мальчишки сделали свое и он пожертвовал многим ради их счастья, даже собственным местом. Что делает Ши Цинсюань теперь? Благодарит за жертву и опеку, может за потраченное время? Нет, только заставляет разгребать новые проблемы своими поступками. — Ты не поймешь, — массируя пальцами висок,чувствуя, что кто-то пытается в духовной сети с ним связаться, только блокирует и делает вид, будто ничего не услышал. — Хотя... Разглядывая своего собеседника, того, кто еще ни разу не отворачивался от него, даже, если кидал слишком омерзительные речи в его сторону или затыкал при всех, все же решается хоть раз быть честнее. — Мальчику уже не первая сотня лет, а он все никак не может выйти из под подола старшего брата и начать решать собственные проблемы самостоятельно, — прикрывая глаза, понимая, что, возможно, в этом есть и его вина, все же мотает головой. — Увидь я, хоть раз, что он не прячется за моим именем, а самолично строит собственное, то, которое не будет ассоциироваться с «Водяным Самодуром», то давно бы отстал, а пока пускай живет по моим правилам. У Ши Цинсюаня что-то не получается? Хлопает глазками, называет имя своего братца и все получает по щелчку пальцев. Конечно, он же не понимает, что ставит в неловкое положение его, заставляет быть кому-то должным и продолжает дальше жить припеваючи, при этом гуляя с ветром в голове. Его не поймут те, которые росли единственными в семьях, ведь им не вдалбливали в голову, что они обязаны следить за младшими, даже в угоду собственным интересам, поэтому до сих пор, сколько бы не прошло лет, а его положение не росло, слышит, что он «тиран, даже собственного брата запугал».Почему никто не хочет поговорить о нем? Позаботиться? Может решать все проблемы?
Ах, да, точно, Водяной Самодур является бурей, которая не позволит этому случиться, как и доверить что-то важное некомпетентному существу. — Ты хочешь меня убить. — Ни в коем случаи. Мингуан прекрасно все видит,— как и Лин Вэнь, которая молчит и занимается своим делом, за что он благодарен ей, — лезет под кожу со своими вопросами, заставляет задумываться над собственными поступками и в очередной раз съедаться в непонятной любви-ненависти. Ненавидит ли он Цинсюаня за свое «ранее взросление»? Может немного, но где-то глубоко внутри любит и пытается уберечь от всех проблем в этом мире. Противеричие. Оно везде. Как бы не хотелось все контролировать, никогда не получится сделать это с собственными мыслями и глубинными чувствами.Он же тоже человек... Точнее был им.
— Всегда видно, когда столь красивую головушку посещают противоречивые мысли с желанием убить за лишние вопросы, — отставляя чарку и шепча «1:1», лишь улыбается, стоило Самодуру закатить глаза, — по-детски, но интересно. — Хочешь помочь ему стать самостоятельным? Ослабь контроль. — Ты меня не слышишь? Он снова начн- — Нет, не так выразился, — замечая острый взгляд, даже не думая извиняться за переживания, лишь усмехается. – Позволь ему совершать одну глупость за другой, после, когда он впадет переделку, просто напомни о его словах об «самостоятельности» и оставь. Мингуан полон идей, не всегда приятных и хороших, но и он не святой, потому не хотя соглашается, хоть и чувствует непонятное волнение где-то в груди. Оставить Ши Цинсюаня один на один с проблемами? Хорошо, если план провалится и он не выберется самостоятельно, а Самодуру придется снова разбираться, то возьмет с него уговор о «правильном» поведении. — Ладно, гений, так с чего же лучше начать по-твоему скромному мнению? — Разреши ходить в женском обличии. Самодур поторопился с собственными мыслями, снова, потому и посылает в одно место любовника, который точно потешался над ним. — Может еще дать ему встречаться с мужчиной? — Ну ты же это делаешь, так почему бы нет? И тут все легко, — они это скрывают и никто, даже Лин Вэнь не заметила между ними этого. Что сделает Ши Цинсюань, если появится такой человек? Расскажет всему свету, заставит увидеть их огромную любовь и будет посвящать любого в собственные утехи. — У него вкуса в мужчинах нет, — услышав тихий смешок, лишь расплывается в ложно-манящей улыбке. — Семейное. — Ага, как и оскорблять бедного меня, знаю, — привык, давно уже, потому и не пытается реагировать слишком остро. — Вот что плохого в женском облике? — Он... Выпивая еще одну чарку и отводя взгляд от пристального винного, лишь пытается упорядочить собственные мысли, — и вправду, что же плохого в женском облике? Может то, что женщин на Небесах почти нет, а та, которая занимает значимое место, является своим верующим в мужском облике? Может потому, что женщины слабы по своей природе и большинство не думают ни о чем, кроме безделушек, а единицы, по-настоящему сильных в своих убеждениях, все равно становятся мешком мяса в чужих глазах и гниют? — Женщина — красивый цветок в руках мужчины. — Но времена меняются, — слова, которые могли заставить вздрогнуть, ведь слышал это именно от Мингуана.— Многие женщины являются представительницами кланов заклинателей, кто-то даже правит и не боится стоять впереди мужчины. Цинсюань не слабый и ты это знаешь. — Ты и своим девушкам подобное шепчешь на ухо или только мне врешь? Хорошая сказочка для детей, но стоит посмотреть правде в глаза, — будь это так, то девушек прекратили обменивать за лучший товар, даже самый глупый, в школах их обучали не угождению мужчин, а другие не относились, как к телу, что вынесет ребенка, вырастит и будет обхаживать до конца своей жизни. — Мы боги, а не смертные. — Именно, потому здесь женщин еще меньше. Нет, Мингуан сказал глупость, зря только решил снова завести эту тему, — настроение испортил. — Попробуй сам. Самодур его не понимает, как и горящего винного взгляда, громкого смешка и резкого желания приблизится и схватить за темную прядь, — снова начал заигрывать. — Давай же, Ши, ты у нас мудрый, сильный, прекрасный, — замечая недоверие в синем взоре, приближается губами к темной пряди и мягко целует. — Покажи же другим, что небожитель в любом облике остается таким. — Ты- И он задыхается, и нет, не из-за глупых приставаний, а собственных мыслей, что снова стали уносить волнами к скалам, которые заставят разбиться, ведь он знает это, понимает и не хочет признавать.Водяной Самодур слаб.
Он может продолжать бессмысленный разговор о самой низкой ступени представительниц женского пола, но не сделает ничего, чтобы это изменить, ведь считает, что это не может сделать он один, так зачем же стараться? А может, он просто не хочет становится на их место и быть объектом чьего-то вожделения? Мыслей о том, что он слаб и нуждается в защите?Ему противна только одна мысль об смене обличия, но Мингуану кажется это забавным.
— Я не буду выполнять твои глупые прихоти, — убирая руку, чувствуя себя глупо, пытается собраться, что выходит слабо, но все также горделиво-честно. — Иди развлекаться в другое место с такими предложениями, можешь к Цинсюаню, но, если получишь в нос за подобное, то вини собственный язык. — Ох, шисюн, неужели вы боитесь?Слова. Он сказал эти чертовые слова.
Мингуан знает на что нужно давить, но и он не отстает, вот только сейчас совершенно не знает, что сказать, — правду? Ложь? Послать к чертям? А может... — Да, чтобы тебе было известно, — резко наклоняясь ближе, чувствуя, что попался в ловушку, лишь шепчет в самые губы. — Я ничего не боюсь и никогда не уступлю. Мингуан знает. Завороженно рассматривает такого Ши Уду и хитро щурится, точно зная, что сможет увидеть что-то по истине интересное. И оба знают, что никому из них не нужны доказательства сил и влияния, но каждый раз, будто цепляясь за крайне размытые границы, снова начинают и не могут остановится.Мингуану нравится это.
Видеть то, как бледные губы изворачиваются в победной ухмылке, завороженно разглядывать бледные руки, точно аристократично-прекрасные, чувствовать каждой клеточкой что-то высокое и непостижимое, даже находясь с ним на равне.Ши Уду нравится это.
Видеть, как им восхищаются, ставят превыше собственных интересов, тешат эго, любят и пытаются заботится, при этом давая выбор и не ограничивая, — возможно, он не любит Мингуана, даже пользуется, но...Разве можно пользоваться тем, кого уважаешь и ставишь с собой на один уровень?
Он не знает, да и не хочет этого, лишь позволить взять себя на слабо, проверить собственное «я» на трусость и совсем немного полюбопытствовать. Нет, он не считал себя уродливым в мужском обличии, наоборот, прекрасной ледяной статуей в лучших из его Храмах, но в женском виде все может быть по-другому, и может ли что-то измениться в собственном принятии? Цинсюань как-то упоминал, что в женском облике чувствует себя самым красивым, более легким, даже свободнее, — разве не глупость? Ши Уду знает, что это глупость, но принимает женское обличие и открывает глаза, пытаясь рассмотреть себя в золотистом отливе зеркала собственного Дворца и тяжко вздыхает.Это.... Он?
Все та же бледная кожа, но с более округленными чертами, те же пухлые губы и синие глаза, все также холодные, но слишком вытянутые, будто и вовсе лисьи, тонкие киски, талия и пышные формы.Он чувствует себя девицей из Весеннего Дома.
Обнимая себя за плечи, понимая, что это слишком, вновь поднимает синий взор и замечает в дверях того, кого просил не заходить, что стоял с открытым ртом и пытался издать хоть какой-то звук.Вот же... Идиот.
— Выгляжу, как шлюха. — Ты восхитителен. Мингуан не врет и это видно, но это не отменяет этого факта, ведь, если Цинсюань выглядит как простушка, то ему досталась Жрица Любви, причем очень страстная натура, хоть и отвергающая ухаживания каждого клиента, та, что играла бы в го и побеждала даже самых талантливых людей.Та, которой хотели бы завладеть без остатка.
Ши Уду это не нравится, хочется сменить облик и сказать, что это глупость, но у Мингуана были свои планы, иначе как объяснить этот взгляд и спешные шаги? — Дай угадаю, — замечая, что стоило тому остановится в шаге от него и уложить руки на плечи, точно стаскивая шелковую ткань, лишь усмехается. — Хочешь завладеть и подчинить себе? Странно, но подобное никогда не вызывало трепетного желания, лишь одно отвращение, ведь в такие моменты чувствовал себя жертвой, которой не избежать своей смерти. — Не буду врать, но да, вот только, — приспуская с плеч ткань, не замечая никаких препятствий, лишь улыбается и медленно проводит губами по шее, — слишком мягкая и восхитительно нежная. — Перед до мной не девушка легкого поведения, а Небожитель с устоявшимися принципами, который в любой момент все может прекратить.Знает, поганец, что говорить и как.
Подобные слова льстили, заставляли верить в собственные убеждения, но ровно до того момента, пока взор не опускается ниже, а чужие губы не кривяться в усмешке, — врет, хорошо и слишком сладко, но ему подобное не нужно. — Знаешь, а ты молодец, — чувствуя то, как любовник остановился у шеи, резко поднимая руку и хватаясь за подбородок, чтобы прижать к себе и показать в зеркало то, как по свойски тот схватил его за талию, лишь усмехается. — Ты сделаешь все, чтобы это не прекращалось, а я не ушел. Прекрасно осознаешь, что я и не захочу. Пользуешься и- — Как и ты,— усмехаясь, признавая неприглядные истины, лишь тянется к ладони, что опускается на щеку, целует и готовится рассмеяться. — Я все вижу, не делай из меня идиота. Мне это не нравится.Они и в правду квиты, а раз так, то почему бы не прекратить эти игры?
Убирая руку и наклоняя голову, точно подставляясь под мягкие поцелуи, медленно опустил ладони на чужие, что с силой сжимают живот и пытается смотреть только на себя в зеркале. Он, — глупая женщина в руках мужчины, который каждую ночь шепчет о любви, а после уходит к другим. Что бы с ним было, будь он и вправду Жрицей, а Генерал приходил к нему сыграть в го и завладеть телом? Наверно, после того, как надоел, то просто прекратил приходить в Весенний Дом, оставил одного с разбитыми чувствами и надеждами, ведь поганец умеет в себя влюблять, точно дождался бы своего выкупа и стал чей-то игрушкой или же сгнил в тех местах со страшным заболеванием от которого нет лекарств. — Все, хватит, — видимо его мысли и вправду открыты чужому взору, потому и закрывают глаза ладонью, поворачивают на голос и целуют в острый подбородок. — Ты много думаешь не о том, не обо мне, не о нас. Правда? А о чем ему думать? О том, что он сначала целует и говорить об искренней любви, а после уходит и пристает к его брату? Может снова закрывать глаза на то, как его обвиняют в очередной интрижке со смертной, которая стала демоницей?Он не ревнует, совершенно, просто устал с кем-то делиться своим.
— Говори прямо, — не о сексе. Хорошо, Ши Уду успокоится, отбросит мысли на второй план и попытается расслабиться, но это не значит, что на следующее утро не выкинет из своей кровати на улицу. Не значит и тихие, слишком хрупкие поцелуи на плечах, что медленно поднимались вверх и заставляли вздрагивать, не каждое слово над ухом, тихие, желающие большего и мягкое, не руки, которые развязывают халат и помогают ему упасть на пол, чтобы обнажить прекрасное тело.Это ничего не значит.
Не значит, но на утро менять облик не хочется, является в нем на собрание и ловит непонимающие, но восхищенные взгляды, замечает собственного брата с противоположного конца и пытается смотреть прямо, а не в сторону, где Мингуан с победной ухмылкой отвешивает комплимент и светится так, будто это лично его победа. Ему не нравится это, как и восхищенные крики братца, но больше ничего не говорит по поводу его женского обличия.Пускай набивает свои шишки.