Во сне...

«Я не люблю погружаться в сновидения.» Сны – тяжелые, подобные мрачной мути, поднимающейся со дна реки. Ждать, пока осядет, долго и напряжно, а если пытаться разогнать, то станет лишь хуже. Простынь сбилась, одеяло скинуто давно, потому что и без того жарко, потому что сковывает, потому что нельзя прятаться – поправлять каждое утро надоело, просыпаться разбитым надоело, но надо. Раз происходит, значит надо – емкое и многозначительное слово, и все потребности в остальных объяснениях отпадают мигом. Страшно? Не то что бы. Сложно, неприятно, выматывает, подобно длительному, совершенно вынужденному походу и кошмарным условиям. Это да. Избавиться – никак, терпеть – кое-как, да только навсегда ли? Он привык. Определенно привык. Это не было тем, к чему привыкать стоит, но он привык. Темнота прячется за веками и с каждым мгновением словно становится еще темнее – напугать пытается, подкосить, сломать. Сломается ли? Хочется сказать, что определенно нет. Хочется сказать, что сил хватает, хочется сказать, что справляться в одиночку выходит, нет, вовсе не потому что ждать помощи нельзя. «Неважно, что мне снится, я не могу ни контролировать происходящее, ни тем более избежать его, если захочу.» Бежать – трусость, но бежать хотелось. Да хоть что-то сделать хотелось, не быть столь беспомощным – сила воли, сила элементов, сила физическая, а страх беспомощности все равно жил в груди, раздирая ее на лоскуты, той самой беспомощности, что убьет однажды, но сейчас лишь упорно заталкивается как можно дальше, куда-нибудь туда, откуда выбраться уже не выйдет. Единожды подумаешь о том чтобы опустить руки – и они опустятся, против желания, против упорных криков, и поднять их черт знает выйдет ли. И тогда спастись будет невозможно – нужно оставаться сильным, нужно держать себя в руках, нужно... Кто бы мог подумать, что даже такой человек на самом деле боится? Хотя, боится, пожалуй, слово не самое подходящее. Дополнить бы. Боится оказаться недостаточно сильным. Во сне чувствуется слабость, во сне совладать с собственными руками и ногами сложно, почти невозможно, отчего хочется биться, сжав зубы, долго и упорно, биться ради того чтобы выбраться, только вот путы не отпускают. Но реальность контролируема, в реальности можно отступить, не сбежать, отступить, восстановить силы и вернуться снова, чтобы взять чертов реванш, защитить... Защитить кого? Защитить всех... И... «Но в последнее время... ты все время мне снишься.» Свет в конце тоннеля – всегда свет надежды. Тоннель – тьма, постоянная тьма, в которой даже факелы будут скорее чадить, скрадывая возможность дышать, чем освещать пространство. Этот лучик – яркий, но не слепящий, нежный почти, скачет по темной пустоте, по рукам, шее, щекам. Болезненные путы – растворяются, руки отпускают, дыхание прекращают сдавливать, позволяя сделать вздох, и молчаливая теплая просьба расслабиться, просьба поверить, что все хорошо, правда хорошо. Тепло обжигает почти, разливается внутри, дает силы, дает уверенность – в моменты, когда мысли захлестывают, накрывают с головой, вернуть веру сложно, но сейчас она сама поднимается в груди, бесцеремонно оттесняя на задний план все проблемы и мысли. На ноги подняться выходит, уверенным быть выходит, волосы с лица убрать и глаза поднять. Там, вдалеке, светло, там хорошо, это чувствуется, в этом нет сомнений. Шаг, еще один, третий... Медленно, протягивая вперед ладонь, но тонкий лучик словно играется, ускальзывает раз за разом, но не сбегает далеко, вьется рядышком и сопровождает. Ведет вперед, не дает сбиться с пути, греет, дает сил – маленький, но кажется последней надеждой, той, что в конце концов оправдается... «Эти сны наполнены праздными прогулками и неспешными странствиями.» Свет в конце тоннеля окутывает и выталкивает из темноты, вталкивает в знакомое место – определенно знакомое. А солнечный лучик приобретает человеческие очертания внезапно, присаживаясь рядышком – на крыше постоялого двора Ваншу хватит места и для двоих... Они проверяли. Сяо видит этот солнечный блеск в глазах – он перескакивает на губы, освещает лицо, делая его в разы привлекательнее, как бы ни было странно смотреть на человека в... таком контексте. Итэр – кажется, его личное солнце. Сопливо звучит? Сяо тоже считал это глупостью, пока не оказалось, что Итэр освещает не только себя, но и все вокруг, и, казалось бы, становится артефактом, личным артефактом, дающим силы на... все. Карма мучала, карма до боли сжимала сердце, горло, хотела сломать ребра, но рядом отчего-то становилось легче. Страшно запачкать, страшно поломать, пусть и страх весь внутри, но отчего-то Итэр не ломался, лишь сиял все больше с каждым моментом, проведенным вместе. Странный... «Каждый раз, просыпаясь, я задаюсь вопросом, заслужил ли я эти сладкие сны...» Крыша Ваншу растворяется постепенно, сменяется незнакомой местностью. Лозы винограда опутывают деревянные опоры, рисуя узоры, а ягоды сладкие – Итэр срывает одну украдкой, улыбаясь смущенно, и откусывает половину. Сяо лишь наблюдает за тем, как блестят его глаза – это притягивает отчего-то, и он позволяет вторую сорванную ягоду поднести к своим губам. Медлит пару мгновений, но забирает ее с рук, чувствуя, как сладкий сок остается на языке спелым привкусом. Его тянут вперед – тянут за руку, и он идет, беспрекословно идет, слушает голос, чувствуя себя неправильно, но не имея возможности отказаться. Трава под ногами отчего-то приобретает иной цвет, поскрипывает странно с каждым шагом – не трава вовсе, а песок, и ноги босые ощущают его влажность. Воды волнами то подбегают ближе, то отползают назад, оставляя за собой темнеющий след, а свет луны отражается, словно от зеркала, блестит и рябит. Но его солнце все равно ярче – Итэр рядом, такой же босой и счастливый, носок тянет, кончиками пальцев ног касаясь воды, смеется, не ощущая прохлады, и оглядывается на Сяо вопросительно-мягко. И тот идет, немного крепче сжимает чужую ладонь в своей и заходит глубже в воду, игнорируя то, что одежда намокнет, потому что противиться этим глазам не выходит – не хочется. Отблеск луны на поверхности воды внезапно оказывается крылом кристальной бабочки – их много, они порхают высоко, не боясь, кажется, совсем ничего, сплетаясь в нежном танце и играя отблесками мягкой бирюзы. Сяо тянет руку выше, словно желает коснуться, пусть и осознает, что это глупо, останавливается в воздухе задумчиво – взгляд замирает вместе со взметнувшейся вверх второй рукой, не его совершенно. Та тоже коснуться стремится, порхает нежно, подобно тем самым бабочкам, тянется ввысь, но лишь пальцев касается. Итэр перчатку с чужой руки стягивает почти бережно, вопросительно, оставляя возможность отпрянуть, но Сяо лишь спокойно наблюдает, как обнажается бледная кожа, а после тонкие, теплые пальцы мягко переплетаются с его собственными. И сжимает эту ладонь с той же, кажется, бережностью, потому что не может отказать. Ему отказать и себе. Картины не хаотичны, но нежны, и их круговорот похож на мягкие перины, завлекает, успокаивает, заставляет улыбаться – где-то внутри, но улыбаться. Вкус миндального тофу, скормленного ему чужими руками, остается на языке, блеск чужих глаз – в воспоминаниях, тепло губ... «Возможно, если мы встретимся наяву, я найду ответ на этот вопрос?» За сновидение хочется цепляться, за это – безмерно хочется, оно не пугает, не отторгает, в нем хочется остаться, если не навсегда, то хотя бы на лишние пять минут, пригреться, набраться нужных сил, но... Вместо яркого солнца чужих глаз сквозь закрытые веки пробивается лишь сереющая луна. Глаза открывать не хочется, потому что вся тяжесть нахлынула уже сейчас, начиная путать мысли и напоминать о темноте. Теплая рука, внезапно легшая на лоб, моментально заставляет затихнуть и замереть – и самого Сяо, и тьму голосов. — Сяо? Все в порядке? Самому себе кажется досадной странностью, что только сейчас заметил, как постель проседает с одной стороны слегка, и как одеяло, обычно уже через час оказывающееся на полу, мягко окутывает плечи. Он глаза открывает почти отрешенно, и сразу же взглядом находит его. Его солнце. — Что ты здесь делаешь? Голос хриплый, брови нахмурены, шевелиться не хочется, но он садится на постели, выглядя готовым, кажется, прямо сейчас сорваться хоть на другой конец Тейвата, если потребуется. Но Итэр лишь головой качает, прослеживая за ним взглядом и ладонь со лба убирая – поймать хотелось, но не стал. — Ты наверно посчитаешь это глупостью, — машет руками, сам, кажется, испытывающий неловкость от попытки объяснить совершенную странность, — мне просто приснился сон. И ты там был. И я отчего-то подумал, что мне нужно оказаться рядом прямо сейчас. Уголок губ поднимается в улыбке – не такой яркой, но греющей, спокойной и совсем немного... смущенной? Черт знает, что это за эмоция, черт знает, что Итэр испытывает на деле, но то, что он рядом, уже облегчает... все. — Прости, если разбудил, я старался осторожно, но видимо не совсем... — Все в порядке. Сяо головой качает, губу нижнюю покусывает – а после тянется вперед и убирает за ухо выбившуюся из общей копны светлую прядь. Этому его тоже Итэр научил – нежной интимности, греющей и успокаивающей, когда она так нужна. Итэр слишком много стал значить. Непривычно? Да. Но эта улыбка стоила, кажется, всего мира. Облегченный вздох – кажется, и правда волновался, правда рад, что все в порядке, и Сяо прикрывает глаза на пару мгновений, выдыхая тихо почти эхом. — Все правда хорошо. Можешь идти спать. До восхода еще есть время. Голос спокоен, словно ничего не произошло, но Итэр заглядывает в лицо, обеспокоенным выглядя. Брови нахмурены почти зеркально, и он качает головой. — Можно я лягу с тобой? Он выпаливает это на одном дыхании, не позволяя себе задуматься, и в глаза смотрит – Сяо задумчив, Сяо молчит первые мгновения, но после кивает и сдвигается в сторону, освобождая место рядом с собой. Тепло чужого тела чувствуется слишком близко – одеяло для второго человека не предусматривалось, постель тоже. Стена оказалась перед самым лицом слишком внезапно, сподвигла на размышления мимолетные – глупо наверно спать носом в стену, но и отодвигаться кажется... Теплая рука с мягкой уверенностью обвивает его за талию и притягивает ближе. Сяо спиной чувствует тепло чужой груди, макушкой – мерное дыхание, потому что Итэр уткнулся туда кончиком носа осторожно, а на животе покоится ладонь. Замереть заставляет, не в страхе – настороженности, но единственное, что произошло – короткий поцелуй в макушку и "спи спокойно" совсем тихое. Выпутаться? Уйти? Уснуть? Повернуться? Неподвижно остаться на месте, не отторгая, но и не подпуская близко? Сяо прикрывает глаза и тихо выдыхает, Сяо мягко отпускает все невзгоды, на удивление расслабляясь в чужих объятиях, Сяо спит спокойно, Сяо... Сяо не чувствует давления кармы. «Может быть и не заслужил. Но отказаться от них я не смогу.»