Этот снег в твою честь

Помнится, вчера было тепло. На деревьях набухли почки, ис-под земли выбилась молодая сочная травка. Солнце скалилось до ушей на этот противоречивый и несправедливый мир. Природа цвела и благоухала. Не то, что сегодня. Середина апреля обещала быть тёплой, но утром ни с того, ни с сего повалил снег. Погода была безветренной, стояла непоколебимая стужа. Кристаллики льда невесомо кружили в воздухе, мягко ложились на снег, сливаясь с остальным белым ковром, который потом лип к обуви и хрустел под подошвой. Снежинки забивались под подол отцовского пальто, в сапоги и за шиворот, больно кололись и обдавали холодом. Щекотали голые ноги, путались в торчащих волосах. Я ведь выбежал на улицу сразу после скорбного донесения ворона, почти не собираясь, просто накинул первое, что откопал на вешалке. Народу здесь немного. У молоденькой берёзы мнётся Генья, прикусывая язык, чтобы тут же не разрыдаться. Рядом, склонив голову, стоит Незуко глядя на свежее надгробье с покрасневшими глазами. Её брат ушёл год назад и тоже весной. Нелегко бедняге. Девушку приобнимает Зеницу. Не думаю, что он пришёл попрощаться, скорее просто решил поддержать любимую. Около меня в голос рыдает Канамори, прикрывая лицо белым платком. Ни одного столпа здесь не было. Так уж вышло, что ты самый младший из них, а потому и пережил всех. Остальную массу «гостей» составляют сокрытели. После победы над демонической угрозой они торжественно сорвали с лиц маски, как и кузнецы. Одним из них был я. Помню, как ты ликовал по этому поводу, ведь теперь можно было таращиться на меня без опаски и задних мыслей. Почти всё время, проведённое с тобой с моего лица не сходил противный румянец. Мои бедные щёки, и без того розоватые от природы, являлись твоим излюбленным способом снятия стресса. Даже сейчас сквозь обжигающий холод я чувствую твои пальцы на них. Вдруг Генья не выдерживает. Атмосферу разбавляют ещё и тихие мужские всхлипы. Когда кто-то уходит, это всегда тяжело. Мне тоже очень хочется плакать, но я держусь. Сам не понимаю, зачем. В моих руках букет полевых цветов, сорваных с нашей излюбленной поляны. Ты всегда говорил, что маки напоминают тебе меня. Почему — не объяснял. А я гадал, чем же эти потрясающие цветы заслужили в твоей голове ассоциации со мной. Нам было весело вдвоём на той поляне. Но, всё же я думал, у нас больше времени... Пришедшие разошлись. В заснеженном лесу остались я и Канамори. Он смог взять себя в руки и немного успокоился. Рядом с твоей ещё три могилы. Ты взял с меня слово, что я присмотрю за ними. «Конечно присмотрю» — думаю я практически вслух. Голос не поднимается выше сдавленного шёпота. Канамори опускается на колени, долго глядит на надгробный камень с высеченным именем, гладит холодную поверхность и смахивает снег, облепивший первый иероглиф фамилии. — Отдыхай, — бросает он на выдохе. Всё вокруг замирает, к горлу поступает ком. Эта фраза становится для меня последней каплей. Скривившись, я как можно сильнее стискиваю зубы. Жаль, что это не помогает. Глаза наполняются слезами. Внутри всё сжимается, и я складываюсь пополам от боли. Колени ощущают влагу и холод, с волос спадают налипшие снежинки. Канамори хлопает меня по плечу и молча уходит. Мёртвую тишину нарушает пронизывающий ветер, гуляющий от одного ствола к другому. Я ещё немного жду, всматриваясь в каменную табличку с именем. Поднимаюсь с колен и тоже спускаюсь с горы восвояси. Следы Канамори почти замело. Взгляд замечает озеро, подобно тому, на которое ты тащил меня на каждых выходных. Конечно, ни у кузнецов, ни у истребителей официально нет выходных, но мы-то с тобой часто любили устроить себе день отдыха. Я снова приседаю к земле. Трогаю и без того продрогшей рукой водную гладь. Пальцы дрожат и изнывают глухой болью. Я почти не могу их согнуть. Сейчас вода в озере угольно-чёрная. Раньше в ней отражалась лазурь твоих глаз, а теперь эта красота ушла вместе с тобой. Глубокая чернь поглощает в себе густоту леса. Ветер гоняет волны по тёмному зеркалу и тревожит моё отражение. Я смотрю на свои покрасневшие глаза. Голову, как назло, занимают лишь мысли о тебе, воспоминания, которые я даже не успел запечатлить. Сожаление о том, что обнимал тебя не так часто, как нужно было, что приходилось видеться реже, чем хотелось бы, что не сказал всего, что хочу сказать. В памяти всплывает запах твоих волос, я смотрю в воду, но вижу не своё отражение, а твою мягкую улыбку. Хочется по-идиотски броситься в воду и ощутить тебя, живого, рядом. Прикоснуться, обнять. Наплевать на боль и холод, забыть о необходимости дышать. Мне и дышать-то теперь трудно, будто я уже по уши в воде. Вокруг никого. Только я, снег и чёрное озеро. Сдерживаться больше нет сил. Надрывно, сорвав голос, я бесшумно рыдаю, сгребая серый смешанный с сырой землёй снег. Ветер уносит солёные капли ввысь, к кронам вместе со снежинками. Хотел бы и я с ними. С тобой. Знаю, ты не одобришь, но мне как-то всё равно. Как-нибудь свыкнешься. Главное найти тебя на том свете, подбежать, напрыгнуть с распростёртыми руками и быть уверенным, что больше ты никуда не уйдёшь. В пьянящих мечтах так хорошо, что возвращаться в реальность уже не хочется. Мороз трезвит и всё же заставляет приземлиться. Разъедающая изнутри горечь и обжигающая стужа лишают меня сил. Жаль, что ты не дожил до сезона цветения сакуры. Мы ведь любили это дело и как по традиции каждый год любовались изысканным розовым цветом. Что ж, надеюсь, тебе там хорошо, и ты с усмешкой глядишь сверху на меня, дурочка, что убивается по тебе, как девчонка из романов. Погода скорбит вместе со мной. Этот снег в твою честь.