Танцы

      Мир, казалось, давно перестал обращать внимание на события, которые в нем творились. Особенно если не привлекать к своим действиям лишнего внимания, "действовать в тени", как называл это я. "Злодействовать", как говорил Тальхур.       Он никогда не скрывал, что поступает плохо, только не от меня. Он не считал, что в мире существует хоть какое-то зло, ибо зло — то, что вредит. То, чем занимался он — мы, — миру было необходимо. "Без зла не бывает добра, — Тальхур сказал это пару лет назад, в начале нашего сотрудничества, — если в мире останется одна доброта, никто не будет замечать ее. Светлое видно на темном, а значит зло изначально должно было существовать. Я — лишь тот, кто исполняет обязанности темной стороны. Не более".       Называя свои поступки злодеяниями, он всего лишь издевался над привычным смыслом.       Я никогда не выступал в роли приверженца бескорыстного добра, но был готов протянуть руку помощи, если знал, что это будет взаимно, и не лез в криминал. Как выяснилось позже — не столько от моральных установок, сколько от лени искать нужную информацию. Я рос в семье, далёкой мне по духу, и за жизнь успел испытать и увидеть всякое. Когда я встретил Тальхура, я уже научился разбираться в мире, в людях и в их намерениях.       Тальхуру не составило труда переманить меня на свою сторону.       Благодаря ему я понял, что никаких сторон не существует, а после Тальхуру оставалось лишь протянуть мне руку. Он протянул, а я взял, и с тех пор мы были вдвоем.       Он научил меня танцевать.       Потом убивать.       После — шантажировать, угожать, шептать, являться во снах, превращать их в кошмары, насиловать, пытать.       И играть в шахматы. Настольную версию я так и не освоил, но использовать живые пешки у меня получалось хорошо.       Тальхур никогда не был сторонником бессмысленной жестокости. Сколько я его знаю, он действовал тонко и аккуратно, но после встречи со мной довел свое искусство почти до идеала. Это действительно было искусство, искусство свести жертву с ума, чтобы она уже не могла отличить реальность от своих грез, и он научил меня этому. Он ввел меня в курс дела, но развивались мы вместе. Я быстро догнал его, Тальхур был хорошим учителем, особенно своих методов, он не скрывал от меня своего опыта, и вскоре мы вступили на поле битвы как равные партнёры. Он продолжал брать на себя инициативу, но я уже знал, что это ничего не значит. Ибо дереву нужно опираться на свои корни. Ибо нельзя было танцевать в одиночку, а в паре ведущий — лишь формальность.       Мы совершили множество хороших злодеяний. Мы действовали в тени. В тени — но не в темноте, и рано или поздно нас должны были заметить. В начале я недоумевал, почему Тальхур в чем-то намеренно действует небрежно, полагается на случай и играет с судьбой, но вскоре я понял и это. "В жизни в конечном итоге все равно нет никакого смысла, — я думаю, он ответил бы так, если бы я всё-таки спросил его. — Большинство считает, что не хочет умирать, но и жить хорошо они не могут. Если рано или поздно мы все будем лежать в одной земле, то отказывать себе в небольших слабостях бессмысленно". Он развлекался, и я не мог это осуждать, потому что слишком быстро его понял.       "Без смерти не бывает жизни. Если останется одна жизнь, никто не будет замечать ее. Особое видно среди будничного, а значит смерть изначально должно была существовать. Мы — лишь те, кто доходит до нового этапа и исполняют предназначение, договор которого был подписан с рождения. Не более".       Он не боялся смерти. И в какой-то момент я поймал себя на мысли, что тоже не вижу причин ее бояться. Это меня не напугало. Я знал, что рано или поздно я должен был прийти к этому. Мы действовали тонко, но нахально бросали вызов судьбе. День, когда бы нас заметили, существовал в нашем будущем так же явно, как на гжельском чайнике синие цветы. И в конце концов он наступил.

☨☨☨

      Когда я зашёл в кабинет, меня преследовало странное чувство, будто я никогда раньше здесь не был. Я украдкой рассматривал интерьер, примечал все мелкие детали, которые всегда были здесь, на которые я смотрел — и все же, которые я не видел. Тальхур, как обычно, сидел за свои столом, но что-то неуловимое в его жестах поменялось.       Свет из окна позади падал на его фигуру, выхватывая из общего контур волос, плечей и рук, и он был уже чем-то другим, не просто Тальхуром, но иконой, святым, частью вечности. Я не ревновал его к этой вечности — он был слишком прекрасен в ее объятиях. На секунду я замер, впитывая в себя этого человека, это место и это время. Я мог поддаться порыву, опуститься на колени, но глубже внутри я знал, что мы были равны, идентичны, пусть он и брал на себя инициативу. Это не имело значения.       Я подошёл к нему, плавно, тихо (ковер глушил звук моих ботинок), двигаясь в каком-то облаке пыли, что вылавливали солнечные лучи. Воздух был тягуч, как будто вся вселенная замерла, застыла, только я наклонился, и только прозвучал в полной тишине тихий вздох.       Целовались мы тоже тянуче, тоже словно в замедленной съёмке. Я знал его губы наизусть, я выучил каждый сантиметр его рта — но казалось, что сейчас что-то было по-другому. По-новому. Я не думал об этом, но оно само отпечатывалось в моем мозгу. Мы целовались не коротко, но одновременно отстанились до того, как это стало бы слишком долгим.       Когда мои губы ещё находились максимально близко к его, но уже не касались их, я даже не услышал — скорее почувствовал, как Тальхур раскусывает защитную оболочку маленького белого шарика у себя во рту.

☨☨

      Я знал, что с того дня наш дом изменился. Наверное, тогда я чувствовал, что это произойдет, и прощался в том числе с родными стенами — даже если я не прожил здесь достаточно долго, чтобы называть их так.       В любом случае, он изменился, и я перестал ощущать это место домом. Теперь я нигде не мог чувствовать себя в полной безопасности, но потерянное ощущение покоя меня не пугало.       Мне кажется, я вообще перестал бояться чего-либо.       Я по-прежнему жил в этом доме, но чувствовал, что стены за мной наблюдают, и даже Тальхур теперь отстранился от меня. Посторонний наблюдатель не заметил бы сильной разницы, но я знал, насколько все поменялось.       С Тальхуром было легко, и с самого начала мы не ставили никаких рамок. Я позволял ему делать с собой что угодно. Последние года жизнь была наполнены лёгкими, незаметными прочим касаниями, каждое из которых означало что-то своё. Сейчас они тоже оставались, но любой больший контакт пропал.       Но теперь и для наличия, и для отсутствия чего-либо существовали причины. Мы обязаны были не вызывать подозрения своим поведением, мы оба знали, что они за нами наблюдают. Скорее всего, не круглосуточную, но и вычислить точное время нельзя было, а на этот раз мы не могли рисковать: на наш шах они ответили своим, и теперь королю угражала опасность. Нам нужно было делать вид, что король об этом не догадывался.

☨

      Утро снова было солнечным. Спустившись, я нашел Тальхура за кухонным столом, и он улыбнулся мне уголком губ:       — Я думаю, сегодня хорошая погода для прогулок на свежем воздухе.       Я не дернулся, хотя внутри кольнуло — возможно, от предвкушения. Сегодня, значит...       — Я как раз собирался наведаться в одно местечко, — я улыбнулся в ответ, — Не хочешь составить компанию?       Тальхур встал из-за стола, неторопясь подошёл ко мне, положил одну руку на талию, а второй сжал плечо, но не поцеловал — просто коснулся губами рядом. Со стороны же подвоха нельзя было заметить.       — Не в этот раз, мне тоже нужно кое-что доделать.       Я зарылся рукой в его волосы, потянув чуть грубо, Тальхур смиренно прикрыл глаза.       —Ну, не обижайся, — выдохнул он, — когда пойдешь?       — После обеда.       Он посмотрел мне в мои глаза.

⸸

      Когда я возвращался домой, было уже темно. Я шатался по улице около восьми часов, и, хотя основной задачей было просто оставить Тальхура одного, я все же и вправду сделал кое-что полезное — встретился с некоторыми людьми, и мог бы приятно провести вечер, если бы постоянно не отвлекался на свои мысли.       Уйти было моим решением. Мне не составило бы труда остаться и скрыться в тени, родной дом был полон сюрпризов, но на события, которые должны были произойти, я не имел права влиять в любом случае. Я не захотел выбирать роль простого наблюдателя, поэтому временно покинул поле боя.       Дома было тихо. Тальхур обычно уже ложился в такое время, и я, стараясь не выдавать себя поспешностью, поднялся на второй этаж.       Наша спальня, светлая простыня, из щели между окном и шторой падает полоска лунного света. Тальхур лежит на кровати.       Я медленно подошёл, отдернул одеяло. По его шее струилась тоненькая полоска крови. Я коснулся пальцами аккуратного надреза. Вот так, значит? Они задушили его проволкой?       Я сел на колени около кровати, сложил руки на простыни, на них положил голову.       Кожа Тальхура в лунном свете казалась совсем светлой, темные волосы растрепались, падали на закрытые глаза.       На мгновение мне показалось, что я снова, как в детстве, один, но эта мысль не была верной. Смерть не являлась концом нашего партнёрства. Пока нет.       Я проследил взглядом дорожку крови. Сейчас я хотел бы попробовать ее на вкус, но опять сдержался — все последние дни приходилось себя контролировать.       Кровь стекала, оставляя красные пятна на простыни, и я рассмеялся. В груди приятно потянуло, потому что мы снова выиграли. Ты умер ещё до того, как они начали тебя душить — доза яда была рассчитана верно.       Я поднял голову и коснулся носом чужой щеки. Кожа уже начала остывать, твой запах смешался со сладковатыми нотками крови и миндаля. Я искренне улыбнулся и поцеловал тебя в щеку, мне пока все ещё нельзя было касаться слизистой.       Они поставили мат, но партия не кончилась. Король умер, да здравствует король! Теперь поведу я. И я закончу игру в нашу пользу, а потом поцелую тебя - поцелую смерть. Потому что нельзя танцевать в одиночку.