Вампирское AU. Сборник

      Вэй Усянь стоял в прихожей родительского дома, без понятия с какой целью. Случалось и раньше, что он забывал, зачем зашел в комнату, и что хотел сказать, даже если слова вертелись на языке. Это было из подобной стези. Ноги по прежнему облегали сапоги, а верхнюю часть, отвечая бликами на свет ламп, прикрывала черная кожаная жилетка.       Одетый и обутый, он не мог поймать даже флер мысли раздеться, если только пришел, а ежели собрался уходить, вопрос: «Почему стоит, как декоративная фигурка ангела?».       «Может, отец должен мне что-то передать?» — Спросил голос который обычно звучал в голове, но на сей раз, выйдя за границы черепной коробки, овладел целой комнатой. Вэй Усяню показалось это лишь странным побочным эффектом недосыпа.       В коридоре послышались шаги. Слух рефлекторно проанализировал всё: от их настроения, до пола идущего без запинки и Вэй Усянь уверенно видел перед собой папу, опережая его появление в прихожей.       Он выглядел несколько потрепано, хотя, возможно, просто не успел усмирить длинные локоны после пробуждения - сделал предположение Вэй Усянь, не зная и времени.       — Сынок, я ведь могу на тебя положиться? — Проговорил Вэй Чанцзэ, скрипя, будто на его голосовых связках висели утяжелители.       Вэй Усянь опешил, но сразу дал утвердительный ответ, не ограничившись одним кивком.       Этот вопрос папа задавал в двух случаях: когда в раковине лежала гора немытой посуды, и, если неподалеку зверствовал кровопийца. Он, конечно, не хотел доставать из слива мокрые остатки еды и протирать тарелки, но пошел на риск.       Чужая рука легла по отечески на его плечо, а губы озарил маленький лучик улыбки.       — В Юньпине буйствует тварь, сынок, неведомой до сей поры жестокости. Этот вампир убил пятьдесят человек…       Бурная фантазия Вэй Усяня тут же воссоздала гору трупов, в темной от крови, одежде. На каждом лице, которое чудовище не превратило в мясное пюре, большими буквами описывался увиденный, перед скоропостижной смертью, ужас.       Воображение разыгралось, так что на миг, после открытия глаз, он увидел все воочию и даже смог ощутить гнилостный запах, услышать жужжание мух и плачь семей. Вэй Усянь, от ощущения явственности происходящего позабыл, как отдавать приказы своему же телу, но наконец, переборов непокорные веки, моргнул и вновь оказался рядом с отцом.       Таких ярких видений перед ним еще не вспыхивало. Он задумчиво потер висок, будто искал выключатель новой функции, но наткнулся лишь на боль.       — Ты помнишь самое главное правило? «Никогда не…»       — «Смотреть на лицо твари». — Ловко закончил Вэй Усянь.       Смысл был не в том, чтоб стрелять глядя в пол, раз уж в лоб нельзя, ведь его место на лицевой части черепа, а в том, чтоб отринуть человеческую часть в кровопийце, которая вводила в заблуждение, дабы не почивать жалостью монстра.       «В этой твари из человеческого только съеденное ею мясо.» — сказал одной ночью отец, когда им попалась совсем маленькая девочка лет семи, с серыми, безжизненными глазами и когтистыми лапами. Вэй Усянь тогда сам пустил ей пулю в голову, пусть дрожащей рукой, но нажал на курок.       Взяв привычку отца на заметку, он всегда прибегал к самогипнозу, а именно свистел перед тем, как начинять серебром вампирские тела. Путем практики и опыта ему удалось выдрессировать свой мозг размывать лица всех, кто является угрозой, или вернее мишенью, став безупречным солдатом, которым бы мог гордится отец.       — Славно. — Заключил Вэй Чанцзэ, второе плечо Вэй Усяня также, не обделив в прикосновении. — Ты не забывай об этом. В момент, когда не сможешь совладать с собой и увидишь в твари душу, которой у нее по определению быть не может, считай, подпишешь себе и тысячи невинным смертельный приговор.       — Я знаю, пап. Знаю. Так что там? Могу идти? — Вэй Усянь проглотил десятки раз прожеванные напутствия и решил, что уже готов отправляться на задание.       — Ступай. С Богом. — Благословил он напоследок.       — Мам! Я ухожу! — Он прокричал, вытягивая шею, чтобы слова точно вылетели из прихожей и достигли ушей Цансэ Саньжэнь. — Мам, ты что, не обнимешь свою кровинушку на прощание?! — С надутыми от возмущения щеками, предъявил Вэй Усянь, когда лишь тишина прозвучала ему в ответ.       Наконец, сдавшись, он вновь посмотрел на папу, чье лицо выглядело мрачнее тучи под, еле доживающими свой срок, лампочками.       Не было нужды спрашивать: мужчина это существо или с лицом женщины. Ни возраст, ни семейное положение не имели для Вэй Усяня веса, когда речь шла о монстре-людоеде. На его счету было пару детей, одного из которых он застрелил на своей первой охоте. Отец решил, что не это ли идеальный тест: жертва маленькая и слабая, идеально подходящая, чтоб проверить готовность Вэй Усяня жертвовать своей собственной человечностью ради победы света над тьмой. Он убивал женщин, целясь прямиком в округлившиеся животы, если из их пасти торчали чьи-то пальцы. Немощные старики, и те не отыскали пощады в дуле пистолета, направленного на них.       Разве это не толерантность: убивать всех с одинаковой отчужденностью, не делая различий? Если да, то вы не нашли бы людей толерантнее его.       В общем, у кого-кого, а у Вэй Усяня не возникали споры с моралью, при виде улик, указывающих на пожирание человечины.       Под веселый мотив свиста, его прыгучие шаги ударяли по асфальту на дорогах Юньпина, словно маленький ребенок шел на ярмарку. Знакомый дворник помахал рукой и он ответил ему тем же, а когда обернулся вновь на тропу, к глубочайшему изумлению увидел не магазины с разноцветными вывесками и живую толпу, а гремучее войско деревьев, охраняющее обитателей леса и темных тварей, что нашли в нем убежище.       Небо, когда Вэй Усянь посмотрел вверх, словно не хотело подсказывать время суток, переливалось от предрассветного розового в алый, цвет крови солнца, которым оно хлестало, перекрывая всю синеву на закате.       Долго он блуждал в древесно-лиственной пучине, даже найдя предполагаемые следы чудища, потому что сфокусироваться на них мешала режущая головная боль и глаза, которые вспыхивали по ее вине искрами, при любой попытке рассмотреть отпечаток стопы.       Вэй Усянь чувствовал чей-то взгляд, который следил за ним отовсюду, словно не имел места или тела. Но не только так называемое «Всевидящее око» свидетельствовало, что он не один. Из тени каждого дерева доносился хруст опавших листьев. Звуки окружили его, и чувствительный слух, который он тренировал годами, сейчас только усугублял положение.       «Грызуны разбушевались». — нашел объяснение для себя Вэй Усянь и закрыв глаза, что чуть ли не воспламенялись от света, да оставив в покое бесполезные на данный момент уши, он решил сфокусироваться на запахах.       Одиозный, пронзительный дух, шествующий за распадом и разложением, перебил напрочь аромат хвои, который Вэй Усянь ощущал всего секундой ранее, словно стоило ему подумать о нем и он прилетел, оправдав ожидания.       Судорожно втягивая эту вонь, Вэй Усянь доверился собственному носу и пошел туда, куда он вел.       Чем дальше, словно муху, заманивал его этот смердящий душок, тем пуще слезились глаза.       И пусть. Вода была необходима, чтобы потушить огонь которым они разгорелись, после чего зрение Вэй Усяню подсобить отказало.       «У мамы всегда с собой есть лекарства, на любой случай жизни, и точно нашлись бы капли для глаз…»       От чего-то в голове начало плодится все больше и больше мыслей о ней.       «Где она была когда я уходил? Как вообще я оказался у родителей? Надо завязывать с вином…»       Он уже грешил на алкоголь, не находя иного объяснения загадочным происшествиям этого дня, начала которого не помнил и чей конец непонятно к чему мог привести, с таким то стартом.       Вдруг, погасив прочие звуки, на первый план вышло чавканье, словно кто-то расправлялся с сочным арбузом, брызжущим соком повсеместно. От такой картины язык Вэй Усяня волей неволей утонул в слюне.       Спустя небольшое продвижение вперед, странный флер начал плестись за зловонием. Точно к разношенным лохмотьям бездомного пришили шлейф из шелка. Картина несуразная, но и запах ощущался не менее нелепо.       Когда пряный аромат заполнил его легкие, он понял — есть в нем нечто, заставляющее на языке вертеться слова, которыми бы хотелось его описать, но самым подходящим оказалось «знакомый».       Он был с Вэй Усянем с самого детства. Эти нотки мускуса и цветочного меда, с которым мама делала ему чай, когда грянула простуда, пустили корни в самую глубь его сознания.       Снизу раздался цок разлетающейся по сторонам жидкости. Оценка взглядом липкой, тёмно-красной субстанции, в которую погрузился сапог, не оставляла сомнений, что это была кровь.       Кроме перевернутой ухмылки, Вэй Усянь ничем не удостоил нелицеприятное зрелище на своем пути и просто вынул запятнанную обувь из этой мерзости, разве что отряхнув поддавшиеся капли, перед тем как продолжить идти, но немногими шагами далее его поджидала такая же лужа, а после нее еще целая тропа, из чей-то насильно изъятой телесной жидкости.       Он устремил взгляд в конец, где сидела склонившаяся фигура. Его взору была представлена лишь задняя часть белого платья, спина под которым судорожно дрожала.       Вэй Усянь нащупал рукоять в кармане кожанки и, вынув складной кинжал, полоснул по своей кисти, чтоб запах долетел до твари и животная ненасытность приковала бы ее к нему, с целью разорвать в клочья, без шанса отступить, пока желанная плоть не будет на языке.       Он начал свистеть громче, настырнее приманивая к себе людоеда. Та попалась на крючок и выпрямила шею, позволяя черным волосам, собранным в хвост, перепасть назад.       Голова ее прерывисто задёргалась в разные стороны, ища источник аромата. Вэй Усянь мог поклясться, что слышит, как жадно ноздри вдалеке втягивают порции воздуха пропитанного кровью.       Вопреки своей воодушевленной реакции, она не спешила удостоить его взглядом, а вместо этого тихо захихикала.       Вдруг, появился ветер, и своей песней немедленно заглушил свист Вэй Усяня, попутно всадив холод ему прямо под кожу.       — Ты поранился, моя кровинушка? — прозвучал знакомый голос с волнением, который Вэй Усянь ожидал услышать сегодня в прихожей, и потому стал напряженно выискивать откуда долетел этот звук, даже просканировал верхушки деревьев, когда на земле ни единой души не обнаружилось.       — Подойди к маме. Я наложу бинт. — вновь произнес, словно бы, лишенный тела голос Цансэ Саньжэнь.       — Мама, где ты?! — с голой, неприкрытой паникой закричал Вэй Усянь.       Он позабыл о монстре, как и не волновала его жгучая боль в руке, лишь она, мама, которая оказалась рядом, каким-то неслыханным образом, заполонила его мысли.       — Здесь, глупышка. Я не играю с тобой в прятки. — посмеиваясь, без злобы сказала она.       Неожиданно, когда Вэй Усянь уже впал в отчаяние и вернул усталый, запыхавшийся взгляд к твари — та стояла перед ним. Не тварь, а мама, словно в красном фартуке, которым на самом деле были пятна крови, и «помадой», вышедшей за контуры губ на щеки и подбородок, явно не из косметички.       — Я здесь. — ласково проговорила она.       — Мама… ты ранена? — вновь прозвучал этот вопрос, но теперь из его побледневших уст.       Вэй Усянь подошел и отдаленными дрожью руками взял ее за плечи.       — Милый мой А-Сянь. — отозвалась Цансэ Саньжэнь, очерчивая его скулу нежным касанием.       Она смотрела полными любви глазами, за одним исключением: ее белки приобрели грязный, серый оттенок, будто старый свитер в который въелась пыль и грязь.       — Мамочка… — сломанным вдребезги голосом произнес он, переведя внимание туда, где виднелась ранее сгорбленная спина в белом.       — Я всегда считала, что ты слишком чистый и невинный для этой работы. — сочувственно сказала она, после чего оголила в улыбке ряды красных клыков, схожих с зубьями пилы.       — О чем ты…       Вдруг Цансэ Саньжэнь нагнулась и ее рука по локоть исчезла в луже крови, словно у той не было дна. Через мгновение, вытянув оттуда горсть бесхозных пальцев, она довольно осклабилась. Когда ее руки сжимали их, из пасти текла водопадом слюна, под склийский звук, а особенное блаженство приобретал ее взгляд, наблюдая за красными каплями, летящими повсюду.       Вэй Усяня давно уже не расшатывал вид отрубленных частей тела, однако в момент когда мама поднесла их ко рту с нестираемый ухмылкой, внутри него что-то разбилось и он почти с мольбой впился в кисти Цансэ Саньжэнь, но даже чувствуя затхлый запах гниющей плоти, которая скорее всего застряла меж ее зубов, не хотел принять очевидное.       — Мама, что ты делаешь?!       Она легко отбросила трясущееся руки и уместила самые сочные экземпляры за щёки. Под жирным слоем крови не просвечивали ногти или складки, потому красные обрубки можно было спутать с морковными палочками в кетчупе по форме и хрусту, закрыв глаза успокаивал себя Вэй Усянь, в то время как горько-кислый ком уже верно скользил вверх по глотке.       Цансэ Саньжэнь расправилась с перекусом и тут же всунула в рот уже свои пальцы, будто чужие ее не насытили, но как оказалась, это удовлетворение от съеденного настолько зашкаливало, что «просто пальчики оближешь».       — Ты не взял оружие, дорогой? — С беспокойством спросила она, после того, как с особой тщательностью сняла слой свежей крови языком. — Голыми руками будешь меня убивать? Можно, но… слишком силозатратно, не находишь? Ах, я как знала — подготовилась. Выбирай.       Вдруг, в руке Вэй Усяня один за другим начали появляться предметы, чье название слетало с её кровавых уст:       — Бита. Ножи. Пистолет.       — Я не буду… — Он закрыл глаза и замотал головой, пытаясь стряхнуть ужасные, мысли о будущем развитии событий, но получилось только слёзы.       — Это охота. Таковы уж порядки. Где же твоя хваленая холоднокровность? Что бы сказал отец если б увидел как ты мечешься? Ты пришел убить чудовище, милый. Оно перед тобой. Или у тебя есть личный свод законов который освобождает дорогих твоему сердцу от ответственности? Наверно уже жалеешь, что не выбрал стать вампиром как мамочка. А я сказала сразу, увидев как ты маленьким плакал в три ручья после того, как папа убил мышку, что в тебе нет охотничьей жилки. Та искусственная броня которую ты нарастил сам — хрупкая и может сравнится, разве что, с пухом одуванчика. Обмани хоть весь мир и запри этого маленького, все-сострадающего ребенка за семью замками, но поглощая пачку успокоительного в день, себя не обманешь.       На лице Цансэ Саньжэнь по прежнему сверкала улыбка, будто вот-вот начнется семейный пикник в лесу, или другое радостное событие, которое могло бы быть причиной такой радости.       — Какого черта, мама?! — проревел Вэй Усянь, все еще держа пистолет, врученный ею. — Сколько себя помню… — он прервался, чтоб унять вибрации в голосе, но когда понял безнадежность этой затеи продолжил. — …ты говорила, что тебя уже сто лет как воротит от запаха человеческой плоти.       — Мой маленький пугливый мышонок, знаешь, как говорят: не бывает бывших алкоголиков.       — Ты бредишь… я тебе помогу, обещаю. Мы найдем решение. — Пытался убедить её, а главное себя Вэй Усянь.       — Из нас двоих точно кто-то бредит, родной, — Сердце настырно убеждало, что это была по прежнему его мать, видя как звонко и тепло она смеялась, прикрыв рот рукой, по старой привычке. — но не под моим пальцем курок который я все никак не могу нажать. Ты не находишь лицемерным уничтожение чужих семей, оправдывая это долгом и законом, но отступление как только речь зашла о твоей? Разве я так тебя воспитывала?       — Я не отступаю! — Вэй Усянь прорычал и в доказательство своих слов запустил в полет кусочек серебра, правда, в самый решающий момент, перенаправив дуло с груди в ногу.       Цансэ Саньжэнь упала на колени перед сыном, с зияющей дырой в бедре, из которой тёк черный ручей. Вопли ее страданий поднялись ввысь взбудоражив всех птиц, так что те оставили свои гнезда и полетели вместе с ним.       Рука Вэй Усяня еще длительное время словно билась в судорогах, прицеливаясь, однако, в конце концов, как будто его самого ранили, пал ниц, сравнявшись с матерью.       — Нет, я не могу… не могу убить тебя. Кого угодно, но не тебя. — он жалобно проскулил.       — «Кого угодно»? — она спросила, удивленно вскинув брови. — Тогда, может так будет легче? — В ее голосе промелькнула забота, точно как в детстве Вэй Усяня, когда мама клеила ему пластырь на ободранную коленку, но не покидало чувство наличия в нем заковырки.       Вокруг Цансэ Саньжэнь лежала гора опавших листьев. Их внезапно прихватил гудящий поток ветра и закружил над ней желто-оранжевым вихрем, за которым скрылось бесследно белое платье.       Вэй Усянь поднял голову вслед за цветастым ураганом, когда тот воспарил в небо, и ожидал вернув взгляд, увидеть маму на прежнем месте, однако его встретил черствый мужской голос.       — Что? — Спросил Цзян Чэн в качестве реакции на два выпученных окуляра в свою сторону, и поднялся с колен ровно с того клочка земли где изливалась кровью Цансэ Саньжэнь. Его лицо как и фиолетовая рубашка были в темных пятнах, судя по расположению, точно срисованных с неё.       — Цзян Чэн?       — Ты кажется не рад меня видеть. — он сказал, скептически изогнув черную бровь.       Вэй Усянь отшвырнул пистолет, словно тот превратился в раскаленную массу металла.       — Что, даже в ногу не выстрелишь? — разочарованно цокнул он. — Второй раз духу не хватит, или это чисто мой эффект на тебя? Бедолага.       — Изыди... — ему хотелось припугнуть ужасающий облик, но слово, которое должно было прозвучать яростным криком, вылилось в просьбу, даже мольбу.       Вэй Усянь отползал от него, отталкиваясь ногами и руками, пока тот напротив, медленно сокращал между ними расстояние.       — Я иду делать твою работу, идиот. — процедил Цзян Чэн, подобрав пистолет, после чего нацелил дуло прямо в свой окровавленный подбородок.       — Нет! — Закричал Вэй Усянь.       Казалось, его ноги напрочь закостенели, но неведомая сила вселилась в них, стоило ему рьяно бросится наперехват оружия, хотя ее оказалось недостаточно, чтоб вступить в бой и поэтому Вэй Усянь просто свалился мертвым грузом, прижав к сырой почве и оппонента.       — Видел бы ты себя со стороны. Смотреть противно. Побитая собачонка. — презрительно процедил Цзян Чэн, сквозь острые лезвия которые заполонили его рот.       — Да, как скажешь, только замри! — отчаянно ревел он, пытаясь заполучить пистолет обратно. Стоит сказать, безуспешно, если учесть что в руках находилось сил не больше, чем в мышиных лапах.       — А-Ин!       Судорога переехала поездом тело Вэй Усяня от макушки до пят, когда до мозга долетел этот голос, а испуг чуть было не заставил нажать на курок, после чего Вэй Усянь, скорее всего, застрелил бы сам себя.       Когда он услышал отца, первой мыслью было, что тот заставит себя искать как мама, но стоило ему обернутся и перед взором предстала страшная картина, а именно Вэй Чанцзэ, лежащий на сырой земле, в ворохе листьев.       Вэй Усянь не мог больше превозмогать и позволил себе поползти в его направлении на руках, по омерзительно влажной земле. «Омерзительно», потому что запах железа бил в нос, подсказывая, что за жидкость помогает ему скользить по бугристой поверхности.       Дрожа ничуть не хуже запятнанных листьев на теле отца, которые также, заполняли пробитую в груди дыру, Вэй Усянь не видел выхода иного, кроме как начать плакать навзрыд.       — П-п-папа… — к своему ужасу, смотря на угасание жизни в его глазах, со всей горечью, он ощутил облегчение. Хотя бы тут ему разрешено было просто скорбеть без участия в убиении.       Вэй Усянь хотел взять его ладонь, но все, на что наткнулся - истерзанный кусок мяса, где редкие участки еще прикрывала кожа, и на котором было ровно пять кровавых пня, оставшихся от срубленных пальцев.       Осознание ударило по голове словно топор, и вид матери с красным клубком из плоти в руках, застелил взор беспросветной пеленой.       — Видишь? — язвительно спросил Цзян Чэн, чьи шаги Вэй Усянь не слышал, но он уже удобно устроился подле него и трупа Вэй Чанцзэ. — Это все из-за тебя. Ты ведь сам знаешь, что виноват.       — Нет… — Вэй Усянь гладил лицо своего отца, капая слезами на бледную кожу. — Как это могло произойти?       — Как само собой разумеющееся. — без грамма сострадания пожал плечами он.       Стоило Вэй Усяню успокоить себя хоть на толику, сказав, что больше не осталось мест на его спине, куда судьба могла бы вонзить нож, и тут он услышал треск, которым оказался звук рвущихся сухожилий.       Он обернулся на Цзян Чэна и увидел, как тот нетерпеливо рвал ткань штанов, с оторванной им только что ноги Вэй Чанцзэ, и вместо дождей, в душе Вэй Усяня вспыхнуло адское пламя.       — Нет! — схватив ждущий своего часа пистолет, закричал Вэй Усянь и на сей раз немедля нажал на курок.       Он оторвал голову от подушки, словно бы в затылок вонзились тысячи игл.       На языке по прежнему свербило горечью «Нет!» что сорвалось в порыве бешенства.       Тело было как натянутая струна, или вернее, проволока под электрическим напряжением. По ощущениям, горло раздирал ком осколков, и Вэй Усянь мог лишь сорваться на крик, надеясь вновь освободить дыхательные пути.       — Всё хорошо? Что такое? Что случилось?! — тут же панически начал озираться Цзян Чэн, вырванный из собственной дремы безжалостно, как сорняк из грядки.       Вэй Усянь нащупал его руку по голосу и вцепился железной хваткой.       — Никогда не вынуждай меня! — Он метался между тем, чтобы трясти за плечи, и сжать Цзян Чэна до удушья. — не вынуждай… не вынуждай меня.       — Что «не вынуждать»?! — единственное, что Цзян Чэн заставил его сделать последним было помыть посуду, но он не знал, что это спровоцирует у Вэй Усяня истерику.       — Глаза… глаза покажи! — Вэй Усянь врубил ночник и бесцеремонно сжал меж пальцев челюсть Цзян Чэна, притягивая его ближе, чем тот был озадачен, однако, видя страх и панику на чужом лице проглотил возмущения.       — Дыши! Дыши! — все что сказал он, пока его лицо мотали из стороны в сторону.       Вэй Усянь, под всеми световыми углами рассмотрев его белки, все равно не нашел покоя, и взял прикроватную лампу, дабы поднести ее вплотную к глазам Цзян Чэна.       — Какого… черта!? — уже не выдержал он, когда почувствовал пальцы, раздвигающие его веки и вырвался из чужих крепких лап.       — Белые… — глухо прозвучал голос Вэй Усяня, собранный из последних капель кислорода в легких.       Цзян Чэн замер как вкопанный, ничего не ответив, хотя и понял теперь причину, почему его сетчатку вдруг подвергли экзекуции. Или правильнее: «потому что понял», остался лишь смотреть на маску ужаса напротив, которая не собиралась таять.       Он не знал куда деть волнение, которое теперь текло по венам, разбавляя черную кровь, и начал просто кусать кулак, словно бы снова стал ребенком.       Однако ему пришлось взять себя в руки, как единственному в комнате, кому легкие не устроили диверсию, и вскочить с кровати, после чего он раздвинул тяжелые шторы, не посмотрев на время, как делал обычно, почему и ошпарил его поток солнечных лучей.       — Ненавижу! — не сдержал Цзян Чэн крика от жгучий боли, сравнимой лишь с обливанием кипятком.       Вэй Усянь и без того весь дрожал, в шаге от приступа, а этот громкий звук стал последней каплей, чтоб он забился в угол, как пугливая мышь, над которой висел тапок.       — Не тебя, придурок! — процедил Цзян Чэн, злой на самого себя при виде глаз полных страха. — Идем.       Он убрал последнюю преграду, защищающую от ядовитого света без колебаний, и потащил Вэй Усяня к открытому окну.       — Подыши свежим воздухом, полегчает. — прозвучало, когда его ноги уже начали идти к двери, но тиски, зажавшие предплечье, не дали продвинутся дальше чем на шаг. В следующую секунду, если бы у стен и правда были уши, они бы отпали от пронзительного визга: «не оставляй меня!», а затем, словно став не больше чем эхо собственных слов, Вэй Усянь затараторил: «только не оставляй меня… нет, не оставляй..».       Цзян Чэн коснулся его лба, но вместо раскаленной плиты, которую уже представил, ощутил лишь капли холодного пота.       — Я принесу стакан воды с успокоительным. Если не полегчает, придётся позвать врача. — он сказал, в очередной раз окидывая оценочным взглядом пару желейных рук.       Вампиры не горели походами в больницы, где был самый большой шанс потерять голову от запаха чьих-то общих анализов крови и разнести в пух и прах кабинет врача. Так что любые благородные семьи, ярким представителем которых являлась чета Цзян, незамедлительно обзаводились личным лекарем, в идеале двумя: один, чтоб мог осматривать людей, и второй для кровососущих из их рода.       Только начав делить с Цзян Чэном быт, Вэй Усянь узнал, что слова «женщина» и «жестокость» начинаются с одной буквы неспроста. Яркие примеры: Госпожа Юй и Вэнь Цин — врач, которая временами вселяла ужас похлеще первой своими тонкими иглами. Уж её то Вэй Усяню не хватало после пережитого стресса.       Цзян Чэн, говоря с ним, постарался встать вне досягаемости вездесущих рук солнца, насколько это было возможно с хищнической хваткой Вэй Усяня, однако те все равно дотягивались до голых участков бледной кожи, чтоб ущипнуть.       Во влажных глазах Вэй Усяня, обрамленных красными рамками, блестело предательство в момент, когда пальцы разжались будто против его воли, отпуская Цзян Чэна.       Он вышел из комнаты и Вэй Усянь остался наедине с завываниями ветра, которые больно походили на звуки из его кошмара, но несмотря на неприятную ассоциацию, закрыть окно не хотелось, ведь в той же степени, что пугала эта природная стихия, свежий воздух оживлял легкие и с каждым глотком он чувствовал, что кислородный голод отступает.       Спустя пару глубоких вдохов, Вэй Усянь уже любовался видом на лес, хотя иной раз взглянув на него вспоминал окровавленные листья.       Он хотел позвонить маме, но часы одернули. В полдень та, как и положено всем жителям ночи, отсыпалась.       Одиночество длилось целую вечность и Вэй Усянь решил положить ему конец. Пусть и времени прошло от силы минут пять, это не помешало вылететь из спальни прямиком на кухню, где склонившийся над чайником, нахмуренный Цзян Чэн массировал виски и лоб, видно пытаясь справится с заставшей врасплох головной болью.       — Ты что тут? — спросил Вэй Усянь.       Он дернулся от резкого разрушения безмолвия и накинул на него взглядом всё своё раздражение. Но неожиданно выдохнул, словно выпуская пар и ответил на редкость спокойным голосом:       — Вот решил чай заварить.       — Ты украл у моей мамы привычку пичкать меня чаем при любой хвори? Не смотри так! Меня всё устраивает.       — Сделай милость: закрой рот. — лаконично ответил он.       — Можешь меня ударить? — попросил Вэй Усянь, будто передать стакан воды.       — «Ударить тебя»? — сощурился Цзян Чэн. — Могу укусить, отрезвляет не хуже и эффект навечно.       — Хочу убедится, что этот кошмар закончился, ударь меня.       — Нормальные люди щипают себя в таких ситуациях.       — Не делай вид, будто тебе не хочется мне начистить рыло. — звучало почти уязвлено.       — Большую часть времени, но не когда ты похож на побитую дворнягу. К ним у меня есть доля симпатии.       — Ладно, тогда мне нужно успокоительное. — ощутил вкус досады, сдавшись, он.       — На столе… ты куда? — Цзян Чэн спросил, глазами провожая Вэй Усяня к холодильнику.       Из всех ужасов, которые привиделись ему во сне, забылось лишь обещание бросить пить, поэтому Вэй Усянь не считал проблемой бутылку вина, которая заверяла своим холодным стеклом, что снимет всю его боль.       После пары манипуляций со штопором, успокоительное средство расцвело, как алый бутон в бокале.       Цзян Чэн не скупился на осуждающие цоканья и метание желчных взглядов, покуда он наполнял стеклянный сосуд до краев, и когда пошел садится с ним за стол.       Вэй Усянь играючи начал качать бокал в своей руке, любуясь на то как переливается красный напиток. Его цвет был необычайно насыщенным, таким, что напоминал кровь, прямо отсылая к луже из которой мама вытащила пальцы, больше подходящие на ком червей.       За стеклом плавали темные частицы, вероятно остатки винограда, но бурная фантазия уже вошла в кураж и потому они начали приобретать черты отрубленных фаланг.       Вэй Усянь поставил бокал на стол, будто чугунную гирю, чувствуя как стягивается желудок. Внутреннее напряжение нарастало подобно волнам у берега, готовясь хлынуть за края. Всеми органами от кишок до сердца, он ощущал как к глотке подступает настоящее цунами, но не мог укрыться или убежать, потому что оно скрывалось внутри, хотя похоже, обещало не задерживаться.       Вдруг, мышцы желудка сократились в последний раз, успешно вытолкнув содержимое.       Вэй Усянь упал на четвереньки, слыша грохот, с которым стул, отброшенный им, ударился об пол, и сразу представил перепуганную физиономию Цзян Чэна.       Кислый вкус обжег рецепторы языка, благо, ему не суждено было остаться во рту надолго и вскоре вся эта, омерзительного цвета жидкость, покинув Вэй Усяня, хлынула на пол.       Он закрыл глаза с облегчением, но Цзян Чэну его расслабленное выражение лица словно ударило по нервам электрошоком, потому что он подумал, будто Вэй Усянь отключается.       — Эй-эй! Ты со мной? — Цзян Чэн вызвал к нему, беря запачканные щёки в ладони.       Вэй Усянь нехотя разлепил веки и ответил:       — Мы вроде как помолвлены и ты еще сомневаешься?       — Попроси сейчас ударить тебя и моя рука не дрогнет, я обещаю! — гаркнул Цзян Чэн, хотя сам выдохнул, услышав что он в состоянии шутить, а значит не все так плохо. — Пожалуйста, пойди переоденься. — его голос опять стал мягким как облако. — Стой, ты можешь идти?       — Вроде, я блевал не так сильно, чтоб оторвались ноги. — рассмеялся Вэй Усянь и встал в доказательство своих слов.       Цзян Чэн с замиранием сердца смотрел за ним, словно ребенок делал первые шаги на его глазах, и не зря, ведь только благодаря этому успел предотвратить падение.       — Тихо-тихо. Давай не так резко? — предложил он, все боясь отпустить плечи Вэй Усяня.       — А чай, Цзян Чэн? — Он спросил с надутыми губами, точно обиженный, маленький мальчик.       — Я принесу в спальню, если ты не убьёшься по пути, честно.       — С медом?       — С медом. — заверил Цзян Чэн.       Скомканная футболка была брошена в угол, потому что тащится к корзине для белья сил не оставалось. Вэй Усяня надел новую, от которой еще чувствовался свежий запах стирального порошка, взамен той, что пропиталась его страхом и желудочным соком дополнительно.       Он вновь выгнал свет из комнаты, задвинув плотную ткань над окном, и улегся в кровать дожидаться своего чая.       Цзян Чэн объявился спустя пятнадцать минут с кружкой, и сев у изголовья кровати, передал ее Вэй Усяню.       Тот, не зная значения слова «ждать», начал пытаться сделать глоток горячего чая, но лишь обжег губы с кончиком языка.       — Врач дала список лекарств которые ты должен принять до трёх, а потом она придет тебя осмотреть. — оповестил Цзян Чэн, задержавшийся с чаем по всей видимости потому, что звонил Вэнь Цин.       — Со мной все хорошо. Не нужно. — отмахнулся Вэй Усянь, по прежнему сражаясь с температурой кипятка.       — Где ты услышал в моем голосе вопрос? — суровость резко прибавилась в палитру его взгляда и тона.       — Нигде… — ниоткуда взявшаяся робость сорвалась с уст.       — Ну так молча кивни и не открывай рта если не спрашивают. — посоветовал он, или вернее приказал.       — Слушаюсь и повинуюсь, Господин Цзян. — подыграл ему Вэй Усянь, покорно кивая, но даже тут он ослушался, сделав это не молча, как было велено. Цзян Чэн откинул голову на спинку кровати и испустил легкий смешок:       — Если б еще твои слова были искренне, придурок…       — Но я всегда искренен с тобой. — негодующе, и даже оскорблено сказал Вэй Усянь. — За исключением, разве что, всяких гадостей, которые ты сам просишь меня говорить иногда, но мы же сейчас не…       — Ох, какие гадости сейчас ты услышишь от меня, если не закроешь рот! — Цзян Чэн угрожающе замахнулся подушкой, в тайне надеясь что так перетянет внимание от своих зардевших щек.       — Молчу-молчу, — он хотел поднять две руки в знак признания поражения, но занятость одной помешала.       — Ладно, дохлёбывай и ложись спать. Ночь утра мудренее.       Было непонятно, к чему эти прощальные нотки в голосе, однако через секунду Цзян Чэн все разъяснил, встав с кровати.       — Эй, куда собрался? — Вэй Усянь аж поперхнулся чаем от негодования, при виде знакомой картины: чужих пальцев ног, смотрящих на дверной проем.       — Я думал… пойти спать на третий этаж. — Цзян Чэн дал ответ, не поддерживая зрительного контакта.       — Прости. Клянусь, сегодня больше не будить тебя криками резаной свиньи. Можешь спать спокойно.       После этого Цзян Чэн все-таки обернулся и наградил его мутным взглядом.       — Тебе… — он сделал паузу, ища спрятанное слово на полу, — точно будет нормально?       Вэй Усянь красноречиво выгнул брови, чтобы передать всё смятение, которое испытал от его вопроса.       — Я имею ввиду со мной. — уточнил Цзян Чэн.       — В смысле? — выплюнул он с раздражением. — Я тот, кто просил тебя быть рядом, не оставлять меня, но ты сбежал на кухню. Что это вообще было?       — Да какой прок от меня был бы здесь?       — Не знаю. Мог бы обнять, поцеловать, сказать: «Все будет хорошо, любимый»? — Вэй Усянь чувствовал, как пламя внутри разгорается, и поспешил затушить его чаем.       — «Обнять»? Чтоб тебя инсульт хватил?! Ты ж шарахался от любого моего движения. — Рявкнул Цзян Чэн.       Вэй Усянь склонил голову набок и подозрительно сощурился:       — Не говори, что подумал, будто я боюсь тебя.       Темную комнату, где единственным источником света был ночник, вдруг затопила тишина.       «Цзян Чэн?» позвал он, не желая тонуть в молчании.       Цзян Чэн запрокинул голову назад и сделал глубокий вдох перед тем как ответить.       — Ты ведь имеешь на это право. Тем более после того, что тебе приснилось…       Вэй Усянь поставил, остывшую кружку чая на тумбу и пополз к нему, вдавливая коленями мягкий матрас.       Его рука на плече, для Цзян Чэна стала неожиданностью, из-за чего он вздрогнул.       — Тихо ты, а то я уже буду думать, что ты меня боишься. — слабо усмехнулся Вэй Усянь. — Что по твоему мне приснилось?       Цзян Чэн посмотрел на него взором, пропитанным желчью из-за того, что Вэй Усянь заставлял его это проговорить.       — Что я стал монстром, очевидно. — он ответил, закатив глаза, и попытавшись отойти подальше.       — Угадал. А что меня напугало в этом? — не унимался Вэй Усянь со своими глупыми вопросами.       — То, что я пытался тебя убить, — Цзян Чэн не знал, сколько еще они будут играть в эту игру для мозгов с одной извилиной, но чувствовал, что протянет меньше.       — Не угадал, — улыбнулся он. — то, что я потерял тебя… дурачок.       Вэй Усянь терпеливо ждал, пока он переварит смысл услышанного и ничего не говорил, лишь наблюдал за суетливо мечущимися глазами и ртом, который бессчетное множество раз открывался и закрывался, не издав ни звука.       — Прости… — наконец прошелестел Цзян Чэн, попутно с чем взял руку Вэй Усяня, которая лежала на его плече. — Я растерялся и вместо того, чтобы слушать тебя, сам ударился в панику… — он признался, нежно теребя чужие пальцы.       Вей Усянь вытянул свою ладонь из его, падая назад на мягкие подушки и сказал, устроившись поудобней:       — Никогда не поздно все исправить.       — Иди сюда! — заметно посветлевший, Цзян Чэн поспешил пристроится вплотную к нему, и обняв за плечи прижал так сильно, что казалось их ребра вот-вот сольются в единое целое.       Вэй Усянь уронил радостный вдох, добровольно прижимаясь к холодному вампирскому телу в ответ.       — Что там дальше по списку было… — задумчиво протянул Цзян Чэн, — Ах да… — и с этими словами оставил поцелуй на его лбу. — Все будет хорошо… солнце моё.       — Кстати о солнце! — встрепенулся он, но хватка Цзян Чэна была достаточно крепкой, чтобы не дать ему вскочить. — Ты не обжегся… когда окно отрывал?       — Мелочи. Успокойся.       — Если сейчас не обработать, ночью всё лицо будет чесаться. Давай я…       — Ну попробуй… — в его голосе звучал вызов и ухмылка. — если выберешься.       Вэй Усянь, согласившись на пари, начал брыкаться изо всех сил, но поскольку их было не так уж и много, в конце ему пришлось покорится судьбе и вампиру, в чьём плену он находился.       — Я сейчас выключу ночник. Если ты встанешь — вини потом только себя, Вэй Усянь. — предупредил Цзян Чэн.       — Я уже поднял белый флаг. — притворно-страдальческим тоном, объявил он. — Можешь делать со мной всё, что хочешь.       Вэй Усяню оставалось теряться в догадках: это дело рук Цзян Чэна, или одеяло набросилось само, когда в комнате воцарился кромешный мрак.       Вновь найдя приют в его объятиях, Вэй Усянь засиял от счастья ярче ночника, и если б только этот свет был не внутри, то ослепил бы Цзян Чэна.       — Как сейчас? Лучше?       — Определенно. — ответил он, не заикаясь.       — Я не люблю давать обещания, ты знаешь. Но думаю, здесь и сейчас можно сделать исключение. Обещаю тебе, Вэй Усянь, сделать всё возможное, чтобы никогда твои кошмары не стали реальностью.       «Обещаю, что убью себя сам, если не удержу монстра, который сидит внутри меня» — хотел произнести Цзян Чэн вместо того, что вышло из его рта по итогу, но даже не видя лица Вэй Усяня, все равно не осмелился.       — Ты не обязан был это говорить, потому что я никогда в тебе не сомневался, но… — Вэй Усянь приподнял голову и прошептал «спасибо» прямо в губы, перед тем как слится с ними в поцелуе.       Уже проваливаясь в туман, краем сознания он уловил тихое «я люблю тебя» и заснул с полной уверенностью, что после этого никакие страхи не смогут отравить его второе сновидение.       Чужая дрёма никак не тронула Цзян Чэна. Он так и остался на обочине бодрствования, чтобы успокаивающе гладить волосы Вэй Усяня, словно таким образом мог выправить видение в его голове.