Kitty

      Юнги влюблён в отца своего лучшего друга.       Понял он это абсолютно внезапно, когда задержал дыхание, едва уловив аромат чужого парфюма. Он после приятным шлейфом следовал повсюду, отпечатываясь на одежде и мурашками пробираясь куда-то под кожу. Приятно и на языке осязаемо. Несмотря на это, среди парфюмерных ноток цитруса Мин почувствовал что-то другое… Более глубокое и насыщенное. Естественный запах господина Чона вскружил ему голову и унёс куда-то далеко за пределы галактики.       Потому что Хосок пахнет океаном бескрайним, рядом с ним ненароком слышишь шум волн, разбивающихся о скалы и становишься частью бушующей стихии. Юнги вот мечтает собственной магнолией точно так же заполнить каждый пустующий уголок чужой души и сердца. Мечтает залечить раны, нанесённые неправильными людьми и временем.       Для Юнги господин Чон состоял из деталей едва заметных, но по-своему ярких. Например, он совсем не любит шумные компании, но, запираясь в кабинете, часто громко слушает музыку, чтобы сосредоточиться на важных вещах. Или он совсем не переваривает острое, но ради сына постоянно готовит еду почти ядовитую. Постоянно фырчит и ругается, когда Чонгук идёт против его слов и перечит, но быстро остывает, почти сразу же извиняясь. Потому что дорожит семейным теплом и уютом, пытаясь научить тому же сына.       А ещё он очень умело игнорирует всякие попытки Юнги приблизиться и профессионально делает вид, что не замечает томных взглядов, которыми юноша его помечает. А Мин делает это со вкусом, не забывая облизывать губы, осматривая крепкие бёдра, обтянутые тканью классических брюк. Подмигивает, стоит лишь на мгновение встретиться взглядами, и никогда первый зрительного контакта не разрывает.       Юнги — омега красивый, да и цену себе знает. Стреляет глазами, подведенными тёмной подводкой и подкрашивает губы блеском, пахнущим вишней и идеально дополняющим аромат цветущей магнолии. Мятные волосы укладывает всегда небрежно, чтобы не скрывать свою натуру и не прятать её под упорядоченным внешним видом. Взбалмошность, присущая характеру, всегда открыто проявляется в откровенных нарядах, на которые Хосок незаметно пускает слюни.       Юнги даже разница в возрасте нисколько не смущает. Говорит, мол, Вы взрослый и грамотный — сможете и меня научить вещам, о которых Вам уже известно. Крутится вокруг постоянно, напоминая о намерениях перевернуть чужую жизнь с ног на голову.       Юнги даже тактику наступления подбирает правильную, сразу же сообщая другу о влечении к его отцу. Они, конечно же, ссорятся, оставляя ссадины на сбитых костяшках и лицах, а после получают выговор от господина Чона. Родитель, причитая, наносит каждому мазь от ушибов и клеит пластырь на нос-кнопочку невыносимого омеги, отчего-то немного дольше задерживаясь взглядом на чужих губах, на которых блеск размазан и ранка в самом уголке красуется.       А фантазия как назло подкидывает воспалëнному и вымотанному сознанию не совсем приличные картинки, в которых эти губы творят непотребства. И почему-то хочется… Отпустить себя и самому поддаться на все попытки Юнги приблизиться. Больше не отталкивать, а наоборот притянуть к себе поближе, укладывая мятную голову на свою грудь и путаясь пальцами в этом беспорядке.       Хочется, чтобы каждый пылящийся уголок квартиры заполнился запахом магнолии, которая даже во снах теперь покоя не дает. Хочется, чтобы тихий хрипловатый смех ещё чаще посещал пустые стены кабинета. И чтобы вместо громкой музыки отвлекали глупые истории о сумасшедших происшествиях, в которые Юнги уже успел ввязаться и ещё непременно ввяжется.       — Господин Чон, Вы в порядке? — Юнги юрким языком пробегается по губам, доедая блеск, и улыбается одним уголком. — Хотите целоваться?       А Чонгук на соседнем стуле бросает взглядом ножи, пропитанные ядом. Молит друга умолкнуть и хотя бы при нём не позволять себе такие вольности.       — Юнги, заткнись, — Чонгук уже не выглядит обиженно, лишь смущённо. Потому что влечение отца тоже замечает, а как на это реагировать — пока не знает. Ведь ревность червячком внутри разъедает здравый смысл.       — Молчу-молчу.       Хосок заканчивает процедуры и уходит, оставляя двух юношей самих разбираться с проблемами, в которые те успели друг друга впутать. Юнги его взглядом провожает, не переставая улыбаться, и шипит от боли, когда рана на губе снова открывается.       — Ты хочешь, чтобы он тебя трахнул? Или ты правда влюблён? — голос Чонгука звучит немного боязно. Будто он ответ на этот вопрос боится услышать.       — Я влюблён. Ты же знаешь, что раньше меня никто никогда не привлекал, хотя многие пытались, — Юнги смотрит на друга, больше не пряча взгляд и не скрывая блеск в глазах.       — И это не из-за того, что он богат?       — Я тебе врежу сейчас. У меня что, денег по-твоему нет? — Мин цепляет пальцами полотенце, которое всё это время лежало под рукой, и швыряет его резким движением в друга. — Я могу рассказать, что чувствую, но когда пытаюсь соединить буквы в слова, то получается ахинея. Думаю, тебе просто стоит послушать моё сердце, — Юнги подходит ближе, укладывая ладонь Чонгука на свою грудную клетку, позволяя самостоятельно убедиться в чувствах, зародившихся где-то под рёбрами. — Оно так бьётся каждый раз, когда я вспоминаю, как он смотрит.       — У вас разница в возрасте шестнадцать лет. Это пропасть, Юнги.       — Я хочу заполнить эту пропасть. Я готов ради него меняться. Хочу, чтобы он научил меня быть взрослее.       Чонгук замолкает, пытаясь разложить в голове всё по полочкам. Грузно выдыхает, снова заваливаясь на стул и шипя от боли из-за ссадин на рёбрах. Он слышит, что в кабинете отца снова громко играет какая-то старая попса, закатывает глаза и принимает решение.       — Юнги, если ты сделаешь ему больно, то я придушу тебя. Ты же знаешь, как папа с ним поступил, как оставил его одного со мной маленьким на руках. Не вздумай поступить с ним так же, когда вдруг устанешь или наиграешься, — Чонгук кусает губы, пытаясь сложить все слова, всплывшие в голове, в предложения. — Завтра он целый день будет в офисе — признайся ему. Не знаю, каким образом, но сделай это.        — Чонгук, даже если бы я сильно хотел уйти, то больше не смогу. Я даже с лучшим другом ради него подрался. Думаешь, теперь смогу отказаться?       — Поверить не могу… Мой лучший друг и отец, — Чон ëрзает на стуле, начиная раздражаться из-за громкой музыки. — Не вздумай залететь, пока я из дома не съеду.       — Ничего не могу обещать. Можешь звать меня папочкой.       — Фу, ни за что!       Юнги ненадолго замолкает, едва сдерживая смех, вот-вот норовящий сорваться с уст.       — Он снова о чём-то думает…       — О чëм ты? — Чонгук отходит к холодильнику, чтобы достать оттуда две колы и передать одну своему невыносимому другу.       — Ты не замечал? — Юнги делает большой глоток и жмурится, чувствуя, как газировка попадает в ранку на губе. — Он включает музыку, когда о чём-то думает. Чтобы тишина не отвлекала.       — Я не замечал…       Теперь Чонгук и сам понимает, что возможно Юнги знает его отца даже немного лучше, чем он сам.       — Наверняка сидит в своем кресле с насупившимися бровями и бормочет себе под нос — нас ругает. Вот увидишь, скоро появится тут и скажет, чтобы мы убрали весь бардак, который устроили.       Будто по призыву, посланному куда-то во Вселенную, Хосок выходит в гостиную. Весь взвинченный и раздражённый. Чтобы под тихие смешки двух невыносимых юношей отдать строгий приказ привести дом в порядок.       Юнги оказывается действительно господина Чона наизусть выучил. Его характер, манеры поведения и даже вкусы. Потому улыбается самой дьявольской улыбкой из своего арсенала и выстраивает в голове план, которому будет следовать, чтобы наконец получить хотя бы немного взаимности.       Будет действовать очень нагло, но отчаянно. Потому что устал постоянно быть отвергнутым.

*****

      На утро Хосок болезненно потирает виски от недосыпа и плетётся на кухню, чтобы выпить кофе, без которого ни один процесс жизнедеятельности не начнёт запускаться. Настроение паршивое, потому что полночи уснуть не мог из-за мыслей, которые противными букашками кружились в голове, наружу доставая все сокровенные желания.       Когда тебе тридцать шесть, то просыпаться со стояком уже не кажется каким-то достоянием. А всё потому, что во сне наглый мальчишка был в его руках, метался на постели, путая мятные волосы и громко вскрикивая от каждой манипуляции. Это раздражает. Откуда только в голове взрослого мужчины взялись все эти мысли.       Но страшнее всего именно то, что Юнги хотелось не просто в свою постель… С ним хочется сплетаться конечностями при просмотре фильма и робко держаться за руки, скрывая замок сцепленных ладоней под столом от чужих глаз. Хочется постоянно видеть этот блеск в чужих глазах, который внутри мужчины паутину потихоньку уничтожает. Пробуждает чувства, что давно похоронены вместе с надеждами однажды снова ощутить любовь.       Дорога на работу занимает совсем немного времени, но совещание, назначенное на раннее утро, раздражает уже сейчас. Слишком большое количество дел, которое должно было помочь отвлечься и переключиться, теперь уже не кажется отличным решением. Потому что всё проходит как в тумане.       Он слушает партнёров, даже подписывает какие-то бумаги, после дожидается следующего совещания и проживает всё по кругу. И так до самого вечера… Лишь когда ночь опускается на Сеул, а последнее совещание напрягает своим приближением, Хосок покидает кабинет, чтобы взять кофе, совершая в этот момент фатальную ошибку.       Спина от напряжения покалывает, а организм абсолютно отказывается сотрудничать, отвергая даже горький напиток. Хосок открывает дверь в собственный кабинет, громко вскрикивая:       — Блядь.       На столе для совещаний сидит Дьявол, поднявшийся из Преисподней, чтобы испытать его терпение. Стройные ноги красиво освещаются неярким светом настольной лампы, а блеск в чужих глазах сегодня ярче, чем обычно. Юнги выглядит как искушение и испытание в человеческом обличии. Соединяет в себе греховность и праведность. Пробуждает внутренние инстинкты, которые постепенно берут вверх.       — Что ты здесь делаешь, Юнги? Ещё и в таком виде, — Хосок отводит взгляд, не решаясь больше смотреть. Потому что внутри буря сбивает все чувства с толку. Загоняет в лабиринт из сомнений и страхов, не позволяя найти выход.       — А что не так с моим внешним видом? — Мин одëргивает подол короткой плиссированной юбки и закидывают ногу на ногу, едва не открывая главный секрет — кружевное бельё. Знает, насколько потрясающе прямо сейчас выглядит и пользуется этим совсем бесчестно. Играет пальцами с краем юбки, прекрасно осознавая, что за ним украдкой подсматривают.       — У меня скоро совещание — покинь мой кабинет, — Хосок проходит мимо, следуя прямо к своему рабочему месту, пытаясь выровнять дыхание. Сердце стучит невероятно сильно, так и норовя пробить грудную клетку. Всё внутри вдребезги разбивается, стоит лишь услышать негромкое хмыканье и смех.       Он усаживается удобнее на кресло, сразу же погружаясь в документы, пытаясь сбежать из реальности, в которой Юнги поступью мелких шагов приближается к мужчине. Чтобы окончательно лишить рассудка. Мин обходит кресло и останавливается прямо за его спиной, вдыхая естественный аромат Хосока. Наполняет им лёгкие, пытается насытиться. Опускает ладони на чужие напряжённые плечи и массирует. Конечно, удивляется тому, что ему позволяют прикасаться так откровенно, но не отстраняется.       — Господин Чон… Нет, не так. Хосок, ты должен выслушать, прежде чем прогонять, — Юнги опускается немного ниже, чтобы шептать на ухо, и не перестаёт ладонями изучать крупное тело. — Ты бегаешь от меня, как от прокажëнного, только потому что я полюбил? — искуситель вокруг своей жертвы кружит, из глубины чужой души вытаскивая наружу самые потаённые секреты. Юнги сейчас для Хосока становится создателем мироздания, причиной для войны и падения государств. Потому что другого такого нет.       — Юнги, о какой любви речь? Не говори глупости, — Хосок пытается отстраниться и избежать прикосновений, медленно сводящих с ума. Кусает губы до боли физической, чтобы отвлечься от плавящей все внутренние органы лавы.       — О моей. И я знаю, что ты ко мне тоже испытываешь влечение, — длинные пальцы скользят по шее, немного царапая. Юнги даже не осознаёт, что ранит сейчас не только кожу. Бередит раны, давно покрывшиеся пылью и забытые.       — Наша разница в возрасте…       — Не имеет никакого значения.       — Ты — друг моего сына.       — Который позволил мне высказаться и теперь верит в то, что я это делаю не только ради того, чтобы попасть в твою постель, — маленький несносный омега кружит вокруг ненасытным зверьком, доводя до исступления. Своим ароматом помечает, себе присваивает взрослого мужчину. — Хотя сегодня я здесь именно ради этого. Совсем скоро действия блокаторов закончатся, и твой кабинет заполнится моим запахом. Тебе же он нравится, не так ли?       Юнги весело хмыкает, а после губами ловит мочку чужого уха. Снова и снова загоняет мужчину в ловушку. Маленький хитрый зверёк хищника подчиняет. Хосок выдыхает грузно и пальцами сжимает документы, попадающиеся под руку. Пытается скрыть дрожь не только внешнюю, но и внутреннюю, от которой даже сам не в состоянии скрыться. Он знает, о чëм говорит этот Дьяволенок…       — Не думай, что я не замечал, как ты глубоко дышишь, стоит мне рядом оказаться, — Юнги проводит ладонями от плеча к груди, стискивая пальцами рубашку. Обжигая прикосновениями даже сквозь одежду, а дыханием по телу табун мурашек запускает.       А после, не сдерживаясь, поворачивает кресло к себе, встречаясь с опасным блеском в тёмных глазах Хосока. Там плещется что-то страшное, пугающее, но долгожданное. Он, наконец-то, осматривает Юнги внимательнее, не упуская никаких деталей. Юбка едва прикрывает ягодицы, а чуть выше колен, на бёдрах, закреплены белоснежные чулки. Хосок голодно облизывается и тянет Мина на себя, вынуждая усесться на свои колени. Юнги лишь успевает негромко охнуть, прежде чем крупные ладони ныряют под подол юбки и накрывают его ягодицы, прижимая ближе. Между ними электричество возникает мгновенно, а два тела как магниты друг к другу притягиваются. Юнги, наконец, понимает, что своей цели достиг. Смог покорить сердце отстранённого мужчины и пробраться в дебри его души.       Работы там предстоит ещё достаточно. Но он обязательно с этим справится. Потому что то, какими глазами Хосок на него смотрит, стоит безграничного количества стараний и борьбы. Даже если снова будут отталкивать, то Мин обратно будет примагничиваться, поскольку им по-отдельности теперь нельзя.       Не смогут.       — Ты маленький негодник, — голос Хосока в полутонах окрашивается похотью и приятными мурашками пробегается по коже. Значит, ему понравилось. — Прогоняю тебя, отталкиваю, — Хосок носом проводит по пахучей железе, вдыхая наконец запах, не сдерживаясь. Поглощает его, пытается запомнить все скрытые нотки. — А ты снова обратно приходишь и ластишься, как котёнок.       — Мне просто нужно было немного твоего внимания, — Юнги пальцами зарывается в волосах на чужом затылке, царапая кожу головы. Забирает себе всё то, о чëм так долго бредил и мечтал, за чем гнался. — Я ведь не прошу чего-то сверхъестественного.       — Пришёл ко мне в таком виде, помурчал на ухо, отравил своим запахом так сильно, что я в себя прийти не могу, — Хосок поддевает пальцами кружево нижнего белья, собирая уже выступившую смазку и хмыкает. — Я даже не сделал ничего, а ты уже течёшь.       — Мне достаточно твоего присутствия, запаха… и голоса, — Юнги запрокидывает голову назад, открывая больший доступ к шее и двигает бёдрами резко, проезжаясь ягодицами по уже вставшему члену. Он тихо ойкает, осознавая размеры, с которыми ему придётся справиться, и прикусывает язык, чтобы не застонать вслух, когда Хосок пальцем подбирается к сжатому отверстию. Жарко. А кожа под чужими горячими ладонями постепенно плавится.       Юнги в руках Хосока готов рассыпаться на сотни мелких осколков. Он не против стать пеплом, чтобы развеяться над бескрайним океаном.       Его вынуждают отстраниться настойчивый стук в дверь и голоса работников отдела финансирования. Но Хосок, в отличие от Юнги, не пугается совсем.       — Сейчас они войдут и увидят тебя в таком неподобающем виде. Что будешь с этим делать? — Чон удобно укладывает ладони на чужую тонкую талию и сжимает крепко, наверняка оставляя на коже следы от ногтей. Точно зная, как ему на это ответит Юнги. Колкостью, ядом — потому что ему присуще. Царапаться, а после самостоятельно оставленные царапины залечивать. Нежность в нём перекликается с колючестью. Это в нём Хосока притягивает.       — Хочешь, чтобы они видели меня в таком виде? Мне открыть? — открыто бросает вызов и наслаждается, замечая в тёмных глазах огоньки ревности. Хосок не позволит подобную картину ещё кому-то своими глазами увидеть. Такой Юнги был создан только для него. — У меня есть идея, господин Чон. Ты наверняка строго меня за это накажешь, — Юнги сползает с колен, поправляя одежду, и улыбается лукаво, заключая пари. — Примите мой вызов, господин Чон? Я пойму, если Вы откажетесь. Вы взрослый и рассудительный мужчина. Не подобает Вам в такие игры играть, — Мин снова подходит немного ближе и наклоняется, чтобы заглянуть в глаза. Облизывается и оставляет мимолетный поцелуй в уголках чужих губ. Сцеловывает тяжёлый выдох, приятно им перекусывая. Его голод можно утолить лишь вот такой реакцией, наполненной жаждой не меньше, чем его собственная.       Голоса за дверью совсем не умолкают, лишь добавляя атмосфере напряжения. На фоне ночного города и под преломленными лучами света настольной лампы Юнги выглядит как ангел, спустившийся на землю, чтобы напомнить Хосоку обо всех совершëнных грехах.       Только вот система в какой-то момент определённо даёт сбой, поскольку Юнги оказывается спрятан от чужих глаз крышкой рабочего стола. Сам принял решение, которому теперь следует. Он игнорирует голоса, постепенно заполняющие кабинет, потому что смотрит на Хосока. Поглощает его детали. То, каким серьёзным и собранным он становится, когда дело касается работы. Как напрягается всем телом, поправляя документы на столе и разглаживая те, что сам сжимал пальцами. Улыбается одним лишь уголком губ, украдкой поглядывая под рабочий стол, откуда на него со щенячьей нежностью смотрят в ответ.       Когда совещание начинается и работники постепенно зачитывают доклады о проведённых расчётах, Мин скользит ладонями по ногам, обтянутым классическими брюками. Повсюду оставляя свои отпечатки. Сначала от щиколоток до колен, а после к паху, чтобы сжать рукой вставший член. Хосок всем телом напрягается, но взгляд от сотрудников не отводит. Сквозь зубы выдыхает и нервно облизывает губы, пытаясь контролировать дрожь в руках. И как только этому маленькому негоднику подобное в голову пришло… Юнги негромко звякает пряжкой ремня и пошло облизывается, наслаждаясь тем, как Чон пытается освободиться от чужих прикосновений и не позволить совершить задуманное.       Юнги только сильнее возбуждается, замечая мокрое пятно от смазки на нижнем белье, и сквозь ткань накрывает головку губами. Хосок на мгновение прикрывает глаза и благодарит Бога, что сидит на достаточном расстоянии от сотрудников, но сдерживаться с каждой секундой становится всё сложнее. Потому что Юнги останавливаться не планирует. Освобождает член от давления ткани и сразу обхватывает набухшую головку губами, посасывая. Чон перед глазами видит мириады звёзд, среди которых мечтает вместе с Юнги потеряться. Чтобы наверстать упущенное время и вдоволь друг другом насладиться. Ему сейчас хочется делить одно дыхание на двоих и обмениваться прикосновениями. Но монотонное жужжание работников не позволяет отпустить себя.       Хосок распадается на мелкую хрустальную крошку, потому что Юнги невероятный… Его неумение заниматься подобными вещами только сильнее распаляет. Хосок позволяет себе откинуться спиной на кресло и опустить взгляд: плиссированная юбка солнышком расползлась по полу, мятные волосы спутались в беспорядке, а губы, плотно охватывающие головку, набухли ещё сильнее. Блеск теперь размазан по всему лицу, а тёмная подводка тенью лежит прямо под глазами. Юнги выглядит просто потрясающе, когда ответно заглядывает в глаза и проводит языком по члену, собирая каплю смазки, скопившуюся на уретре, а после довольно облизывается, не забывая причмокнуть губами.       Юнги хочется обладать. Теперь в мечтах все события будут делиться ещё с одним человеком. Теперь место в постели Хосока больше не будет пустовать. Да и кажется, линия судьбы на ладони теперь крепко переплетается с другим человеком.       Юнги чувствует, как кружево нижнего белья намокает сильнее от властного взгляда, направленного прямо на него. Немного ëрзает на месте, мечтая к себе прикоснуться. Почти тянется ладонью к собственному члену, но чувствует, как каблук классических туфель не сильно прижимает его руку к полу. Будто в момент перекрывает кислород, словно Чон этой ногой наступает ему прямо на горло. Хосок смотрит строго, ругает взглядом за вседозволенность, но не понимает, что этим распаляет лишь сильнее. Юнги теперь тянется к чужой руке, лежащей на бёдрах, и медленно, по очереди облизывает каждый палец, рукой сжимая член, истекающий смазкой.       Он выглядит как искушение. Объединяет в себе всё то, о чëм Хосок так долго бредил во снах и фантазиях. В одно мгновение робко опускающий ресницы, чтобы скрыть смущённый блеск в глазах. А через минуту нахально улыбающийся и облизывающий губы пошло.       — На сегодня всё! — голос Хосока почти в оглушающей тишине, изредка нарушаемой лишь шелестом документов, звучит громче положенного, но нисколько не удивляет сотрудников. Никто из них не спорит и не задаёт вопросов, списывая такое поведение начальника на его скверный характер.       Они уходят, негромко хлопая дверью и позволяя Чону, наконец, сорваться. Хосок дёргает Юнги за руку, помогая подняться и за бёдра усаживает того на стол, перед этим смахнув документы на пол. Он, не сдерживаясь, вгрызается поцелуем в чужие уста, удерживая лицо Юнги ладонями. Кусается, оставляя на губах ранки, и сразу зализывает, ощущая во рту привкус железа. Мин вкусный. Местами приторно-сладкий, а в других своих фрагментах ненавистно-острый. Но настоящий и правильный.       Мин его тело к себе ближе прижимает, скрепляя ноги в замок. Стонет развязно, больше не сдерживаясь, и руками наконец позволяет себе касаться. Дрожащими пальцами расстëгивает пуговицы на рубашке, кажется, даже отрывая одну. И проводит ногтями по открытой оголённой груди, довольно мурлыкая себе под нос. Опускается немного ниже, чтобы языком провести по ореоле соска, пытаясь насладиться реакцией сполна.       — Делай всё, что пожелаешь, но будь осторожнее, ладно? — его голос звучит вымученно, будто длительное ожидание скопилось внутри усталостью и прямо сейчас находит выход. — Я никому не позволял к себе так прикасаться, — заглядывает в глаза опасливо, боясь обжечься, но ранит таким взглядом другого.       — У тебя никого не было до меня? — в глазах Хосока плещется нежность, о которой ему самому до этого момента известно не было.       — Да. Не было.       Теперь Хосоку хочется Юнги к себе на колени усадить и ласкать, пока тот разнеженный не уснёт на его груди, но и большего хочется до безумия. Чтобы до сорванных голосов и боли во всём теле. Усталости безмерной и щемящего чувства в груди, от невозможности словами описать все чувства, скопившиеся где-то на кончике языка.       — Я не причиню тебе вреда, котёнок.       Пытается уверить то ли его, то ли себя, и снова тянется к губам, теперь сталкиваясь в поцелуе более тягучем. Позволяет пламени между ними разгореться, но сразу берёт его под контроль, чтобы не ранить. Опускает ладони на худощавые бёдра, ныряя под юбку и цепляет край нижнего белья, освобождая от назойливого трения.       Смотрит на Юнги с любовью и трепетом, сцеловывая капли пота, скопившиеся на висках, и прижимает ближе к себе, пальцами собирая смазку. Цветущая магнолия сплетается нотками с ароматом океана, проникая в каждый уголок мрачного кабинета. Хосок этим запахом насытиться никогда не сможет. Пальцем он толкается на пробу, сразу же отвлекая от боли поцелуями и касанием ладони к члену. Юнги шипит и морщится, но позволяет себя растянуть — знает, насколько это важно. Песком мечтает высыпаться сквозь длинные пальцы и опасть к чужим ногам, чтобы перестать чувствовать так много всего. Он теряется в ощущениях, когда Хосок точно так же расстёгивает пуговицы его рубашки, чтобы добраться до тела.       Ближе. Сильнее.       Чон языком касается бусины соска, кусает её слабо, чтобы отвлечь от боли. Дует холодным воздухом на места, которые покрывает багровыми следами, и сам медленно сходит с ума. Юнги в его руках смотрится чертовски правильно. Каждый изгиб худого тела хочется потрогать и ощутить кончиками пальцев бархатность нежной кожи, хочется языком оставить свои узоры и метки, а после долго любоваться сотворённым.       Юнги в этот момент становится похожим на восьмое чудо света, на произведение искусства, никем не понятое и не разгаданное.       Хосок опускается поцелуями на шею, снова пытается заполнить свои лёгкие запахом, проталкивает глубже уже три пальца, подготавливая. Собственная кожа зудит от желания быть ещё ближе, а член болезненно набухает. Он весь натягивается, как струна, когда Мин его в ответ прикосновениями точно так же изучает. Медленно прощупывает почву, пытаясь отыскать слабые места.       Ах, глупый, не понимает, что слабое место мужчины прямо в его руках мечется сейчас из стороны в сторону, пытаясь глотнуть побольше воздуха.       — Достаточно, Хосок, — Юнги останавливает Чона сам, подталкивая к дальнейшим действиям. Ногами к себе ближе прижимает и тянется за поцелуем, заменяя кислород чужими губами.       — Тебе будет немного больно. Если захочешь остановиться, то скажи — мы в ту же секунду прекратим, хорошо?       — Да, господин Чон, не нуди и возьми меня. Я слишком долго просто пускал на тебя слюни.       Хосок улыбается и снова припадает к чужим устам, кусаясь. Плавно толкается бёдрами, замирая, когда тугие стенки сжимаются вокруг головки. Он шипит, наслаждаясь плавным скольжением, и слушает тихое матерное мурчание Юнги. Мин бьётся в его руках как птичка в клетке, ударяясь крыльями о железные прутья. Только вот разница в том, что Юнги выбираться совсем не желает.       — Ты такой красивый, — Чон заправляет мятные локоны за ухо, смахивая большим пальцем слезинку, скатившуюся по щеке, и толкается бёдрами, входя до упора. Про себя проводит аналогию о том, что даже слëзы у Юнги выглядят как драгоценные камни.       Чон останавливается, позволяя привыкнуть к новым ощущениям, и нависает сверху, осматривая своего порочного ангела. Любуется напрочь смазанным макияжем и глубоко в душе радуется тому, что этот надоедливый мальчишка всë-таки сделал шаги на встречу. Приходил, даже когда его прогоняли. И замечал то, что Хосок глубоко в себе скрыть пытался. Нежное влечение и безграничную тоску по давно утерянному теплу. Заметил юношескую влюблённость, что успела за короткое время поселиться в зрелом сердце.       Юнги постепенно расслабляется под весом чужого тела и шквалом поцелуев-бабочек, осыпающих каждый миллиметр кожи, и сам подаётся бёдрами, умоляя двигаться. Хосок его ещё ближе к себе придвигает, удерживая на месте, и постепенно наращивает темп. То входит во всю длину, то полностью покидает разморенное тело, чтобы после толкнуться с новой силой. Доводит Юнги до исступления, касаясь губами мочки уха, возвращает обратно дурманящую манипуляцию. А после сжимает член омеги у основания, не позволяя кончить, чтобы через мгновение провести ладонью по всей длине и довести до дрожи.       Вынуждает балансировать на грани безумия, балансируя с ним вместе.       Парой особенно крупных толчков Хосок подводит Юнги к краю, позволяя излиться в собственный кулак, а сам снова и снова вбивается в податливое тело, продлевая долгожданный оргазм. Вскоре кончает, не выдерживая громких стонов и тугости стенок, обхватывающих член.       Он упирается лбом о чужой, чтобы словить губами каждый звук, сорвавшийся с искусанных уст. Каждую молитву и проклятье запечатывает поцелуем, ничего ветру не оставляя.       — Кажется, ты должен отвезти меня домой и сводить на парочку свиданий, — голос Юнги совсем севший, а уставшая улыбка на губах служит прекрасным доказательством правильности произошедшего. — А ещё мне очень хочется к тебе на руки. Желательно надолго, а лучше на всю жизнь, на парочку жизней. Что скажешь?       — Скажу, что ты всё ещё невыносим. Даже если вымотан до состояния, когда на ходу засыпаешь.       — Но тебе нравится.       — Нравится.       Нравится ощущать, как внутри всё снова оживает рядом с мятноволосым ураганчиком. Нравится ощущать, что в тебе нуждается кто-то, кроме собственного ребёнка. Нравится понимать, что тебя любят за глупое прослушивание попсы на полной громкости.       А ещё ему очень нравится чувствовать Юнги.       Ощущать, что он рядом и теперь всегда может протянуть руку, чтобы помочь подняться, когда тяжело. Понимать, что есть кто-то, кто будет таскать одежду из твоего шкафа, потому что «она же такая огромная» и «мне она подходит больше, чем тебе».       А ещё оказалось, что Юнги очень уютный, и повсюду, где он появляется, сразу становится светло и тепло. Хосоку так точно.       В общем, Юнги Хосоку нравится.       Хотя нет…       Хосок в Юнги влюблен.