Everything Gets Fuzzy (When I Hear Your Sound)

      После нескольких часов ворочания на жестком матрасе Эл, наконец, удаётся заснуть. Хотя изначально она и не надеялась, что её ночи в лаборатории выдадутся спокойными. Поэтому неудивительно, что, проснувшись посреди ночи, она чувствует себя не в своей тарелке.              Ее веки медленно приоткрываются, и ей требуется секунда, чтобы понять, что ее окружает, и принять свою реальность. Все вокруг остаётся прежним. Стены — всё тот же холодный и промозглый бетон, на котором уже давно облупился жалкий слой краски. Мебель, постельное белье, даже странные трубы, торчащие из стен, — всё приглушенных цветов. Лишенных каких-либо эмоций, свежести. Свободы.              Но постепенно приходя в себя, она замечает, кого пытаются осветить маленькие круглые источники света, прикрепленные к стенам.              На нем точно такая же рубашка, в какой он был, когда она его покинула. Темно-синяя, фланелевая, на пуговицах, похожая на ее, но что толку от их одинаковой одежды, если сами они находятся в перманентных противоречиях? Почему ей хочется кричать о любви к нему на весь мир, а ему даже в письмах ей признаться сложно?              Он держится так же настороженно, как и тогда, когда сидел на ее кровати. Когда она кричала и умоляла, выплёскивая наружу каждую плохую мысль в своем мозгу, а затем забрасывала его собственными письмами, которые разбивали ей сердце каждый раз, когда она их получала. В его глазах сейчас то же непонимание и отчаяние, что и тогда, когда он хлопал рукой по стеклу машины, умоляя ее взглянуть на него и поверить ему.              — Майк?              Он наклоняется, и на его лице расползается улыбка. Улыбка, которую она не может прочесть. Его рот широко растянут, и улыбка достигает глаз — глаз, которые, стоит ей присмотреться, совсем покрасневшие, слезящиеся и испуганные. Она тут же поднимается с кровати.              — Привет, привет! — Его голос такой тихий. Он звучит в равной степени потрясенно и сокрушенно. Затем Майк касается ее щеки и макушки.              — Майк, — повторяет она. На этот раз звучит скорее как горестный возглас, чем вопрос. Он подносит руку к ее щеке, и она совсем падает духом. Прикрывает глаза и обнимает его.              — Все в порядке. Я здесь. Я здесь, чтобы отвезти тебя домой. — Он улыбается ей так ласково, что на долю секунды она забывает о творящемся вокруг ужасе.              Дом, думает она. Теплые и чистые простыни, домашняя еда, приготовленная Джойс, каждое утро выбор между вещами Макс, Уилла или Нэнси, Джонатан, входящий в дверь после обеда с новым письмом от Майка. Ощущение руки Майка, переплетенной с ее рукой, или голос Макс, читающий ей страницы из нового комикса «Чудо-женщины», пока она не заснет.              Дом, снова думает она. Злые девчонки, которые смеются над ней, а она даже не понимает, что в ней такого нелепого. Неизменное чувство, будто она чужая в семье, которую она пытается считать своей. Выжидающие взгляды, устремленные на нее всякий раз, когда они видят угрозу. Выматывающее чувство, когда она поднимает руку, игнорируя свой собственный ужас, и мерзкое ощущение головокружения и боли, идущей от пространства между глазами. Выражение лица Майка, пока Анжела корчится перед ними в агонии.              — Я не могу. Я должна быть здесь. — Она качает головой. — Они должны меня исправить.              Он рассеянно проводит кончиком пальца по ее щеке.              — Тебя не нужно исправлять, — бормочет он, и в каждом его слове столько уверенности и искренности, что она почти ему верит. Затем она вздрагивает и снова вспоминает его осуждающий, суровый тон. «Эл. Что ты наделала? Что ты наделала?»              — Они должны снова сделать меня супергероем. Чтобы я могла спасти Хоукинс.              Он разочарованно вздыхает. И только сейчас Эл замечает проступившие под его глазами темные круги.              —Эл, не делай этого.              Но она все равно отказывает ему со словами: Я должна.              Его напряженное лицо расслабляется. Морщины на лбу разглаживаются, а уголки рта, которые до этого были опущены, слегка приподнимаются. Сейчас он выглядит невозмутимым, не в пример тому, каким был несколько часов назад.              — Ладно.              Для парня, чья девушка настаивает на том, чтобы остаться в мрачной подземной лаборатории с теми же людьми, которые всю жизнь обращались с ней с особой жестокостью, его слова звучат на редкость беззаботно. Тем более это же… Майк. Он ведь никогда не сдавался, если дело касалось её.              Ее разум мутнеет, а конечности немеют, но она не обращает на это внимания.              — Ладно?              — Мы поговорим об этом позже. Сейчас нам не стоит ссориться.              Его рука тянется к ее волосам. Ногти нежно скребут кожу головы. Это приятно. Она удовлетворенно стонет. Ей не хватало его прикосновений, да и вообще ласки. Уилл и Джонатан не особенно тактильные, по крайней мере с ней. И хотя мисс Байерс и обнимала ее, она уж точно не держала ее за руку, не целовала голову и не играла с ее волосами, как это делал Майк. Она тосковала по нему не только последние дни в лаборатории, но и те шесть месяцев, что они были в разлуке. Письма длиной в страницу и его успокаивающий голос по телефону все еще были недостаточны. И всё же по телефону он был более ласков и внимателен, чем обычно, и ей это нравилось.              — А что, если они найдут тебя? — спрашивает Эл, чувствуя, как ее охватывает страх. Она вздрагивает, представляя себе реакцию папы. Мужчины, вдвое крупнее Майка и вооруженные тяжелыми пистолетами, вцепляются в него, оттаскивая от нее. Делают ему уколы, причиняют боль. Они не могут просто отпустить его, что же тогда они с ним сделают? Будет ли это хуже того, что они сделали с ней?              — Не найдут.              Его тон выражает уверенность, но она продолжает настаивать.              — Пожалуйста, будь осторожен. Будь в безопасности!              Он, кажется, улавливает ее напряжение и тут же начинает успокаивать ее.              — Я буду, обещаю. Теперь расслабься, хорошо? Тебе нужно отдохнуть. Я всегда говорю тебе об этом, правда?              — Да, — смеется Эл. — Как тогда, когда я сказала тебе, что мы с Уиллом просидели всю ночь, а ты принялся рассказывать о важности сна… — По ее телу разливается тепло от приятных воспоминаний.              — Да, — продолжает он, рукой убирая со лба выбившиеся пряди волос, — но я не сказал тебе, что в ту же ночь я не спал до пяти, работая над заданием по химии.              Она вспоминает то слово, которое Хоппер когда-то выбрал для нее из большого и тяжелого словаря. Воспоминания о Хоппере обычно ранят, но сейчас она ощущает странную заторможенность, лишающую ее способности чувствовать так остро.              Поэтому, широко улыбаясь, она произносит: Лицемер.              Ее веки опускаются, но прежде чем ее полностью поглотит тьма, она пытается дотронуться до него. Ее руки словно весят тонну и ощущаются желейными, из-за чего она не может пошевелиться, но внезапный прилив энергии всё же позволяет ей протянуть руку. Ее ладонь вот-вот коснется обнаженной кожи его запястья, там, где задрался рукав.              Но прежде чем она успевает это сделать, он приникает губами к ее уху и шепчет:              — Я обещаю, что найду тебя.              Голос Майка мягкий, словно бархат. В нем сосредоточен весь шарм и непоколебимая уверенность любовного интереса мужчины из какого-нибудь дрянного романтического фильма. Когда она, наконец, прикасается к нему, то начинает понимать, что ничего не чувствует. На ощупь лишь пустота.              — Майк!              Она задыхается и в ужасе распахивает глаза, сна как не бывало. Но по мере того как обостряются ее чувства, грубое одеяло колет кожу, а неумолимые стены камеры словно издеваются над ней, иллюзия вокруг разбивается вдребезги. Окончательное подтверждение этому — прикосновение к макушке. Она пытается провести по своим драгоценным темно-каштановым волосам, в которые только что с такой любовью погружались пальцы Майка, но не чувствует их. И теперь единственное, что она хочет — плакать, желая вновь оказаться в том коконе тепла и нежности, в котором находилась несколько минут назад, даже если это всего лишь сон.              Дыхание вырывается из нее с трудом, а его имя задерживается на ее губах. Она подносит руки ко рту, наконец замечая, что папа ждет ее у двери. Его присутствие осеняет ее как внезапный толчок, заставляя осознать суровую реальность ее заточения. Одетый в серые брюки и с руками за спиной, он, как всегда, внушает страх и нервозность. Он даже не удосужился постучать.              — Доброе утро. Пора идти.              Она кивает. Ее ноги несут ее к ванной комнате, движимые чувством привычной рутины, которую она ненавидит. Раковина прохладная на ощупь, а голова раскалывается от боли. Мозг работает с бешеной скоростью, мысли вихрятся от тревоги и осознания происходящего. Она знает, что папа слышал, как она произнесла его имя. Страх закрадывается в ее сознание, по позвоночнику пробегает холодок. Ей хочется, чтобы Майк был здесь, во плоти, чтобы он переплел их пальцы и сказал, что все будет хорошо. Как бы глупо это не звучало, но ей хочется, чтобы сон оказался реальностью.              Губы папы искривляются в подобии явно вынужденной улыбки, что никак не успокаивает нервы. Но она все равно следит за направлением его руки и быстро выходит из задумчивости. Ее взгляд обегает комнату, задерживаясь на взрослых в лабораторных халатах, с блокнотами в руках. Срочная цель вновь дает о себе знать, вытесняя все затянувшиеся мысли и отвлечения. Зацикливаться на своих фантазиях о Майке, гадать, где он сейчас и не мучается ли он такой же бессонницей, как и она, — роскошь, которую она не может себе позволить.              Пожалуйста, будь осторожен.              Будь в безопасности, где бы ты ни был.