Призрачная жизнь

      Кожаное кресло холодило спину, пусть он и сидел в нём уже как сорок минут от начала сессии. Впрочем особого дискомфорта это не доставляло. Трудно объяснить кому-либо, но его здесь не было. Потому кресло никак не нагревалось.       — Чон… — тихо позвал Ун. Из вежливости Чонгук изобразил интерес к разговору и сосредоточил взгляд на лице мужчины. — Возможно, я окажусь слишком прямолинейным, однако же мы топчемся на месте. Вероятно, вы понимаете, в чём причина. И если так, не переносите это понимание на другие сферы жизни, — на секунду воцарилось молчание. Чонгук никак на то не отреагировал, тогда как Ун заметно напрягся. Взгляды всё ещё упирались друг в друга, приковывали, словно булавки несчастных мотыльков, их к креслам. Но они не боролись — для этого оба должны иметь цель. У Чонгука же её не было. — Пожалуйста, скажите мне… — продолжил Ун. — Есть ли у вас тот, с кем вы абсолютно откровенны?       «Нет», — пронеслось в мыслях Чонгука.       — Конечно, — вопреки ответил он. — Подруга, с которой я поддерживаю отношения со старшей школы. Она же и посоветовала мне прийти к вам.       Сон Каюн. Это имя отзывалось в душе трепетом и раздражением. Трепетом, потому что она единственная оставалась с ним. Раздражением — потому что бесцеремонно нарушала личные границы. Чонгук не мог определиться, что перевешивает. Возможно, чаши весов располагались на одном уровне, благодаря осознанию различий между ними. Бойкая, энергичная и оптимистичная Каюн напоминала летний ветер, задорно зовущий за собой в приключения. Задумчивый, тихий и вялый Чонгук больше походил на застойное озеро, в глубине которого могло таиться всё, что угодно. Естественно, двигателем их общения была Каюн: первые и последние слова всегда принадлежали ей. То же касалось и различного рода решений. Она предложила поступать вместе на юристов, а после учёбы предлагала идти работать помощниками адвоката в одну коллегию. И если с первым Чонгук согласился, поскольку родители обещали купить — и сдержали слово — квартиру, если он получит высшее образование, а каким оно будет, для него не имело значения, то последнее вызывало у него отторжение. Каюн не упорствовала. Однако в каждом разговоре упоминала, что в коллегии адвокатов пустует место. В надежде, что она перестанет говорить про это, если он согласится с новым её предложением, Чонгук записался к Ун Ынгю.       И вот наконец тот признал, что с ним работать бесполезно.       — Хорошо, что вы ей доверяете. Доверие — это основа любого рода отношений. Но! — голос Ун дрогнул. Извинившись, он придвинул к себе графин с водой. Пауза, во время которой наполнялся стакан, затягивалась. Наконец Ун сделал один большой глоток и продолжил: — Выбор должен исходить от нас. Что нам нравится, а что нет в полной мере знаем только мы сами, — он пристальнее всмотрелся в глаза Чонгука, словно через них надеялся увидеть душу. — Чон… Вы сами, не ваша подруга. Вы хотите посещать сессии?       — Я не был уверен, нужно мне это или нет, но теперь думаю, что пока справляюсь сам, — Чонгук примирительно улыбнулся. Конечно же, это была ложь.       — Что ж… Тогда на этом мы расстанемся. Если передумаете, свяжитесь со мной.       — Непременно. Если мне когда-нибудь понадобится психотерапевт, то я обязательно обращусь к вам.       На этот раз Чонгук говорил правду. Пусть их знакомство и длилось всего одну сессию Ун Ынгю нравился ему как человек. Вероятно, тем, как считывал состояние по глазу незаметным импульсам. Чонгук редко заявлял прямо о том, что испытывает и чего хочет — больше старался не выпячивать и справляться своими силами. Так что при острой необходимости он действительно из всех вариантов выберет Ун Ынгю. Вот только вероятность возникновения такой необходимости крайне мала.       Поклонившись, Чонгук ещё раз улыбнулся. Ун делал всё правильно — это он хотел сообщить неловкой улыбкой. Однако же уходя ни разу не обернулся.       «Маловероятно, что я ещё раз приду сюда», — подтвердил он.       Стоило ему переступить порог, как Ун облегчённо выдохнул. Не будь его шаги невесомыми или, как их называла Каюн, призрачными, Чонгук бы не заметил это лёгкое дуновение воздуха. И предпочёл бы не заметить. Мгновенная боль разочарования исказила его лицо — это одно неосторожное действие подорвало и без того еле живое доверие к людям. Душа ещё на шаг отдалилась от общества.       «Ему не понять. Да и хочет ли он вообще кого-то понимать? — начинал злиться Чонгук, отыскивая в телефоне номер Ун Ынгю. Но пусть внутри разгоралось пламя, снаружи он оставался спокойным. — Напряжение, видите ли, он испытал, клиент его измучил… Хоть бы дождался, когда дверь закроется. Нет же! Обмяк, небось, развалился в своём дрянном кресле. Зря я только ему улыбнулся», — наконец он нашёл нужный номер и с удовлетворением стёр тот.       Шаги стали твёрже. По крайней мере, сам Чонгук это ощущал. Для других они, вероятно, до сих пор оставались незаметными, сливающимися со звуками окружения… призрачными. Потому что для всего мира Чонгук не существовал.       «Призрак…»       Он не помнил, с чего всё началось, но казалось, так было всегда. Все делали вид, что его не существует. Считалось ли то игрой? Простой детской забавой? Впрочем Чонгуку не нужно было знать, во что его втянули, — правила он понимал и так. Вещь пропадает — чаще всего учебник или тетрадь — ему требуется её поскорее найти. Подсказок нет. Вместо них тридцать пар неустанно наблюдающих глаз. Спрашивать бесполезно — в ответ получишь только молчание. Находилась вещь обычно в урне. Реже — в сливном бочке. Чонгук никогда не знал, кто её туда прятал, да и это не имело значения. Молчали же все. Почему они так поступали с ним — тоже было не важно. Всегда есть тот, кто отличается от остальных сильнее прочих, потому его избирают в качестве мишени. В своём классе такой мишенью оказался Чонгук, только и всего. Вроде бы он даже не выпячивал — одноклассники просто чувствовали его непохожесть на них и им это не нравилось. Так что приходилось молча искать свои вещи, стараясь не обращать внимание на любопытные взгляды. Не реагировать на смешки из-за спины. Будто в действительности не существует одноклассников.       Да, так было всегда. И они не знали, насколько чувствовали истину — Чонгук слишком отличался. Пока другие рвались за новым, он цеплялся за старое, горячо любимое всей его душой. Кто ещё признает, что «Путь дракона» лучше, чем «Дикий: Война зверей», транслируемый сейчас во всех кинотеатрах? И кто ещё возьмёт плёночный фотоаппарат, когда есть цифровой? Только Чонгук. И он знал причину — что «Путь дракона» с Брюсом Ли, что плёночный фотоаппарат имеют души, которых быть не может у отшлифованного в каждом кадре «Дикий: Война зверей» и бесстрастно копирующей реальность цифры. Люди же считали иначе. Не чувствовали того же, что и он. И потому душа его глубже погружалась в семидесятые, когда все ещё могли вкладывать частицу себя в то, что делают. Здесь же Чонгук оставался только призраком. Бездушная реальность, окружающая его, большего не заслуживала.       Он возвращался домой, не оглядываясь по сторонам. Зачем, если Итэвон потерял свою индивидуальность? Здания — коробки в красивой оболочке. Всюду рекламные вывески и горящие всевозможными цветами названия заведений. Город превратился в настоящий оазис для иностранцев. Любители праздной жизни тоже стекались сюда, как неспособная бороться с гравитацией дождевая вода по водостокам в канализацию. А ведь в семидесятые Итэвон составляли традиционные дома, и только редкая многоэтажка возвышалась на их фоне. Чонгук в том видел прелестное сочетание стойкости и амбициозности. Которые ныне утопли в грязи развлечений. Да… Ныне Итэвон можно сравнить лишь со зловонной канализацией.       Дверь собственной квартиры показалась порталом в лучший мир. Чонгук взялся за ручку с благоговением и, затаив дыхание, повернул ту. Даже темнота, встречавшая его, одаривала чувством наполненности, которое не могла дать наружность, — достаточно одного лишь предвкушения от встречи со всем, что безмерно дорого душе.       Скинув кроссовки, Чонгук щёлкнул выключатель. Прихожую тут же прорезал лёгкий скрежет лампочки, а секундой позже она наполнилась тёплым светом. Душа готова была выпорхнуть из груди от радости. Всё здесь живое. И шероховатая поверхность дерева, из которого вручную собрана мебель, и нежный цвет обоев, дарящий ощущение уюта, и зеркало со стёртым местами напылением. Не идеальная картинка, лишённая души, а сама жизнь. Чонгук тщательно всё отбирал — оставлял только те вещи, которые отражали течение времени. Это был его ответ реальности, стремящейся оставаться вечно молодой.       Половицы скрипели, не важно, насколько тихо стараешься идти. И Чонгук делал шаг за шагом, наслаждаясь ощутимостью своего присутствия. Продвигался, нисколько не торопясь и будто даже оттягивая сладостный момент. Его комната. Она ждала, когда же он вернётся, чтобы излечить все раны, оставленные наружностью. И всё время ожидания сберегала свой богатый внутренний мир от посторонних глаз — шторы Чонгук никогда не раздвигал.       Комната оставалась главной тайной. Вряд ли нашёлся бы человек, способный посчитать подобное оформление нормальным. Стену напротив кровати занимала доска, напоминающая те, что используются как стенды в школах — на ней же канцелярскими кнопками были прикреплены фотографии. Пара на свидании, Ворота Независимости — терпя неудобные сидения в поезде, Чонгук время от времени выбирался к ним, — Итэвон, играющие дети… Казалось бы, что между ними общего? Период. Все фотографии были сделаны в семидесятые. Чонгуку потребовалось изрядно постараться, чтобы договориться о цене. Но ни одно из пройденных испытаний не могло его заставить пожалеть о покупке: не важно, было это чёрно-белое или цветное с оранжевым подтоном — да даже если и фиолетовым — фото, оно вызывало трепет. Каждый раз, когда он дотрагивался до одного из них, по пальцам проходил ток, и бьющаяся в запечатлённом моменте жизнь вливалась в него. Открыть кому-то такое — смерти подобно.       И если бы дело ограничивалось фотографиями…       Телевизор в комнате был, но не привычный узкий цифровой — широкий аналоговый. С его экрана даже современные фильмы казались не такими уж и плохими. Однако Чонгук предпочитал передачам кассеты. Их он отбирал с особой тщательностью и по одному ему известным критериям. Больше всего было кассет с фильмами, в которых главные роли играют Брюс Ли или Джеки Чан. «Кулак ярости», упомянутый «Путь дракона» и следующий за ним «Выход дракона», «Игра смерти» и «Змея и журавль. Искусства Шаолиня»… Пожалуй, именно они занимали особое место в сердце Чонгука. Впрочем кассет было так много — полки книжного шкафа, казалось, держались за их счёт, — что об окончательном выборе не могло быть и речи.       Книги же вовсе отсутствовали. И дело не в том, что Чонгук совсем уж не читал: он лучше воспринимал визуальные образы, а абстрактный текст требовал лишних усилий, на которые его не хватало после работы. Тем более, ему больше нравилось устраивать читальные дни в библиотеке. Только там ещё можно было найти старые книги, пожелтевшие страницы которых невесомы и нежны. Чонгук любил то чувство, что окутывало его всего, когда он переворачивал страницу за страницей — в эти моменты становилось не столь важно содержание, сколь сам процесс чтения. Читать же он мог что угодно. Сейчас, конечно, всё реже — старые книги постепенно сменяли новые, смердящие лаком и клеем. Настроения выбираться в библиотеку на поиски того немногого, что осталось живым, становилось всё меньше и меньше. А Чонгук всё больше корил себя, что не выделил зоны под старые книги, поставив в приоритет сохранение фильмов на кассетах. Что ж, ему не было известно, насколько реальность уничтожит то, чем он живёт.       Чонгук прошёл в комнату, щёлкнул выключатель и взобрался с ногами на кровать. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя. Дыхание его становилось глубже и спокойнее. Приходило понимание, что притворная реальность осталась снаружи — здесь же находится истинная жизнь, которая не стремится казаться лучше, чем она есть. Да, именно потому здесь его дом.       Почувствовав, что он полностью пришёл в себя, Чонгук поднялся и включил телевизор.       — Что же взять на этот раз?.. — задумчиво бубнил он, смотря на ряды кассет. — Стоит ли ещё раз пересмотреть «Бабочку-убийцу»? Или лучше пересмотреть «Искусства Шаолиня»?       После взвешивания всех «за» и «против» Чонгук выбрал последнее. Фильм с Джеки Чаном, пусть и не самый весёлый в коллекции, поднимет ему настроение — он в этом не сомневался. Фильм ужасов же такого доверия не вызывал. Может быть, в иных обстоятельствах — по крайней мере, не пойди он к психотерапевту — Чонгук остановился бы на нём. Но сейчас требовалось что-то однозначно помогающее расслабиться.       Вставив кассету, Чонгук взобрался обратно на кровать. Поджал под себя ноги, прислонился спиной к стене и нажал на кнопку «play». Оказалось, фильм требовалось перемотать к началу. Чонгук недовольно фыркнул, но чего стоило его раздражение? Ждать всё равно пришлось.       Однако оно того стоило — с первых кадров фильм вызвал почти то же самое волнение, как перед первым просмотром. А потом и вовсе утянул в свой мир на весь оставшийся вечер.       Вырвался оттуда Чонгук только далеко за полночь.       — Мне же завтра на работу — я уже точно не высплюсь! — хлопнул себя ладонью по лбу он. — Но а что поделать? Я слишком сильно расстроился, чтобы ложиться спать, — его брови на мгновение сошлись на переносице и вернулись в прежнее положение. Глубокий вдох. Появилась лёгкая улыбка, знаменующая переход в состояние умиротворения. — Этого уже не изменить. Но я могу позаботиться о себе будущем.       С таким настроем он распустил волосы и завязал их заново — пусть Чонгук собрался всего лишь до ближайшего круглосуточного магазина, внешний вид игнорировать ему не хотелось. С тем же намерением он осмотрел одежду, которая оставалась на нём ещё после возвращения от психотерапевта, и, удовлетворённо кивнув, вышел из дома.       Ночь при всём своём желании не могла показаться тёмной — огни фонарей, вывесок и реклам светили отовсюду. Чонгуку это мало нравилось. В непонимающей его реальности он не хотел быть, как на ладони, но так получалось. Фигура в тёмной одежде на освещённой улице слишком бросалась в глаза. Вдобавок людей не было, а значит, отсутствовала и возможность раствориться в толпе. Наблюдай, кто хочет! Потому Чонгук ускорял шаг. Он стремился если не пропасть с открытого пространства, то скорее его преодолеть. Если не избежать взглядов из окон и тёмных переулков, то хотя бы сократить время, когда будет в поле зрения. Пусть вряд ли его персона сейчас кого-то интересовала…       Быстрой тенью Чонгук пробегал по улицам, ни на что не обращая внимания. Пока не услышал сдавленный женский голос…       — Помогите!..       Он остановился и прислушался — не показалось ли? Но голос раздался вновь. Чонгук повернулся на него и застыл в нерешительности. Между близко построенными зданиями-коробками, которые вызывали у него уныние, мужчина зажал девушку. Их мог заметить только такой же полуночник — окна в ту сторону не выходили. И Чонгук беспокоился. Мужчину и девушку никто не разглядит, зато он, освещённый справа фонарём, отлично виден всем. Решаться нужно было быстрее.       — Пожалуйста, помогите!.. — ещё раз позвала девушка. И показалось, что в этот раз она обращается именно к нему.       Осознав, что его заметили, Чонгук испытал чувство брезгливости. И если ранее он колебался, то теперь был уверен — помощи от него она не дождётся. Вскоре брезгливость сменил гнев. Почему кому-то приходится всегда справляться самостоятельно, а кто-то может просто сказать «помогите» и жить счастливо? Несправедливо! Нет уж, пусть спасает себя сама. Не в том ли забытая суть жизни — ты должен быть достаточно сильным, чтобы получать то отношение, которого к себе желаешь. Не об этом ли его любимые фильмы, снятые в семидесятые? Да и сами семидесятые не борьбой ли ознаменовывались?       Чонгук отвернулся и продолжил путь к круглосуточному магазину.       Домой он вернулся с несколькими бутылками энергетика. Одну открыл сейчас, остальные же убрал в холодильник. Несколько больших глотков, и смятая бутылка отправилась в мусорное ведро. Чонгук был в ярости.       — Как у неё наглости хватило? — шипел он. — Сама создала себе проблему, а помощи у других просит. Ух, как же это бесит!       Успокоиться не получалось. Было что-то ещё, заставляющее возвращаться к тому происшествию снова и снова. А в чём оно заключалось, Чонгук не догадывался. Просто забыть же всё не получалось, потому ярость разгоралась подобно лесному пожару. В прямом смысле — лоб, ладони, ступни, но больше всего спина истекали потом, а в горле пересохло. Хотелось бы списать всё на действие энергетика, но Чонгук пил его слишком часто, чтобы не знать, как он влияет на организм. Дело точно не в том.       Тихо выругавшись, Чонгук махнул рукой на спокойствие соседей и отправился в ванную. Ощущение липнувшей к коже одежды не входило в число его любимых. Как и ощущение, будто в мышцы закачали расплавленный металл.       А после холодного душа он снова погрузился в миры фильмов семидесятых. Только тогда ему удалось успокоиться.

***

      — Эй ещё не забыл, какие столики на тебе? — привела в чувства Ёнхи.       Спроси кто Чонгука сейчас, как он добрался до работы, ответа бы не дождался. После бессонной ночи и двух бутылок энергетика реальность казалась ему ещё одной любимицей современности — дорамой. Кадр сменялся другим и стирался из памяти. Картинка красивая, но бездушная, пустая. И Чонгук сейчас ощущал себя таким же — ухоженным и приятным внешне, но совершенно опустошённым внутри. Он надеялся, что это временно и ему нужно просто выспаться.       — Два у окна, два в центре и третья VIP-комната… — на автомате ответил Чонгук. Эти столики были на нём с самого первого его дня. — Или что-то поменялось?       — Смотрю, у кого-то была весёлая ночка. Ещё пятая VIP-комната на тебе!       Ёнхи игриво щипнула его за бок и вышла в зал. Скривив губы, Чонгук поправил рубашку, ещё раз посмотрелся в зеркало — к счастью, собранные в пучок волосы лежали идеально — и отправился вслед за ней. Он был почти на сто процентов уверен, что Ёнхи спихнула на него часть своих обязанностей. Правда, пререкаться не собирался.       К столику Чонгук подошёл уже с обворожительной улыбкой. Голос его тоже нисколько не выдавал истинных эмоций, напротив — переливался мелодией доброжелательности. Заученная фраза, благодаря тому, звучала не учтиво, а нежно:       — Готовы ли вы сделать свой заказ?       Но сколько бы Чонгук ни пытался, сосредоточиться только на работе не получалось. Записи он делал машинально, оповещал кухню тоже, разносить блюда без ошибок ему удавалось за счёт записей. Замкнутый круг рутины. И потому мысли касались чего угодно, но не работы. К несчастью, «чем угодно» была вчерашняя девушка, зажатая мужчиной. Ярости к ней Чонгук больше не испытывал — ту сменило лёгкое раздражение. Ему почти удалось убедить себя, что некоторые люди не понимают, насколько они слабы, ввязываются в то, с чем им не по силам справиться, и просят помощи, осознав, как же ошиблись. И почти удалось с этим смириться. Но… Что-то внутри всё равно не позволяло полностью отпустить ситуацию.       Может, дело было в том, что Чонгук никогда не выбирал, как ему жить. Всё оказалось прописано за него законом естественно отбора: ты другой, как угодно слейся с окружением, чтобы тебя не раскрыли, иначе твои вещи опять спрячут. И ему пришлось слиться — ходить с улыбкой на лице, хвалить то, что хвалят другие, и ругать то, что они ругают, не важно, понимал ли, о чём идёт речь, или нет. Помощи он никогда ни у кого не просил. Лишь изредка, чтобы от него отстали, делал вид, что принимает чужую. Та девушка же, как думал Чонгук, вообще никогда не решала свои проблемы самостоятельно.       «Получается, я ей помог даже больше, чем если бы оттащил от неё мужчину, — дал возможность научиться разбираться самой», — наконец сделал вывод Чонгук. И, им удовлетворившись, полностью включился в работу.       Ненадолго…       Около двух часов дня пятую VIP-комнату заняли особые посетители. С коридора слов было не разобрать, но Чонгук узнал манеру речи — с привычкой то повышать, то понижать интонацию и тянуть последние слова он сталкивался почти каждый день. Говорила Сон Каюн. И уж если ей понадобилась VIP-комната, собеседником был возможный клиент. Чонгук помнил, что Каюн назначала такие встречи, чтобы человек с невысоким доходом мог решить, стоит ли ввязываться в судебный процесс. Обычно она шла на уступку клиентам, дело которых могло и не закончиться успехом. Какие для того у неё причины, Чонгук не мог сказать точно — возможно, всему виной её сострадательность и бескорыстность. Впрочем его и не интересовали причины: куда важнее казалось сократить время своего пребывания рядом с настолько особыми посетителями. Чтобы не мешать разговору и чтобы Каюн не успела вспомнить ничего, что в последний раз ему советовала, и задумать засыпать вопросами после окончания рабочего дня. Такое вполне в её духе. А Чонгук рисковать не хотел.       — Доброго вам дня, — ещё с порога, широко улыбнувшись, поприветствовал он. — Уже определились, что будете заказывать?       Каюн повернулась к нему и бегло улыбнулась. Взгляд её при этом выражал неловкость, словно бы она пыталась сказать: «Я хотела уделить больше времени приветствию, но сейчас, к сожалению, занята. Прости, что почти сразу отвернулась от тебя». Но Чонгук и не думал обвинять — он был рад, что сложившиеся обстоятельства на его стороне.       Напротив Каюн, склонив голову и сцепив ладони в замок, сидела девушка. Казалось, она даже не заметила, что в комнате появился кто-то ещё. Полностью погрузилась в свои мысли. Чонгуку вдруг захотелось взглянуть ей в лицо и выведать, что произошло, но то надёжно скрывалось за водопадом спутанных волос. Единственное, в чём у него не было сомнений, — девушка считает, что её проблема действительно серьёзная. А что именно заставило её не обращать внимание даже на свой внешний вид, он не догадывался.       — Квон… Вы чего-нибудь хотите? — спросила у неё Каюн.       Услышав своё имя, девушка вздрогнула и медленно подняла голову. Взгляд её, по всей видимости, оказался удивлённым, поскольку Каюн мягко повторила вопрос. Только тогда девушка кивнула и повернулась к Чонгуку.       — Мне, пожалуйста… — начала она хрипло, но оборвала себя на полуслове. На мгновение Чонгуку показалось, что в её глазах плещется ненависть, но лишь на одно. В следующее по щеке девушки скатилась слеза, и она, извинившись, отвернулась. А когда взяла себя в руки, обратилась уже к Каюн: — Оставлю всё на ваш выбор.       Каюн кивнула ей и, повернувшись к Чонгуку, виновато улыбнулась. Больше ничего не требовалось — он поклонился и вышел.       Через пятнадцать минут Чонгук вернулся в пятую VIP-комнату. Как и в первый раз, говорить начал ещё с порога, чтобы не стать случайным свидетелем разговора. И дежурный вопрос повторил всё с той же улыбкой. Однако встретил совсем уж неожиданную реакцию. Каюн вскинулась, словно бы только что получила пощёчину, и, натянуто улыбнувшись, произнесла:       — Две порции нэнмёна, пожалуйста. Пока это всё.       Поймав её взгляд, Чонгук ощутил, как сердце взметнулось и встало в горле. Ему стало трудно дышать. Не имея сил терпеть это дальше, он быстро сделал записи в блокнот, поклонился и выскочил за дверь. Немного погодя, вдохнул глубоко и, задержав дыхание, рванул на кухню. Что произошло за пятнадцать минут, он не знал, но очень хотел поскорее закрыть заказ из пятой VIP-комнаты. А лучше закончить смену, уйти домой и, накрывшись одеялом, пересмотреть «Путь дракона». Раза три подряд.       «Наверное, мне не посчастливилось появиться в неудачный момент, — успокаивал себя Чонгук. — А Каюн посчитала, что я мог услышать лишнее, и потому так опасливо посмотрела. У неё ведь нет причин настолько расстраиваться из-за меня. Если только за эти пятнадцать минут с ней не связался тот психотерапевт…»       Вспомнив, как Ун Ынгю выдохнул, стоило ему ступить за порог, Чонгук поджал губы. Наверное, нужно было сразу отказаться. Но тогда бы Каюн опять заговорила про свободное место в коллегии адвокатов. И кто бы знал… Психотерапевты обязаны обеспечивать конфиденциальность клиентам — это факт. Только вот кто в случае Чонгука был клиентом: он сам или же Каюн? Если Ун заключил договорённость ещё до него, то и не обязан проявлять к нему лояльность. Или всё равно обязан? Чонгук не был уверен, и знал лишь одно — первое верно или второе, но ошибку совершил он. Стоило предусмотреть и такой расклад.       Злиться в данном случае можно было только на себя, но Чонгук придумал более продуктивное решение:       «Я смогу убедить её, что мне действительно не нужен психотерапевт и что Ун плохой специалист, раз раскрывает информацию о своих клиентах. Со вторым она легко согласится, как только задумается над этим — ей очень хорошо знакомо понятие конфиденциальности. А с первым… Надеюсь, она просто поверит. Или хотя бы какое-то время уделит поискам нового психотерапевта, оставив меня в покое».       Это решение его успокоило, и он с лёгким сердцем продолжил обслуживать посетителей.       А когда в коридоре, ведущем к VIP-комнатам, наткнулся на Каюн, был полностью готов к разговору. Однако же вместо того, чтобы задавать вопросы или возмущаться, та лишь осведомила:       — Мне нужно с тобой поговорить. Буду ждать, когда ты закончишь смену.       И вернулась в пятую VIP-комнату.       На мгновение Чонгук растерялся, но в следующее нашёл объяснение — Каюн, во-первых, не хочет его отвлекать от работы, а во-вторых, не имеет намерения привлекать чьё-либо внимание к их спору. Он ценил это. Потому даже простил ей некоторую навязчивость, что она себе позволяла по отношению к нему. Сказал себе: «Каюн так заботу проявляет, по-другому не умеет». И это новое осознание воодушевило настолько, что Чонгук позволил себе украдкой улыбнуться по-настоящему: тепло и благодарно.       Смену он закончил быстрее, чем ожидал. Возможно, так казалось, потому что настроение было лучше, чем обычно. Или же эффект оказала предусмотрительно взятая с собой бутылка энергетика, которую ему удалось незаметно выпить в обеденный перерыв. А может, и то и другое повлияло. Сейчас Чонгука любой вариант устраивал.       С едва заметной улыбкой на губах он собирался домой.       — У тебя продолжение намечается, что ли? — уже второй раз за день Ёнхи щипнула Чонгука за бок. — Смотри, тебе ещё завтра смену как-то отрабатывать.       — То же касается и тебя. Поэтому не засиживайся в клубе.       — Всё-таки девушка… — пробубнила себе под нос Ёнхи. Но Чонгук услышал. Заметив его вопросительный взгляд, она подняла руки в примирительном жесте. — На всякий случай скажу: никому я ничего не говорила. Просто подумала, раз уж ты с утра пришёл хмурый, но потом становился всё веселее, а сейчас чуть ли под нос себе не мурлычешь, у тебя появилась девушка.       — А, то есть ты посчитала, что я грустил, потому что мне пришлось расстаться с девушкой, а теперь радуюсь, потому что мы с ней снова встретимся? — Ёнхи кивнула в ответ. — Неужели со стороны видно, в каком я настроении? — спросил Чонгук, смерив её недоверчивым взглядом.       — Не особо. Я просто чувствую, что у других на душе.       — Вот оно как… — протянул Чонгук. Улыбка с его лица исчезла, словно бы и не было её. — Похоже, я тебя расстрою — у меня нет девушки. Мне просто стало легче, когда я для себя кое-что понял. Ладно, до завтра.       Он не стал дожидаться ни новых вопросов, ни ответа. Быстрым шагом пошёл к двери. Ёнхи кинула вслед что-то вроде «да чего тут стесняться, странный какой», и, конечно, обиделась, но ненадолго — она вообще не умела на кого-то злиться всерьёз. Чонгук готов был поспорить, что завтра ей снова взбредёт в голову игриво его щипнуть, а потом и спросить какую-нибудь глупость. Такой уж была Ёнхи. Чем-то она даже напоминала Каюн — энергичная, неунывающая и болтливая, только ещё у неё хватало наглости нарушать его личное пространство физически, а ума ей явно не доставало. Смириться бы уже с этим. Но Чонгук всё равно продолжал злиться на Ёнхи за вездесущесть и глупость. Тем более, сейчас имелся достойный повод — она сумела испортить ему настроение.       Впрочем вряд ли его настроение осталось бы прежним и без вмешательства Ёнхи. На улице, у самого входа в ресторан, стояла Каюн. Она обещала подождать — в этом не было ничего пугающего. Но Чонгука пронял озноб. Будто не Каюн он встретил. Напряжённая поза, отрешённый взгляд и дрожащие пальцы, сжимающие сигарету. Ни намёка на его подругу. Особенно настораживал последний пункт — насколько Чонгук знал, курить Каюн бросила год назад.       — Освободился? — не глядя на него, произнесла она. И голос её показался настолько пустым, будто время ожидания высосало из неё душу. — Пойдём к тебе. Разговор определённо будет долгим и тяжёлым.       После этих слов Чонгук обеспокоился всерьёз. Ему стало ясно, что расстроиться до такой степени из-за слов психотерапевта — какими бы они ни были — Каюн не могла. Значит, дело вообще не в том. Но тогда в чём? Чонгук, сколько бы ни пытался, не мог вспомнить, что совершил что-то ещё, способное её расстроить. При этом чувствовал, как обрываются тонкие нити, связывавшие его с Каюн. И безумно боялся. Каждый шаг в сторону дома ощущался шагом на ступень выше к эшафоту. Сердце то неистово колотилось, то замирало. Его мутило. В голове же набатом билась единственная мысль:       «Что бы её ни расстроило, это не будет иметь смысла после того, как она войдёт в мой дом — ей тогда даже говорить со мной не захочется».       Всё было кончено.       А может, и нет. Всё-таки Каюн была той, благодаря кому вещи Чонгука перестали пропадать. И той, кто стала его единственной подругой.       Она перевелась в их школу из-за переезда родителей, но сразу же вписалась в группу. Для такой задорной и общительной девушки это было не сложно. Тем более, Каюн и тогда отличалась щедростью — кому обед купит, кому наличные одолжит, а потом не вспомнит, — в общем, идеальная мишень для игры в дружбу. Чонгука её появление не особо волновало. До тех пор, пока на третий день она не подошла к нему, чтобы познакомиться.       — Привет! Как тебя зовут? Почему один? — начала засыпать его вопросами Каюн.       Настолько то показалось удивительным, что Чонгук дар речи потерял. Чуть погодя, правда, подумал:       «Наверное, ей не успели рассказать о правилах».       А ещё мгновение спустя у него появилась новая мысль:       «Нет, она не могла не заметить, что меня игнорируют. На дуру вроде не похожа… Может, притворяется? Придумала игру увлекательнее?»       Он так ничего и не ответил. А Каюн простояла до самого звонка, прежде чем заняла своё место.       Дальше началась игра. Чонгук не сразу обнаружил пропажу, поэтому заработал штраф — кто-то кинулся в него стирательной резинкой. Он даже не обернулся. Просто поднял портфель, водрузил его на стол и принялся проверять содержимое. Когда же обнаружил, готов был впервые закричать.       «Нет… Обычно же учебники или тетради прячут…»       Но в этот раз пропал плёночный фотоаппарат. Именно сегодня Чонгук решил его взять с собой — хотел сделать снимки по пути домой, пока солнце ещё радовало своими лучами. А теперь такой возможности может не быть.       Чонгук сорвался с места, не обращая внимания даже на вошедшего в класс учителя. Сердце его подскочило к горлу и продолжило свой бег там. Дышать потому получалось через раз. За пеленой слёз Чонгук не разбирал дороги, но это и не было нужно — он прекрасно знал маршрут. Пересечь длинный коридор. Затем повернуть налево. И ещё раз. Школьный туалет. Ему не хотелось верить, что одноклассники спрятали фотоаппарат там, но начать он решил с худшего. К сожалению, интуиция не подвела.       — Зачем так? — сорвался с губ Чонгука вопрос.       Фотоаппарат разбили об пол — об этом свидетельствовали следы на кафеле — и бросили тонуть в сливном бочке. В этот раз понимание Чонгука дало сбой. Дорогая техника… Кому в голову взбредёт её бить и топить?       В класс он вернулся с найденной вещью. Игра завершилась.       — Чонгук, что у вас случилось? Что это вы принесли? — спрашивал учитель, пытаясь разобраться в ситуации.       Но Чонгук молчал. Прошёл мимо учительского стола, положив на него фотоаппарат, и занял своё место. Учитель окинул его недоумённым взглядом, потом перевёл тот на найденную вещь и ударил по столу ладонью. Впервые за все годы он решил вмешаться в то, что его не касалось.       — Ну и кто это сделал? Признавайтесь! — голос учитель раскатывался по классу громом. — Это уже чересчур. Если никто не признается, я вызову родителей каждого.       В ответ тишина.       Прошла минута. Две… Наконец со своего места поднялась одна ученица. Она подошла к парте Чонгука и низко поклонилась, принося свои извинения. Он не реагировал. Зато учитель не смог скрыть своего удивления:       — Каюн? Зачем же вы так поступили?       — Мне очень стыдно! Я увидела фотоаппарат и захотела сделать пару снимков, но случайно его уронила. Потом испугалась и не придумала ничего лучше, чем спрятать тот в туалете. Я ни в коем случае не должна была брать чужую вещь без разрешения, но мне казалось, что пропажу не успеют обнаружить, что чуть позже верну её на место. А она теперь разбита и промокла. Мне очень жаль, я обещаю возместить ущерб! — на одном дыхании выпалила Каюн.       — Что ж… Хорошо, что вы нашли в себе смелость признаться, — растерянно ответил учитель. — Пожалуйста, выпрямитесь и займите своё место. После уроков подойдите вместе с Чонгуком и вашими родителями — решим этот вопрос. А теперь, раз уж всё стало известно, приступим к теме сегодняшнего урока, — и он, казалось, забыл собственное недоумение.       Зато Чонгук так и не знал, что ему делать. Но при этом понимал одно — Каюн ни в чём не виновата.       Ближе к вечеру того же дня, когда закончились уроки, он и его родители пришли в школу. Учитель вместе с Каюн и её родителями уже ждали в классе. Была коротко поведана история инцидента. Снова эта ложь: фотоаппарат разбился случайно, потом из страха его спрятали в сливной бочок. Каюн ещё раз принесла свои извинения и поклонилась. Учитель повторно отметил её смелость и попросил отнестись к ней с пониманием. Родители Чонгука согласились взять предлагаемую сумму. Денег было больше, чем необходимо. Чтобы загладить вину своей дочери, родители Каюн не стали экономить. На том расстались.       — А вот в наше время такого не было! — проворчала мать Чонгука, стоило им только выйти за территорию школы. — Тебе стоило родиться лет на тринадцать раньше, — сочувственно произнесла она и потрепала волосы сына. — Если бы я смогла забеременеть сразу, то твои юные годы пришлись бы на более добрые времена и над тобой никто бы не издевался…       — Милая, в том, что мир прогнил, нет твоей вины, — как мог, поддержал её, отец. — Тем более, лучшие годы — семидесятые. Мы бы при всём желании не смогли подарить ему их.       Дальше Чонгук не слушал родителей. Он специально отстал от них, чтобы подумать над произошедшим. Такое признание… Ради чего? Ему было трудно понять. Он пытался, но не мог найти даже зацепку к пониманию. И вдруг почувствовал что-то странное. В смешанных чувствах Чонгук остановился и резко обернулся. За ним, отставая на три шага, шла Каюн. Только он остановился, замерла и она. Грустная, но гордая собой.       — Для чего ты вообще призналась в том, чего не совершала? — тихо спросил Чонгук. И это был первый раз, когда он задал кому-то из школы вопрос после того, как одноклассники придумали игру.       — Для того, чтобы от тебя отстали, — спокойно ответила Каюн. — Теперь будешь со мной дружить?       — А тебе это нужно?       — Нужно! — чуть повысила голос она. Родители Чонгука, к счастью, были увлечены разговором друг с другом и не услышали. — Ты же совсем один! А ещё я хочу доказать тебе, что не все люди плохие и что сейчас время тоже хорошее. Так Чонгук понял, что Каюн подслушала — скорее всего, невольно — причитания его матери. В ответ он пожал плечами и произнёс неопределённое:       — Посмотрим…       С того дня вещи Чонгука перестали пропадать. И с того дня он обрёл свою подругу — единственного человека, который оставался рядом с ним, несмотря ни на что.       Наверное, кончено было ещё не всё. Но почему-то в это не верилось…       Безликое здание, в котором находилась квартира Чонгука, уже возвышалось перед ними. Дверь подъезда отворилась предательски легко, и тут же включился свет, словно издеваясь над его положением, — не осталось ни повода отсрочить неизбежное. Разве что ноги не удавалось переставлять быстрее. Странно, но Каюн по этому поводу ничего не говорила. Она вообще не проронила ни слова с того момента, как они отошли от ресторана. А лучше бы как обычно напоминала про место в коллегии адвокатов… Надежды хоть на что-то у Чонгука почти не осталось. Пусть он и шёл впереди, у него не было возможности ускорить шаг и, оставив Каюн далеко позади, закрыться в своей квартире — ноги не слушались. Да и слушайся они, помешало бы осознание — побегом ничего не изменить. И Чонгук смирился, готовясь принять любой исход.       Но ключ всё равно проворачивал, затаив дыхание.       К его удивлению, Каюн не обратила особого внимания на обстановку. Она лишь чуть сдвинула брови, прежде чем пройти на кухню. Увидев в том слабый лучик надежды, Чонгук позволил себе немного расслабиться. И очень зря. Тут же он оказался сражён взглядом Каюн, в котором плескались отчаяние, гнев и… разочарование? Тем не менее голос её был как никогда мягок:       — Вчера… Нет, сегодня ночью кое-что случилось. Эта девушка, с которой ты меня видел. Её изнасиловали. Недалеко от твоего дома. И она сказала, что видела парня, похожего на тебя. Он просто посмотрел и ушёл. Не помог ей. Ты ведь вчера ночью никуда не выходил?       — И ты только поэтому здесь?! — удивился Чонгук.       Всё напряжение разом спало, и его место заняла знакомая ярость. Эта девушка… Стоило ему простить её, как она сделала всё, чтобы он вновь испытал к ней презрение.       — Прости, если я тебя обидела, — принялась извиняться Каюн. — Всё-таки достаточно темно было. И пусть на того парня сбоку падал свет от фонаря, она не уверена, что это был ты. Но я всё равно очень расстроилась. Да, такая я дура, — она рассмеялась, ожидая, что Чонгук присоединится к её веселью.       Но в ответ качали головой.       — Нет, я не обиделся. Я ужасно разозлился на эту девушку! У неё была возможность научиться брать ответственность на себя, но она всё равно продолжила скидывать ту на других, — честно ответил Чонгук, и это был первый раз, когда он открывал кому-то свои настоящие мысли и чувства.       — Что? — тихо спросила Каюн. Бессознательно она развернула ноги в сторону выхода, но вряд ли бы ей удалось сбежать — это было единственным движением. Шок превратил её в неказистую статую с глупой улыбкой и выпученными глазами. Чонгук подумал, что подруга никогда раньше не выглядела столь уродливо. — Ты о чём сейчас? — продолжила Каюн и тем самым нарушила баланс между трепетом и раздражением. Чаша с последним оказалась тяжелее.       Чонгук не знал, как быть, но всё-таки постарался объяснить:       — О девушке. Она сама себе создала проблему, потому ей нужно было справляться самостоятельно. Но почему-то её так и переполняет уверенность, что за неё это делать должны другие.       — Ты… Сейчас серьёзно? — голос Каюн срывался. — Как вообще можно так думать?       После этих слов не должно было остаться ни малейшей надежды, что его поймут. Но Чонгук всеми силами пытался реабилитировать подругу в своих глазах. Он поднялся и активно замахал рукой в сторону своей комнаты. Последний способ — опасный для него, но или так, или их взаимоотношениям конец. И Чонгук решил рискнуть.       Каюн проследовала за ним, словно марионетка. Оставшиеся тонкие нити ещё удерживали её, но и они могли лопнуть в любой момент. Чонгук это понимал, потому торопился.       «Если же нитям, нас связывающим, и суждено порваться, то пусть уж в тот момент, когда мы оба будем разочарованы, — убеждал себя он. Следом же искал успокоение: — О моей комнате она никому не расскажет. Даже если посчитает странным, не станет говорить другим. Я уверен».       Как Чонгук и опасался, реакция Каюн разом оборвала все связывающие её с ним нити.       — Я сначала подумала, что ты на ремонт сил не находишь. Теперь вижу и всё понимаю: ты запер себя на кладбище прошлого! — она рассмеялась совсем уж неестественно. Таким смехом проигравшие отбирают у победителей чувство превосходства. Так заявляют о непоколебимости своих убеждений. — Для чего? Ты ведь мог просто использовать интернет, чтобы смотреть фильмы, которые тебе нравятся. О боже… — наконец Каюн заметила фотографии. Она замолчала на добрую минуту, рассматривая их, а потом продолжила говорить. Голос её стал милым и ласковым — таким обычно обращаются к детям или сумасшедшим. — Я поняла… Тебе родители внушили, что в годы их молодости было лучше. Говорили, что там никто не сталкивался с недопониманием, а ты в какой-то момент начал им верить. Нет, Чонгук. Ещё как сталкивались. Не меньше, чем сейчас. Ты так думаешь, потому что даже не пытался жить в настоящем. Я столько всего сделала, чтобы увидеть твою улыбку, но тебе, кажется, никогда не нужна была чья-либо помощь. Ты хотел продолжать считать окружающий мир полным насилия. Да, наверное, я всё-таки дура…       В беспрерывном потоке бреда Каюн Чонгук уловил лишь одну здравую мысль. Она определённо дура и, к счастью, сама то понимает. Как вообще можно было настолько исказить истину, которой он с ней желал поделиться? Кладбище прошлого? Она что, видит в нём мертвеца? Призрака, как и другие? Точно… Призрачные шаги — её выдумка. Ну нет — это Каюн мертва для Чонгука. С сегодняшнего дня ей больше нет места в его жизни.       — Никто ничего мне не внушал, — без особого желания, но возразил он. — Я просто создал место, где могу чувствовать себя живым. Отличный от бездушной реальности с такими же бездушными людьми. Разве это сложно понять?       — Пожалуй, — согласилась Каюн. — Разве способен хоть кто-то понять мир, где по-настоящему имеет душу только один человек, а все остальные бездушны и не знают, в чём истинная жизнь? — прикрыв глаза, она устало улыбнулась. — Нет. Сложно понять как раз тебе. Надеюсь, ты продолжишь работу с Ун Ынгю и тогда наконец осознаешь, что сам отталкивал тех, кто хотел с тобой общаться, а вместе с ними и окружающую тебя реальность.       Уходила Каюн, не попрощавшись. Провожать её Чонгук не стал. Только вышел закрыть изнутри дверь, когда та захлопнулась за уже бывшей подругой. Потом вернулся в свою комнату и с ногами залез на кровать. Минуты три он смотрел в чёрный экран телевизора, ни о чём особо не думая. Ему и так была известна истина:       «Понять меня никто не в силах…»