Я покажу тебе, что значит быть живой.

Сайори тянется к губам и, кажется, пьянеет от прикосновений с каждой минутой. Она вальяжно обвивает чужую элегантную шею и даже забывает о том, что будет об этом жалеть. Ведь связывать себя с Моникой—самое отвратительное решение, на какое только Сайори способна. И она ещё не раз успеет в этом убедиться. В том, как маняще выглядят глаза цвета сапфира, ещё в том, как легко и просто Моника способна убеждать. Особенно Сайори. Монике, на самом деле, ничего не стоит убить её прямо сейчас. Растоптать ногами, повалить в самую грязь и, конечно, одарить одной из своих очаровательных улыбок, как же иначе. Сайори назвала бы это действие своеобразным символом коварной иронии. Сайори же прекрасно знает, что умереть хотела бы именно Моника. Рыжеволосая с несвойственным зверством сниться Сайори каждую ночь. И сны эти представляют из себя смесь сумасшествия с привкусом горького шоколада на кончике языка. Поцелуи у Моники всегда пропитаны горечью, но Сайори уже привычно. Голубоглазая встаёт каждое утро и чувствует горькое покалывание в груди, ноющее даже во сне. Сайори поднимается, одевается, завтракает и с привычным дружелюбием идёт в школу, стараясь успеть собраться до того, как её друг детства устанет ждать и решит оставить её и сегодня. Так бессердечно, думается Сайори, пока Моника опаляет своим дыханием её шею. Моника точно бы дождалась—терпеливо стояла бы на пороге с сумкой через плечо и смотрела бы в небо. А, может, и на проходивших мимо людей. Версия с небом нравилась Сайори больше, в её понимании Моника не стала бы и секунды тратить на рассмотрение фальшивых людей. Сайори знает, и знает слишком много. Монике бы раздавить ей череп или подвесить девушку прямо в классе Литературного клуба. Но для Моники слишком много чести. Сайори перестаёт появляться на занятиях, ведь всё это время можно провести в компании Моники. Её бархатный голос, глубокие соблазнительные глаза, длинные, должно быть, шёлковые волосы и, определённо, модельные данные. И Сайори даже не смущается, когда в последнюю категорию вносит пропорции тела. Сидеть с Моникой на крыше и держаться за руки оказалось фантастикой. Сайори теперь задумывается только над тем, что ещё ей предстоит узнать о Монике. Вечно совершенная девушка в компании разбитой, суровой реальностью Сайори выглядит слишком неполноценно. Монику раздражает даже это. Даже держась за руки, Моника старается впиться ногтями в кожу, добраться до костей, будто этим она сможет докопаться до сути Сайори. Моника давиться в собственных эмоциях, и противная Сайори оказывается рядом даже сейчас. Так не вовремя. Сайори хочется задушить. В последнее время, Монику часто одолевают мысли покончить с чей-то жизнью, и даже необязательно именно с Сайори. И только Сайори знает, как мысли эти Монику пугают. Как отчаявшаяся в край, Моника пытается убежать от самой себя. Сайори так и хочется достучаться до разума Моники, убедить её, что чувствовать себя паршиво, время от времени,—нормально. Но единственное, на что Сайори действительно способна, так это касаться нежных губ и каждый чёртов раз чувствовать вкус крови, от чего-то ощущающийся горьким привкусом тошнотворный чувств. Сайори хочет убедить себя, что всё это временно, но Моника ломает даже эти установки. Бесцеремонно, грубо—в её вкусе. Сайори простит ей что угодно, даже леденящее предвкушение смерти и, последнее для Сайори, прикосновение к губам с привкусом горечи. Моника возвращает время вспять, не давая окончательно потерять рассудок и покончить с жизнью. Не в случае с Сайори. Монике гораздо легче убеждать себя в том, что делает она это исключительно ради забавы. Что Сайори—слишком ценный файл для исключения его из игры. Разумеется, Сайори известно. И знает она обо всём. Вот только для такой сентиментальной и впечатлительной Сайори справиться с этой нагрузкой тяжелее, чем Монике перейти в беспокойное смирение. Сайори оказалась не настолько глупой, как вначале могла предполагать Моника. Для файла с заранее прописанными репликами на каждых случай, с уже имеющимися характером, что не формировался с течением жизни, а всего лишь проходил этапы развития личности, запрограммированные кем-то ещё до появления Сайори в свет, в жизнь игрока. И этот главный герой не сверг правительство, по-прежнему не стал самым известным мальчиком в школе и даже не обрёл понимание любви за все эпизоды, проведённые в игре, что стало для её персонажей состоящим замкнутым кругом. Единственное, в чём он действительно преуспел, так это всё же принял приглашение вступить в Литературный клуб. Причина, по которой Сайори настигло состояние апатии и бессилия, тоже кроется в Монике. В той, кто так дерзко решает разрушить хрупкое и наивное восприятие мира у ещё такой молодой Сайори. Ей так же стоит знать, что, по сути, они бессмертны и вовсе не стареют. Это, пожалуй, было самым успокаивающим, о чём узнала тогда Сайори. Разумеется, Моника считает себя виноватой. Даже, если эти мысли она старается не допускать. Разве Сайори—не всего навсего ещё одна моделька, с самого начала имеющая сценарий к каждому вздоху, улыбке и шагу? Моника не должна питать сочувствия к файлу, чувства которые были проработаны не самой Сайори, а программным кодом. Но к Сайори в принципе сложно оставаться равнодушной. Всё дело, конечно, в Сайори. В её глазах жемчужной формы, покрытые бесконечной пустотой, в коротких волосах, которым не суждено быть уложенными, однако от этого всё равно хорошо смотревшимся на Сайори, словно так задумано, в улыбках, иногда кажущихся Монике такими настоящими, в резких, а иногда и слишком плавных действий. Бывает, Моника ловит себя на мысли, что не хотела бы знать, что существует лишь пока база данных игры не тронута посторонними лицами, желала бы не подозревать, что Сайори, оказывается, всего-то запрограммированный код из поставленных действий. Моника мечтает не знать. Но никто её молитв, конечно, не слышит. Она совсем одна в бесконечной петле однообразия, где вокруг—зомби, практически. Совсем пустые куклы, которыми с недавних пор Монике так нравится играть. Иначе она сойдёт с ума. Вечно идеальная Моника никогда не была прекрасной для самой себя. Казалось, будто ей просто льстят, чтобы заполучить доверие, а позже всячески пользоваться им, как заблагорассудится. На лицо вылазит привычная улыбка—Монике от неё уже не избавиться. Когда ей было грустно—никто не заметил. Так просто расходовать лимит чужой доброты. Сайори, пускай и не отличаясь примерным поведением, всегда была лучше. Умела она пробраться в самую душу, берёт Монику за живое и тянет, тянет, пока сердце не разорвётся от напряжения. Сайори не делает это специально, вовсе нет, просто это то, что в их отношениях не считается странным. Сайори, бестолковая и рассеянная, получала слишком много ненужного ей внимания. Моника знает, что для Сайори такое поведение тоже стало слишком привычным, чтобы отказаться. Моника даже чувствует зависть. Конечно, люди всегда испытывают зависть к тем, у кого есть что-то, чего нет у них самих. Моника проводит руками по шее, плечам, ключицам, спускается ниже, охватывает взглядом живот, рассматривает стройные ноги..Её красота не компенсирует чёрную дыру внутри—та забирает всё, что у Моники когда-либо было. И этого, в скором времени, становиться мало. Тогда бездна начинает поглощать внутренние органы. Сайори застряла где-то на уровне души. Ей тоже осталось совсем чуть-чуть. От Сайори после Моники осталось так мало, что мгла в пучине без проблем заберёт последнее. Обессиленная Моника падает на кровать, но ощущает под собой лишь текстуры. От нереальности всего вокруг становиться тошно. Всё, чем Моника когда-либо дорожила было не больше игры воображения. Моника настолько же пуста, как и все вокруг. Она тоже—файл, с собственной историей, особенностями, характером и подаренным, точно издевательски, пониманием происходящего. Моника перестаёт чувствовать себя живой, пока рядом, такая же мёртвая Сайори, нежно целует её своими пересохшими губами. Как, собственно, принято целовать мёртвых—прямо в лоб. Сайори впервые ощущает себя так свободно, когда танцует с Моникой на школьной крыше под алый закат. Держит крепко-крепко, будто Моника может куда-то исчезнуть. Хотя, если Моника того захочет—она может раствориться прямо в руках Сайори, с какой настойчивостью пальцы не цеплялись бы за талию. Сайори больше не появляется даже в Литературном клубе—всё своё время посвещает только Монике. Можно ли спасти одинокую душу, когда сам желаешь быть кем-то спасённым? Даже сквозь мерзкую улыбку и прищур сапфировых глаз, Сайори знает, что Моника точно попыталась бы, озвучь своё желание в слух. Ведь Моника точно волшебница—настоящая богиня целой цифровой реальности. И если Сайори пожелает, то Моника непременно исполнит практически любую прихоть. Игрок несколько раз появлялся на крыльце дома Сайори, но она ни разу так ему и не открыла. В прочем, больше он не предпринял ни одной попытки. Юри искусно удалось завладеть всем его вниманием. Никогда не интересовавшийся литературным трудом, главный герой внимательно изучал каждую строчку любимого произведения Юри, чтобы потом поделиться впечатлениями. Насколько сильно игра способна сойти с изначально подготовленного повествования? Должно быть, ознакомление с книгой под пятьсот страниц не далась ему легко. Моника умеет быть настойчивой, а Сайори—покорной, когда этого хочет Моника. Как далёк этот мир? Хочешь повидать его вместе со мной? Я покажу тебе, что значит быть живой. Доверишься мне, Моника? И Моника пойдёт. Ей нигде не скрыться от образа Сайори. Он засел глубоко внутри и исчезнет, когда чёрная дыра внутри поглотит всё остальное. Монике думается, что ей стоит сделать перестановку.