Stuck on you

Во время предполётного инструктажа Джон ёрзает, дёргает коленом, толкается, делает вид, что не слушает полковника, в общем, ведёт себя, как обычно. Гейлу нормально, возня Джона настолько привычная, что не отвлекает, скорее, создаёт уют, если об уюте вообще можно говорить в четыре утра перед боевым вылетом. Но вот то, что Джон выхватывает у него планшет и что-то пишет, это новое. Возмутиться Гейл не успевает, Джон суёт ему планшет обратно и смотрит своим лучшим щенячьим взглядом. Гейл опускает глаза и читает «свидание вечером????». В четырёх вопросительных знаках и двух подчёркиваниях столько Джона, что Гейл улыбается, пока жирно замазывает не относящуюся к заданию информацию, и кивает. Если честно, Гейл понятия не имеет, как Джон представляет себе свидание посреди военной базы, но уверен, что он что-нибудь придумает. И, наверное, именно желание узнать, что же затеял Джон, помогает Гейлу выжить и довести подбитый самолёт до полосы. Джон исчезает сразу после допроса. Гейл обедает, не разбирая вкуса того, что ест, и идёт в пустую казарму. Все остальные в клубе, поэтому можно позволить себе сжаться в комок в попытке спрятаться от мира и от собственных мыслей. Грохот камешков по жестяному боку ниссеновского барака возвращает его из небытия. Сердце колотится то ли от предвкушения, то ли из-за внезапного громкого звука. Джон снаружи восхитительно доволен собой. Гейл только головой качает. «Ну что? Если нет окошка, чтобы деликатно привлечь внимание красавицы, приходится импровизировать». Джон с поклоном предлагает ему руку, и устоять перед его улыбкой невозможно. Хочется так много сказать и так много спросить. Узнать у Джона рецепт, который позволяет ему вот так улыбаться, хотя ещё и шести часов после налёта не прошло, но Гейл уже и так знает его ответ, поэтому просто молча вкладывает ладонь в ожидающую руку и послушно шагает за Джоном в сумерки. Мозг не сразу обрабатывает увиденное, потому что это невозможно, не в этой реальности, но даже если моргнуть, то невероятное и волшебное не исчезает. Под деревьями горят тусклые керосиновые фонари, прижимающие к земле углы покрывала. Не растворяется миражом тарелка с какими-то булочками и термос. Блики света играют на тугих боках тёмно-красных яблок. И Гейл не знает, кому Джон душу продал, потому что это его любимый сорт, который он не ел и не видел даже с самого прилёта в Англию. Гейл глубоко вдыхает яблочный запах и не знает, что делать с чувствами, которых вдруг стало слишком много. «Позволь поухаживать за тобой», — тихо говорит Джон. «Никогда не был на свидании, не знаю, что положено делать». «Положено? — удивлённо переспрашивает Джон. — Положено быть счастливым и много целоваться. Присаживайся, я тебе покажу». Гейл сидит на покрывале и наблюдает за Джоном, который деловито распиливает булочку пополам и мажет её маслом и джемом. «Эти штуки называются сконы, Бак. Пегги из столовой обещала испечь, если я смогу достать продукты». Джон протягивает ему готовое блюдо — слишком высоко, чтобы передать из рук в руки, и Гейл понимает намёк. Неведомый прежде скон и правда вкусный, но пальцы Джона, с которых он слизывает крошки и масло, вкуснее. Джон сглатывает, но не ведётся. Продолжает болтать и угощать Гейла, ест сам, разливает кофе, намазывает ещё один скон, режет четвертинками яблоки, вычищая сердцевину. А потом Джон вытягивает ноги через всю импровизированную скатерть, прислонившись спиной к стволу, а Гейл лежит в его объятиях, потому что на свидании положено быть счастливым. Счастья внутри Гейла сейчас через край, ещё в обед он и не предполагал, что такое возможно. «Так когда мы будем целоваться?» — уточняет Гейл, поднимая голову. У губ Джона привкус смеха и яблок.