home.

В середине недели бар обычно пустовал, чему Ёнджун был несказанно рад. Любоваться на пьяные рожи и слушать несвязный бред было настоящей пыткой, чего уж говорить о ненавистном запахе по́та и перегара, исходившим от каждого второго посетителя. Ёнджун ненавидел свою работу. Ненавидел настолько сильно, что хотел сжечь это место к чертям. Больше всего он терпеть не мог осознание того, что он тратит свои летние каникулы на никому не всравшийся бар (зачёркнуто «притон»), хотя вместо этого мог спокойно коротать летние деньки за просмотром каких-нибудь сериалов. «Пахал, как лошадь, весь семестр, а мне даже банально выспаться не дают!» — сокрушался на происходящее со своей жизнью Ёнджун, во время летних каникул поднимаясь в шесть утра на «любимую» работу, навязанную родителями. Навязанную, потому что предки отчего-то решили, что высшее образование в жизни их детей играет второстепенную роль и они с огромным удовольствием будут заниматься семейным бизнесом. Отец как-то загорелся идеей открыть собственное, как он выразился, «заведение с живой музыкой», вот только единственной живой музыкой в этой тесной пивнушке метр на метр были, разве что, ядовитые шуточки Ёнджуна в сторону посетителей и его бесконечные жалобы своему брату, Субину, на вонь и шум. Тому, впрочем, было все равно на нытье старшего. Субин всегда молча и качественно выполнял свою работу официанта без жалоб и возмущений, и Ёнджуна это бесило. Бесил правильный до чёртиков младший брат с желанием быть идеальным во всем. Аж челюсть сводило от этой тошнотворно вежливой улыбки, которой Субин одаривал каждого посетителя, отчего хотелось врезать, раскрошив ряд белоснежных зубов. Даже сейчас его до безобразия идеальный братец оттирает столы от жирных пятен до блеска. Ёнджуну хочется подойти сзади и дать этому выскочке хороший пинок под зад, но он лишь коротко скрипит зубами и с принимаемся протирать мокрую посуду. — Эй, Джун! — окликает его через какое-то время Субин, и парень поднимает хмурый взгляд на брата. Тот подходит к барной стойке с ведром и шваброй и кивает в сторону выхода. — Тебя там какой-то сопляк спрашивает, говорит, что вы друзья. — Нет у меня таких друзей, — фыркает в ответ старший, возвращая взгляд к стеклянным кружкам, которые до этого так ожесточенно протирал. Затем, немного подумав, едко добавляет: — Возможно перепутал тебя со мной. Однако его брат пропускает колкость мимо ушей (к огромному сожалению Ёнджуна). — Он сказал, что он твой Хатико и будет ждать тебя целую вечность, — говорит Субин и отходит в сторону, а Ёнджун громко вздыхает и чертыхается, припоминая, что одна назойливая малявка в списке его друзей все же имеется. Кай сидел на крыльце перед входом в бар и, насупившись, прижимал к своей груди потрёпанную доску скейтборда. Лицо нещадно жгло, напоминая об отцовском кулаке, и блондин морщится от боли, едва коснувшись пальцами посиневшего участка кожи. Кай с детства был тормозом, поэтому никогда не выходил из драк победителем, чего уж говорить о стычках с родным отцом. — Малой, что-то ты совсем не похож на Хатико. Я разочарован. Услышав знакомый голос, мальчишка мигом обернулся и улыбнулся так широко, насколько это было возможно, завидев старшего. — Ён-а! ~ Кай вскочил с крыльца и в несколько прыжков преодолел расстояние между ним и хёном, после чего неуклюже повис на крепкой шее Чхве, звонко чмокая того в щёку. Старший наигранно охает от недовольства, но руки сами машинально обхватывают талию Хюнина и прижимают к себе как можно крепче. Кай хихикает куда-то в шею и выдает какую-то шутку, содержание которой Ёнджун пропускает мимо ушей, стоит ему только заметить помятую физиономию мальчишки. — Что с лицом? — поинтересовался Ёнджун, осторожно перехватывая подбородок младшего и всматриваясь сначала в разбитую губу, а затем в малиновые разводы на скуле. — Упал со скейта, — пожимает плечами Кай, моргнув два раза. Ёнджун усмехается про себя — опять врёт. За два года Чхве изучил Хюнина с головы до пят и прекрасно знал, когда тот говорил правду, а когда — ложь. А этот наивный ребёнок до сих пор думал, что старший плохо его знает. — Отец? — Я не был дома, — протянул Хюнин, начав жевать нижнюю губу, и тут же ойкнул, стоило зубами коснуться запёкшейся ранки. — Не ври. — Правда, хён! Я ночевал у Тэхёна! — Неужели? — наигранно изумляется Чхве. — Тогда это Кан тебя так разукрасил? Придется поговорить с ним на его же языке. — Нет же! — Ёнджун видит в глазах младшего промелькнувшую вину и испуг от раскрывшейся лжи. Давить на парнишку не хочется — и так понятно, откуда синяки, — поэтому он лишь вздыхает и проводит рукой по пшеничным волосам Кая, слегка взлохмачивая. — Пошли. Угощу тебя мороженым и сделаем что-нибудь с твоим лицом. Губы Хюнина растягиваются в счастливой улыбке, и он радостно подпрыгивает на месте. — А шоколад горячий сделаешь? — Твоим зубам это вряд ли понравится. — Ну сделай, хён! — канючит Кай и строит жалобную моську, заставляя Ёнджуна усмехнуться и закатить глаза. — Который с зефирками… — Это называется маршмэллоу, — продолжает подтрунивать Чхве, получая искреннее удовольствие от надувшихся щёчек Хюнина. — Какая, блин, разница? — пыхтит младший, щипая вредного хёна за бок, а после хмурится, выводя невидимые узоры на клетчатой рубашке Ёнджуна, его рабочей униформе. — Побалуй меня сегодня, чего тебе стоит? — Только потом не жалуйся на больные зубы, — бурчит Ёнджун и тянет мальчишку в бар. Кай уплетает любимое мятное мороженое с шоколадной крошкой и ждёт, пока Ёнджун закончит с уборкой в баре. На веснушчатом личике и разодранных коленях с ладошками красуются разноцветные пластыри с уточками — Кай любит все яркое и необычное, даже пластырь, поэтому Ёнджун покупает их специально для него. Хюнин постоянно умиляется, сравнивая их с Чхве. Старший на это лишь фыркал, называя ребячеством и глупостью, а Кай обижался и называл Чхве чёрствым анти-романтиком. Правда, длилось это недолго, ведь мистер-Чхве-чёрствое-сердце-Ёнджун обычно сгребал в охапку надувшееся блондинистое существо и долго-долго щекотал и целовал, мурлыча в покрасневшие ушки всякие смущающие вещи, пока Хюнин не начинал пищать и смеяться, автоматически прощая своего заносчивого парня. Субин ушел незадолго до того, как они пришли, сказав, что у него занятия с репетитором, поэтому Ёнджун сам должен был закончить с уборкой. Старший на это лишь закатил глаза и скорчил рожицу вслед уходящему брату, заставив Кая тихо засмеяться. — Хён, ты слишком к нему придираешься… — Учить меня будешь, мелочь? — Какой ты бука, — дуется младший, засовывая очередную ложку в рот мороженного. — Ты на Сквидварда похож. — Опять твои дурацкие мультяшки. — Эй! Вообще-то мультики иногда несут больше смысла, чем многие фильмы! — важно подмечает Кай с полным ртом и поднимает вверх ложку. Ёнджун убирает посуду и хмыкает в ответ. — Тебе уж виднее, как же, — и смеётся, уклоняясь от ладошки, намеревавшейся шлёпнуть его по лбу. — И чем же я на него похож? — Вечно недовольный и ворчишь, как дед! А ещё нос у тебя такой же, как у него! — Ах, вот как, значит, — тянет Чхве с ехидной улыбочкой. — А ты тогда Спанч Боб. — Это ещё почему? — Такая же заноза в заднице, как и он. Кай в ответ только хихикает и шутливо грозит кулаками. Он уже привык к колкостям старшего, хоть и вечно наигранно на него обижается (чтоб не расслаблялся!). Ёнджун по жизни такой грубый, но он никогда не сделает больно дорогому для него человеку, Кай знает. — За что отец ударил? Кай вздыхает и криво улыбается, бросая на Чхве виноватый взгляд. Проницательности хёна можно позавидовать. — Все как всегда, — пожимает плечами шатен, помешивая ложечкой остатки мороженого. Сладость слегка подтаяла и образовала тёплую белую пенку, которую Хюнин не любил. Не любил так же сильно, как и вечные придирки со стороны родителей. Больше он ничего не говорит, а Ёнджун не давит и ничего не требует, хотя внутри у него вулканы извергаются от ярости. Кай всё сам скажет, ему просто нужно немного времени. Мороженое постепенно было съедено, уборка закончена, и парни плавно переместились на улицу. Устроившись на старой, обшарпанной скамейке под тенью дерева, Ёнджун с наслаждением вытянул ноги и достал из кармана мятую пачку сигарет с зажигалкой. Горький привкус вишни и никотина приятно обжёг горло, напуская на организм умиротворение, и рыжеволосый глубоко вздохнул, закрыв глаза и откинув голову назад. — Не расскажешь? — спрашивает он снова, но особо ни на что не надеется. — Должен же я знать причину, из-за которой у твоего папаши будет сломан нос. Хюнин в ответ только слабо улыбается и вздыхает, снова начиная кусать губы, за что Чхве хочется дать ему лёгкую оплеуху и отругать. Сам же недавно хныкал, когда Ёнджун её обрабатывал, а теперь снова заставляет её кровоточить. От этой вредной привычки нужно срочно избавляться, и Ёнджун обещает это сделать, мысленно помечая данный пункт в своём воображаемом блокнотике. — Да тут и нечего рассказывать… — тихо отвечает Кай, рисуя стопой невидимые узоры на асфальте. — Сам же знаешь, что начинается каждый раз, когда от Леи приходит хоть какая-то весточка. Ёнджун молча кивает в ответ. Он не особо интересовался жизнью старшей сестры сестры Кая, тот сам зачем-то рассказывал о ней, хотя знал безразличии старшего к девушке. Ёнджун был в курсе только причины отъезда Леи — ей надоело плясать под дудку родителей, в частности отца, и она, собрав вещи, уехала из их провинциального городка в Сеул. Там она начала карьеру какой-то не особо известной певички, заключив контракт с маленьким агентством. Но судя по тому, что она не возвращалась с тех пор, её, видимо, всё устраивало. — И что? — тем же тоном спрашивает Ёнджун, а внутри все содрогается от мысли, что младшему вновь сделали больно, а он не смог его защитить. В очередной раз. — Леа вышла замуж пару дней назад. За своего продюссера. Родители были в бешенстве… Папа особенно… Кай заметно съёжился после упоминания отца, и Ёнджун до боли прикусил внутреннюю сторону щёки, дабы не выругаться вслух. Консервативные заморочки семьи Хюнин выводили его из себя, особенно скотское отношение к собственным детям. Каждый раз видя затравленный взгляд Кая, его ломанную улыбку и дрожащие руки, Чхве был в шаге от того, чтобы самолично не пойти к его родителям на разборки. И даже сейчас, несмотря на собственное обещание сломать старшему Хюнину нос, он еле сдерживается. За Кая страшно, ему после выходки Ёнджуна точно жизни не будет. Ёнджун тихо скрипит зубами и вновь затягивается. Бросает взгляд на следы от побоев на теле младшего, уже догадываясь, что было дальше, но все равно спрашивает. — И что дальше? — А дальше… Хюнин запинается, зарываясь носом в воротник своей старой, застиранной толстовки. Ёнджун помнит, как предлагал купить ему новую, с любым принтом, какую только младший захочет, но Кай упорно отказывался. Убеждал, что ему комфортнее носить старые вещи, а сам всегда прятал рукава за спиной, стесняясь посеревшей ткани с торчащими нитками. И Ёнджун не упорствует, не давит своей настойчивостью, уважая чужое мнение. Ему не все равно, просто старший знает, несколько шизанутые у Хюнина предки. Только вещь испортят и на Кая выльют ушат дерьма, а Ёнджуну потом собирай по кусочкам маленькое сердечко. — Они плохо говорили о сестре… — прошелестел голос Кая будто откуда-то издалека. — Я хотел защитить её, а отец накричал на меня и кинул книгу… Названия я не разглядел, — издал тихий смешок, — а жаль: было бы любопытно узнать творение какого автора чуть не выбило мне глаз. Ёнджун вспоминает ссадину на щеке, заклеенную милым пластырем и вновь чувствует непреодолимое желание приложить физиономию отца Кая об кирпичную стену за баром. — Лишь бы не «Гордость и предубеждение»… — машинально бросает Чхве, а сам думает совсем о другом. — Тебе не нравится Джейн Остин? — Да пофиг на нее, — отмахивается Ёнджун и разваливается на скамейке, вызывая возмущенный возглас со стороны Хюнина, потому что ботинок старшего случайно заехал ему по джинсам, оставляя пыльный след от подошвы. Чхве приобнимает младшего, ткнувшись ему губами в висок, как бы извиняясь, чем вызывает добродушное бурчание Кая. — Просто её роман слишком идеализируют, хотя он того не стоит. — Хён, своими словами ты сейчас оскорбил миллион фанаток, — сказал Кай, тихо смеясь в ладошку, на что Ёнджун лишь фыркнул и в который раз за вечер закатил глаза. Уже машинально, кстати. — Они бы точно сожгли тебя на костре за такие слова. — Какое мне дело до маленьких девочек, идеализирующих любую книгу с клишированным сюжетом и красивыми цитатками? Верно, никакого. — О боже, откройте окно, здесь стало душно. — Мы на улице, поэтому при всем нашем желании мы не сможем это сделать. — Хён, тебе кто-нибудь говорил, что ты редкостная зануда? — Ну, — Чхве в очередной раз затянулся и выпустил струйку дыма, задумчиво подняв взгляд на небо, — ты точно второй человек. — А кто первый? — Субин. — Знаешь, я почему-то не удивлен… Прохладный ветер неприятно царапает кожу. Нынешний август обещает быть холодным. Каю всё-таки нужна новая толстовка. Ёнджун мысленно обещает себе после зарплаты затащить младшего в торговый центр и купить ему самую огромную и самую жёлтую, какие только есть, толстовку. Не потому что он сравнивал Хюнина со Спанч Бобом, просто мелкий до жути любит этот цвет. А с родителями Чхве как-нибудь потом разберётся. Кай топчется на месте, прижимая к груди тот самый скейт, с которым он пришёл в бар, будто он был каким-то сокровищем, и терпеливо ждёт, пока Ёнджун меняет табличку «Open» на «Close» и запирает главный вход, чтобы со спокойной душой пойти домой. Он плотнее кутается в ветровку, которую ему дал старший, по самый нос зарываясь в воротник, потому что мёрзнет. Нос щекочет приятный аромат имбирного печенья — от вещей Чхве всегда пахло сладкой выпечкой, хотя он терпеть её не мог. А Каю нравилось. От хёна всегда пахло теплом и домашним уютом, которого не было в семье Хюнинов уже очень давно. Наверное, это случилось после того, как Леа навсегда разорвала отношения с родителями и переехала в другую страну, а может быть и раньше, Кай уже не помнил точно. Знал только то, что Ёнджун заменил ему семью и позволил почувствовать себя кому-то нужным и любимым, чего Каю всегда не хватало, как глотка свежего воздуха. С Ёнджуном он чувствовал себя счастливым. — Замёрз? Чхве засовывает руки в карманы черного худи и вопросительно смотрит на нахохлившегося младшего. Тот отрицательно мотает головой, но Чхве этому не верит и натягивает на блондина капюшон. — Пошли уже, а то обвешаешься соплями и мне придётся внепланово тратиться на лекарства. А мне до зарплаты ещё две недели жить, между прочим. Они идут вниз по улице, по направлению к жилым кварталам, наслаждаясь тёплыми лучами августовского солнца. Кай смешно щурится и щебечет о какой-то ерунде, пока Чхве его слушает, засунув одну руку в карман джинсов, а второй сжимает ладошку Хюнина, периодически поглаживая тыльную сторону большим пальцем. Он не привык много болтать, ведь слушать намного интереснее и приятнее, особенно, если это Кай. Они проходят мимо поворота, за которым находится дом Хюнина, и младший внутренне содрогается. Кай знает, что Ёнджун не поведёт его к родителям, но все равно спрашивает по-детски наивно: — К тебе? И Ёнджун смотрит на него, как на дурачка, но не говорит никаких колкостей, напротив, слегка щелкает младшего по носу и мягко улыбается. Он знает, что Хюнин не хочет возвращаться домой, особенно после ссоры с отцом, которого Кай боится до смерти, хоть и не показывает этого. И Чхве знает, как мучительно для младшего пребывание в месте, где каждый твой шаг контролируют и тыкают лицом в совершённые тобой неудачи и ошибки. Глядя в эти карамельные глаза, в которых детская наивность перемешана с немой мольбой, Ёнджун в сотый раз убеждается, что Кай ребёнок. Ребёнок, которого недолюбили и отняли ощущение безопасности, поэтому старший готов вернуть ему это. Окружить заботой и любовью, показать, что в мире ещё есть люди, которым можно доверять и которым Кай будет дорог просто за одно своё существование. Ёнджун подарит Каю «дом» и будет делать это до тех пор, пока мальчишка сам не захочет прекратить это. И если это действительно случится, Чхве покорно примет это, как бы больно не было, и отпустит своего любимого, однако, что-то ему подсказывает, что подобного никогда не случится и их чувства к друг другу никогда не угаснут. — Глупости какие-то говоришь, — нарочито недовольно выдает Чхве, обхватывая шею Кая одной рукой и чуть прижимает к себе, оставляя лёгкий поцелуй на лбу, а мелкий и не думает отстраняться, наоборот, ещё больше ластится. — Горячий шоколад с маршмэллоу я тебе так и не сделал, а еще надо бы Спанч Боба пересмотреть… — Пересмотреть? — младший округляет глаза от удивления. — Ты серьезно? — А нечего было трещать о нём без умолку, — ворчит старший и еле сдерживает довольную улыбку, замечая знакомые озорные искорки в глазах Хюнина и его радостную улыбку. — И обниматься будем? — И обниматься. — И много-много целоваться? — И целоваться тоже. Ёнджун терпеть не может летнюю подработку из-за отсутствия отдыха, легкомысленность родителей, неинтересную ему учёбу в университете и занудного брата, однако, пока в его жизни существует маленькое солнце по имени Хюнин Кай, он ни за что не возненавидит свою жизнь и не опустит руки. Ёнджун будет учиться и работать ради Кая и их общего будущего. Потому что Хюнин и отношения с ним— его личный маленький рай, дом, в который хочется возвращаться вновь и вновь.