***
Цзян Чэн проснулся, а может, и нет. Всё тело болело; что-то сковало его по рукам и ногам. Он попытался вывернуться, но едва смог пошевелиться — его будто густой патокой залили. Цзян Чэн запаниковал: нужно освободиться, случилось нечто ужасное, и он… Он должен… Он должен был что-то сделать. Цзян Чэн задышал быстрее, бешено заработали лёгкие, но воздуха всё равно не хватало. Духовная энергия хлынула внутрь, подобно прохладной воде заполняя меридианы, уняла боль и заставила замедлить дыхание. Кто-то приподнял ему голову, вложил в рот пилюлю. Цзян Чэн бездумно сглотнул, и за первой пилюлей последовала вторая. К третьей он уже контролировал тело достаточно, чтобы отвернуться и плотно сомкнуть губы, покрытые лекарственной горечью. Чужая рука легла на лоб, откинула упавшие на лицо волосы. — Давай, Цзян Чэн, осталась последняя пилюля. Открой рот, ну же. Знакомый голос; не сестры, но чей-то, кому он доверяет. Безотчётно открыв рот, Цзян Чэн проглотил последнюю пилюлю. — Вот и молодец, — тепло произнёс этот кто-то. Тихо вздохнув, Цзян Чэн слегка повернул лицо, уткнувшись в скользящую по лицу руку. Она замерла на мгновение, а затем его невесомо погладили по щеке — одним пальцем, едва касаясь кожи. — Он поправится? — Имя обладателя этого голоса всплыло в сознании сразу. Цзинь Лин звучал встревоженно и очень несчастно. Третий голос, незнакомый, должно быть, принадлежал человеку, передававшему ему ци. — Боюсь, пока рано давать прогнозы. Лекарство частично нейтрализует действие яда, но полноценного противоядия не существует. Всё зависит от того, сколько он выпил, и от его собственных сил. — Значит, всё с ним будет в порядке, — с непоколебимой уверенностью объявил первый голос. — Цзинь Лин, не вешай нос. Цзян Чэн — один из сильнейших людей, кого я знаю. Цзинь Лин влажно всхлипнул. — Себе это скажи! Не я один тут нос повесил. Цзян Чэн подорвался было утешить племянника по вбитой годами привычке, но ровный поток энергии неумолимо увлекал его прочь, и вскоре Цзян Чэн снова рухнул в темноту, погребённый под его тяжестью.***
Рядом кто-то напевал — полузабытый мотив из детства, песню о разлучённых возлюбленных, которая так нравилась сестре. От этой мелодии ныло в груди, а может, всему виной была усиливающаяся лихорадка, жгущая раскалёнными углями за грудиной. Цзян Чэн открыл глаза, проморгался. Вэй Усянь рисовал, сидя у его кровати. Цзян Чэн прокашлялся. — Вэй Усянь. Тот подскочил, вскинул голову. На бумаге осталась полоска туши, но Вэй Усянь едва ли заметил это. — Цзян Чэн! Очнулся! Ты как? Пить хочешь? Цзян Чэн зажмурился, снова открыл глаза. Говорить было сложно — Цзян Чэну казалось, что каждое слово он будто из-под слоя грязи выкапывает. — А ты что здесь делаешь? Вэй Усянь помрачнел, но быстро взял себя в руки. — Я… Да так, просто приглядываю за тобой. Нам всё ещё нужно найти отравителей, понимаешь ли. Я бы ушёл, но мы не знаем, кому можно доверять… — Ты же умер, — перебил его Цзян Чэн. Было очень важно донести это. Ему уже не раз такое снилось. Иногда Вэй Усянь понимал, что мёртв. Иногда — нет. Цзян Чэн не знал, какие из этих снов хуже. Сам того не осознавая, он выпростал руку из-под одеяла и вцепился в край рукава Вэй Усяня, мазнул пальцем по внутренней стороне запястья, почувствовав ровный ритм его пульса. На ощупь тот казался совсем настоящим. Впрочем, это ещё ничего не доказывало. Вэй Усянь растерянно хлопнул глазами. — Эм… — Он взглянул на свой рукав. — Да, умер, — чуть мягче продолжил он. — Но теперь живой. Цзян Чэн, ты… — Ты упал, — не успокаивался Цзян Чэн, вспоминая тёмную, изрезанную пещерами пропасть, поглотившую Вэй Усяня без следа — будто он и не жил никогда в этом мире. Цзян Чэн содрогнулся, снова закашлялся. — Я искал, позже. Там ничего не было. Только кости и твоя флейта, — шёпотом закончил он. Вэй Усянь смотрел куда-то сквозь него; на его лице застыло странное выражение. — Знаю, — вздохнул он. — Наверное, оно и к лучшему. Ты представь, что бы они сделали с моим телом. — Я бы его забрал. — Пальцы Цзян Чэна сдвинулись, обхватили запястье. Он закрыл глаза, снова открыл их в подобии медленного моргания. Здесь и раньше было так темно? — Вернул домой. — И что дальше? Цзян Чэн хмыкнул: — Не знаю. Так этого и не понял. Он сделал вдох, потом ещё один — воздух застрял в горле, вылившись в приступ кашля. Цзян Чэн рвано дышал; раскалённый уголь вспыхнул в груди пламенем, жар от которого растекался по всему телу. Он приподнялся на локте, будто пытаясь вынырнуть на поверхность. Из глаз Вэй Усяня исчезла отстранённость. Он выпрямился, положил вторую руку на лоб Цзян Чэна. Тот прикрыл глаза, подаваясь навстречу прохладной ладони. Грудь тяжело вздымалась, не давая вдохнуть. — Цзян Чэн, ты весь горишь. Цзян Чэн стиснул пальцы, не дав ему подняться. — Если я не… — Он прервался, втянул воздух в лёгкие. — Присмотри за А-Лином. — Никуда ты не денешься. Цзян Чэн нетерпеливо дёрнул рукой, обхватывающей его запястье. — Обещай. — Я… обещаю, — закончил Вэй Усянь уже другим, мягким голосом. Цзян Чэн разжал пальцы, оседая на постели. — На этот раз… лучше бы тебе сдержать слово. — Сдержу. Закрывая глаза, он ещё успел увидеть, как Вэй Усянь вскочил со стула, широким шагом пересёк комнату и распахнул дверь, крикнув кому-то снаружи: — Приведите врача, сейчас же.***
Цзян Чэн искал его, бродя по бесконечным чёрно-бурым пейзажам Цишаня. Одной рукой он прижимал к себе тело сестры. В другой, сморщив покрасневшее личико, плакал крохотный Цзинь Лин, и Цзян Чэну не удавалось его успокоить. С каждым шагом тело его сестры становилось всё тяжелее и холоднее — но Цзян Чэн не мог остановиться. Вэй Усянь был где-то здесь. Грудь сжималась от горя и ледяной ярости, но что бы он ни чувствовал, прежде всего Цзян Чэну нужно было найти его. Затем он оказался на дне расщелины; у его ног вздымалась груда побелевших от времени костей. Рядом лежала Чэньцин — её кроваво-красная кисточка ярко выделялась на фоне чёрной почвы. Он должен был забрать её, и кости тоже, это было важно, но сестра и Цзинь Лин оттягивали руки, и Цзян Чэн не знал, что делать, чтобы удержать их всех. С каждой его попыткой кто-то из них неминуемо съезжал вниз, к земле. А потом всё вокруг начало разрушаться, сверху посыпались пыль и щебень, он уронил сестру и А-Лина, и не знал, где они, куда они все делись, он остался один и задыхался, погребённый под тяжестью камней…***
— Давай, Цзян Чэн, дыши. Просто дыши. Вот так. Вдохни через нос, пусти воздух вниз до живота, как дядя Цзян учил. Чтобы лёгкие сжимались и расширялись в такт пульсации золотого ядра. А теперь снова: вдох. Выдох. Вдох. Выдох. — Знаешь, тебе всегда это лучше удавалось. В медитации ты меня обходил. Тебе хватало терпения, а я не мог усидеть на месте. Теперь снова: вдох…***
— …губы синие. — Знаю, А-Лин. — Пауза. — Может, ему лучше сесть. Давай, возьмись с другой стороны, и…***
Он стоял на дне могилы. Вэй Усянь возвышался над ним с лопатой в руках. Цзян Чэн кричал, но его словно не замечали. Каждый взмах лопаты осыпал его землёй, погружая всё глубже и глубже.***
— Лань Чжань! — Вэй Ин. Зашуршала одежда; кто-то рвано выдохнул. — Спасибо, что откликнулся. Знаю, в Гусу у тебя много дел… — Он твой брат. Как он? — Не… не очень. Лекари говорят, это ожидаемо, но, Лань Чжань, он с трудом дышит! — Ты в порядке? — Я-то? Да что со мной будет, ха. Просто я ничем не могу помочь, только сижу тут… — Хочешь, сыграю для него? — Правда? Сыграй, пожалуйста! — Конечно. Звуки гуциня заполнили комнату на мгновение ослабляя тяжесть в груди.***
— …удалось отследить до лавки в восточной части города. Яд достал слуга Цзинь Гуансиня — один из его племянников мог бы побороться за место главы ордена, но мешал Цзинь Лин. Подкупили прислугу, работающую на кухне. Кто-то холодно рассмеялся. — Они в самом деле думали, что без Цзян Чэна Цзинь Лин останется беззащитным? Или думали, Цзян Чэна тоже защитить некому? — На губах заиграла злая усмешка. — Цзинь Лин, посиди-ка с ним немного. А мне надо кое с кем посоветоваться. Кто-то другой лёг рядом, обнял рукой за пояс. Цзян Чэн потянулся навстречу, упираясь в чужое плечо. — Я за ним присмотрю. Но, дядя… — Что? — Не отнимай у меня всё веселье. Я тоже хочу побеседовать с Цзинь Гуансином. Усмешка сменилась подобием улыбки. — Разумеется, глава Цзинь, до суда он доживёт… если постарается. — Прекрасно. Ладно, дядя, давай-ка продолжим дышать: вдох… Выдох…***
Кто-то держал его за руку — с пальцев тонкой струйкой текла ци. Это успокаивало. — Я вдруг вспомнил, как твой отец отправил нас к лекарям поучиться. Ты ненавидел эти занятия, говорил, скука смертная. А я был так увлечён хорошенькой целительницей, что всё прослушал. Сейчас вот об этом жалею. Поток энергии постепенно слабел, пока не иссяк вконец. — Эх… Прости, пока что не могу дать тебе больше. Бедняга Мо Сюаньюй, так себе у него было с золотым ядром. Я над этим работаю, но во второй раз идёт не так споро…***
Музыка вернулась; каждая нота будто впитывалась в грудь, открывая лёгкие, помогая впускать воздух. Медленно, очень медленно возвращалась к нему способность дышать.***
Цзян Чэн проснулся с ощущением, будто выдержал десять схваток с Вэнь Чжулю. Ныло в груди, рёбра стискивали по бокам горящей сетью. Но воздух свободно проникал в лёгкие — наконец-то! — а сознание было ясным впервые за долгое время. Он приподнял голову, тяжёлую, как валун. Вэй Усянь дремал, привалившись к изголовью. Под глазами у него залегли глубокие тени — похоже, он почти не спал в последние дни. Одной рукой он обхватывал Цзян Чэна за спину. В голове крутились смутные воспоминания о том, как кто-то часами помогал ему сидеть прямо, напоминая о необходимости дышать. И… кто-то играл на гуцине? Было больно, но Цзян Чэн молчал, наслаждаясь самим фактом того, что он ещё жив. А… неплохо всё-таки сидеть вот так, рядом. Давненько с ним рядом никто не сидел. Несколько мгновений спустя Вэй Усянь пошевелился. Цзян Чэн видел, как двигались под веками его глаза, как хмурились брови на напряжённом лице. Ему что-то снилось. «Шицзе», — произнёс Вэй Усянь одними губами, и Цзян Чэн легко пихнул его локтем. Вэй Усянь подскочил на месте. — Что… Лань Чжань, я в порядке, я просто… — Поняв, где он находится, Вэй Усянь распахнул глаза. — Цзян Чэн! Ты проснулся! Цзян Чэн утвердительно хмыкнул — говорить было лень. (Лицо Вэй Усяня просияло от радости, и этот зрительный образ Цзян Чэн засунул подальше в глубины памяти. Потом разберётся. Внутри разлилось тепло, так сильно отличавшееся от былого ощущения обжигающих углей под рёбрами.) Вскарабкавшись на кровать, Вэй Усянь приложил ладонь ко лбу Цзян Чэна, а затем и к груди, проверяя дыхание. — Уже лучше, — объявил он через пару мгновений. — Жар утих, и дышишь ты намного легче. Как самочувствие? — Как будто… — Цзян Чэн снова закашлялся, но теперь больше из-за сухости в горле. Вскочив с его постели, Вэй Усянь схватил стоявший на прикроватном столике кувшин, налил воды и помог ему напиться — у Цзян Чэна так дрожали руки, что он едва не опрокинул чашку. Как ни странно, ему не было стыдно за это: либо он слишком устал, чтобы переживать о подобном, либо уже смирился. По всему выходило, что в забытье он провёл как минимум несколько дней; разумеется, кто-то должен был ухаживать за ним во время болезни. Его даже переодели, сменив официальные одежды на лёгкий халат для сна. — Как будто этот твой жуткий мул лягнул меня в грудь, — продолжил он, когда закончил пить. — Неоднократно. — Эй, не оскорбляй мою верную скакунью! — слабо запротестовал Вэй Усянь, заново наполняя чашку. — Мы с ней через многое прошли вместе. — Говорить правду — это не оскорбление, — возразил Цзян Чэн, мелкими глотками потягивая воду, затем откинулся на подушки и прикрыл глаза. — Погоди, не засыпай пока, Цзинь Лин захочет повидать тебя. Он вот-вот придёт, мы дежурили посменно… — Долго? — Почти неделю. Цзян Чэн открыл глаза. — А совет? — Перенесли, — ответил Вэй Усянь, растягивая губы в чём-то, совсем не похожем на улыбку. — Пришлось найти время для суда. Как удобно, что представители всех основных орденов и так тут были. — Это был… Цзинь Гуансинь? — отважился спросить Цзян Чэн — О, так ты тогда не спал? Да, он. Цзян Чэн фыркнул. — Крысиное отродье. Вечно ставил Цзинь Лину палки в колёса. Стоило догадаться, что он может выкинуть что-то подобное. — Больше от него проблем не будет. Ни от него, ни от его племянника. — Отлично. Он заслужил. — Что ещё ты помнишь? — осторожно поинтересовался Вэй Усянь. — Хм… Так, обрывками… Лань Ванцзи правда приехал? — Да, на третий день. Всё бросил и примчался из Гусу, как только узнал. Цзян Чэн… не знал, как относиться к подобным известиям. — Ха. Не ожидал. — Эй, Лань Чжань хороший! — возразил Вэй Усянь. Будто Цзян Чэн подразумевал что-то помимо «Я-то думал, он меня ненавидит». И это было бы взаимно. Что ж, в последнее время много чего изменилось. Может, и это тоже. — Поблагодари его от меня. Кажется, музыка помогла. — Сам ему это скажешь, он ещё не уехал, — ответил Вэй Усянь и напряжённо замер: снаружи зашумели. Дверь распахнулась, впуская Цзинь Лина с котелком в руках. — Я суп принёс, может, мы… Дядя! — воскликнул он, едва не роняя этот самый суп на пол. Цзян Чэн сел прямее, пытаясь придать себе здоровый вид. Судя по влажному блеску в глазах Цзинь Лина, его усилия не увенчались успехом. — А-Лин, ну что ты на меня так смотришь? Цзинь Лин аккуратно поставил котелок на столик — и тут же бросился в объятия Цзян Чэна. — Дядя! — сдавленно повторил он, лицом уткнувшись в ткань ночных одежд. Обвив его руками, Цзян Чэн опустил подбородок на голову племянника, и если кто-то заметил последовавший поцелуй в макушку, комментарии все присутствующие оставили при себе. В конце концов, никто, кроме членов семьи, этого бы и не увидел. Вэй Усянь мягко улыбался им обоим. Чуть позже Цзинь Лин разомкнул объятия и резко вытер глаза рукавом. — Ну? Будешь суп или нет? К удивлению Цзян Чэна, в животе голодно забурчало. — Видимо, буду, — фыркнул он. — Отлично. Ты почти ничего не ел. Когда Цзинь Лин отошёл к столу, чтобы перелить суп в миску, Цзян Чэн поднял взгляд на Вэй Усяня и понял, что они думают об одном и том же. — Это семейное, — пробормотал Вэй Усянь. Мгновение спустя его глаза испуганно распахнулись, он отвернулся и весь как-то сжался, будто готовясь к удару. Цзян Чэн задумался. В груди заныло, и боль эта не имела никакого отношения к перенесённой болезни; вот только больше не было привычной злости, всегда приходившей следом — лишь гулко отзывалось застарелое горе. — Держи, — сказал Цзинь Лин, пихнув ему в руки миску с супом. Цзян Чэн осторожно поставил её на колени, скрывая дрожь в руках. — Но над подачей стоит поработать, — произнёс он себе под нос, не глядя на Вэй Усяня. Тот распрямился, всё ещё неуверенно таращась на него. — Эй! — возмутился Цзинь Лин. Цзян Чэн отхлебнул немного супа, пряча лицо за миской. Цзинь Лин пересолил — совсем не похоже на лотосовый суп сестры. Впрочем, Цзян Чэн был так голоден, что в данный момент это не имело никакого значения. — Спасибо, вкусно. — Вот и отлично, я же сам его приготовил, — сказал Цзинь Лин и всхлипнул. — А то вдруг бы тебя снова отравили. Вот ведь. Когда-то Цзян Чэн учил его готовить, но это было так давно — он и не думал, что Цзинь Лин что-то запомнил. Задумавшись, Цзян Чэн взглянул на миску у себя на коленях. Он знал, чего бы ждала от него сестра. В конце концов, это оказалось не так уж и сложно. — А другому своему дяде ты поесть не предложишь? Цзинь Лин с сомнением взглянул на Вэй Усяня. — А ты хочешь? Тот сиял так, что его улыбка затмила бы солнце. — Я очень, очень хочу попробовать твой суп, Цзинь Лин.