За паршивым утром сладкие речи

      Авантюрину кажется, что трезвонить ему в семь утра — идея максимально необдуманная, кто бы это ни был. Голова от звонка разрывается так, будто у него похмелье, хотя он даже не выпивал. Обратная поездка в Пир-Пойнт так изнурила его, что последние свои силы он растратил на то, чтобы доковылять до своей квартиры, но впоследствии он всё же попытался с горем пополам воссоздать жалкое подобие работы, пока сознание не провалилось в пучину сна. В штаб-квартиру КММ он планировал прибыть не раньше полудня, поэтому сейчас он готов был обвести в этом чёртовом календаре сегодняшний день, потому что то, насколько он чувствует себя замотанным, — одним коротким словом не выразить.       Хотя как пить дать, Рацио было на это начхать, раз уж в такую несусветную рань именно он решил позвонить ему. Чёртов жаворонок, чтоб его. Ему бы на плечо своё взглянуть, на котором красовалась маска совы, и призадуматься о смене биоритмов, чтобы научиться не доставать бедных людей по утрам, пока их язык и горло не обожжёт крепкий кофе.       Благо, на короткие мгновения сонливость отошла на второй план. Но всё же такой невероятный подъём благодаря великодушно орущему ему прямо в ухо телефону он запомнит надолго. На смену вялости пришло возмущение: во-первых, ему не дали нормально поспать, а во-вторых, скинули на него какие-то бестолковые дела, будто других свободных работников под это не нашли, хотя он вот только-только недавно прибыл к себе домой. Ну, и в-третьих, это то, что после своей командировки Рацио впервые позвонил ему только чтобы... объяснить суть новой работы?       Они не виделись несколько недель. У Авантюрина чуть ли крышу не сносило от того, как сильно ему приходилось сдерживать свои порывы за всё их время разлуки, и Рацио точно мог об этом догадываться, но имел наглость показывать свою напыщенную претенциозность и показушный пофигизм, будто бы их совсем не разделяли те долгие минуты и часы.       Раньше так легко можно было быстро перепихнуться в чужой постели, уборной какого-то казино или в глухом переулке за баром — и просто забыть. Но то, что сейчас расцветало между ним и Рацио, он не мог дать точного определения. Это тончайшая нить, которая сплелась в плотный узел из ненависти и пылкости, а затем распуталась, перерастая в лёгкие касания и молчаливые признания. Это казалось чем-то особенным для него. Может, всё это было приторной ложью, сгущающейся в его голове, но он точно никогда в жизни не почувствует того, что чувствовал рядом с ним.       Подлый доктор, без зазрения совести играющий на его выдержке. О, он точно ещё поплатится за своё поведение, и, так уж удачно сложилось, Авантюрин уже знает, каким образом.       — Это всё? — спрашивает он после того, как Рацио закончил вводить в курс дела. Авантюрин всё ещё лежит в постели, но всё же собирается с силами и приподнимается, пытаясь понять хоть что-нибудь из сказанного доктором сквозь помутнение. Но затем он ложится обратно, поворачивается на бок и сильнее прижимает телефон к уху.       — Всё, — излишне высокопарно отвечает Рацио, пока Авантюрин на другом конце провода от такого голоса чуть ли не скрипит зубами от раздражительности и одновременно внезапного возбуждения. Как бы ещё не свихнуться за столь короткое время от этого разговора.       — Отлично, — нараспев саркастически в ответ выдаёт Авантюрин. — Займусь всем этим позже.       Идиотский отчёт. Чёртова эта КММ, могли ведь там заранее оповестить о работе, но нет. И этот долбаный Рацио, из-за которого на автомате начинало бессовестно тянуть в паху и всё в голове вертелось каруселью, хотя ещё даже получаса не прошло с их разговора.       Что ж, довольно попусту терять время и пора вступать в игру.       Рацио, — бархатный голос льётся мёдом в динамик, звуча ниже обычного, и он точно знает, что от такого у доктора его гипсовая маска может пойти трещинами, — можно было ведь всё это и по почте отправить.       Тишина между ними повисла всего на короткие пару секунд.       — Полагаю, что да, можно было.       — Тогда зачем ты позвонил?       — А зачем мне дожидаться ответ письменно, когда можно получить его сразу через звонок?       О, это явно его тщательно продуманный ответ. Авантюрина таким вокруг пальца не обвести — он слишком хорошо знает Рацио. Он уже может предположить, какое у него сейчас лицо: вдумчивое, с толикой заинтересованности в продолжении их разговора. Может, он делает те самые забавные вещи, которые так полюбились Авантюрину. Например, чуть дёргает пальцами и хмурит брови от количества бурлящих в голове мыслей, готовых вырваться наружу.       — Да ну? Только из-за этого?       — Позволь спросить, как иначе я мог бы связаться с тобой? Ты в постели так бы и продолжил дальше валяться, если б я не позвонил.       — Напоминаю, что вообще-то на часах семь утра. А насколько я помню, рабочий день начинается в девять по системному времени. Я-то думал, ты у нас спец в математике, разве нет? Может тогда тебе лучше диссертации свои проверить, а то небось они там слоем пыли покрылись.       — Семь часов и двадцать восемь минут, если быть точным, — фыркает Рацио. — Это во-первых, а во-вторых, я, если можно так сказать, даже оказал тебе услугу этим ранним звонком. Как насчёт моего предложения, что в следующий раз я составлю свой график так, как хочешь именно ты?       — Было бы неплохо, — под нос смеётся Авантюрин. Играться с Рацио на самом деле очень весело, даже спустя время, когда за всеми этими подтруниваниями уже не было ни злобной колкости, ни яда в словах. — Но всё же... знаешь, почему я догадываюсь, с какой целью ты позвонил мне? Потому что я правда готов рискнуть, чтобы доказать, что я всё-таки оказался прав в своих догадках.       — Неужели? Каков ты смельчак, дорогой мой картёжник. Ставишь на кон всё буквально вот только проснувшись? — вопрос Рацио звучит под аккомпанемент шелеста рабочих бумаг, и Авантюрин в ответ на это расплывается в довольной улыбке. Вот и попалась рыбка на крючок.       — А как же, — сладко протягивает он. В паху тянет ещё сильнее, что уже сил нет сдерживаться, но Авантюрин старается не поддаваться. Всё-таки не быть началу игре, пока все игроки не окажутся на своих местах.       — В таком случае рискни.       Авантюрин задумчиво мычит и как влюблённая школьница накручивает на палец светлую прядь волос. Пойти ва-банк? Раз плюнуть.       — Спорю, — мурлыкающе начинает он, — что ты просто соскучился по моему голосу. Заставляешь меня смущаться, док. Я бы уже мог подумать, что ты жить без меня не можешь.       Рацио неровно выдыхает в динамик и незамедлительно дальше включается в диалог.       — А если я не стану опровергать ни одно из твоих предположений? — от этих слов Авантюрин почти что давится воздухом и глупо краснеет. Он надеялся, что Рацио попытается предпринять хотя бы маленькую попытку высказаться против.       — Что ж, ну, значит, тогда я выиграл, — заключает он.       — Допустим, однако ты забыл, что в игре должны участвовать оба. Где же тогда моя роль в этой ставке?       — Ох, точно, — смеётся Авантюрин. — Подловил меня, но... я думаю, что из этой игры мы оба выйдем победителями, когда я заставлю тебя молить меня о продолжении. Итак, скажи мне, Рацио, чем ты сейчас занят?       — Проверяю работы студентов, — сущая беспристрастность проскочила в его голосе. Ну как всегда — пытается разыгрывать гордость и неприступность.       — Скукота-то какая, — скривившись, фыркает Авантюрин, а затем настойчиво скулит прямо в динамик: — Брось эти бумажки, отвлекись. Я, по-твоему, для чего в такую рань проснулся?       — Скукотой это явно нельзя назвать, тут бы, возможно, слово похуже подошло. Мне довелось обнаружить в романе ту самую интригу в сюжете, которую, к большому моему разочарованию, мои студенты смело закопали в своих работах. Но, возможно, я бы мог заставить себя сделать небольшой перерыв, если на то найдётся перспектива получше.       Авантюрин с трудом сдерживает смешок. Ох, Рацио... Совершенно непробиваемый, гениальный тупица, который не в состоянии нормально выразить словами свои хотелки, вводя в заблуждение и приукрашивая их своими любимыми заумными словечками. Он бы так хотел увидеть сейчас выражение лица Рацио, смотреть ему в глаза, чтобы тот под тяжестью манящих цветом глаз высказал всё, что было под его запретом. Но нет, ведь в этом и была вся суть игры: нужно следовать своей роли дальше.       — О, нет-нет, док, продолжай свою работу, — даёт указание Авантюрин, ставит телефон на громкую связь и суёт руку под резинку нижнего белья. Подносит лицо слишком близко к динамику и шумно, со стоном, выдыхает: — Хотя я могу предложить тебе отличный способ скрасить эту унылую работу.       Что-то падает с глухим грохотом по ту сторону и на протяжении нескольких секунд Авантюрин не слышит ничего, кроме напряжённой тишины. Он улыбается своей мысли, что ещё даже и пары минут не прошло, а Рацио уже начинает терять самообладание. Ждёт, когда вновь услышит знакомый шелест бумаг, и мягко продолжает:       — Я бы мог сесть к тебе на колени. Тебе даже руки свои не понадобятся, я с радостью согрею тебя своим... телом. Что скажешь на это?       Рацио продолжает играть в молчанку, но Авантюрина это и не сильно заботит. Доктор, увы, всегда излишне сдержан в том, чтобы в открытую высказаться о своих желаниях. Но тем и веселее — хочется наблюдать за ним, лицезреть, как он в лёгком замешательстве отводит глаза в сторону, тем самым нарушая их зрительный контакт, и пальцы его начинают мелко дрожать, после чего тело заходится моментальной дрожью. Какая досада, что Авантюрин не может в полной мере насытиться этим зрелищем и об этом ему приходится лишь мечтать.       — М, хотя нет, — шепчет Авантюрин. — Что-то мне вспомнилось, что тебе ведь не нравится, когда я пачкаю тебя. Но, уж прости, у меня так крепко стоит, что без пары капелек на твоей одежде не обойдётся. Может, и на бумажки твои попадёт. И как же перед студентами объясняться будешь?       Голова плавится от мысли, что он может таким образом оставить свой след на его вещах, пометить их, самым опороченным способом показать, что Рацио принадлежит ему. Он проводит большим пальцем вдоль члена, надеясь, что на другом конце провода Рацио с лёгкостью уловит его шумное и обрывистое дыхание вместе с влажными звуками смазки. Авантюрин никогда бы не подумал, что может оказаться таким собственником. Он привык что-то отдавать, чтобы потом взять от жизни всё, рискованно дожимая по полной и ловя мелькающие, эфемерные мгновения, не имея в этом потоке ничего, за что можно было бы спасительно зацепиться. Но сейчас Авантюрин хочет упиться в океане жадности и дать понять Рацио, что он только его — его доктор, его человек, его гений, который обязательно сорвётся с вершины своего спокойствия и упадёт прямиком в его сети.       — А теперь забудь про свои эти глупые бумажки. Отодвинь их в сторону, а я сяду на стол прямо перед тобой и раздвину ноги. Тебе ведь нравится такой вид, док? Хочешь обхватить меня за талию и сдавить кожу до красных отметин, а потом войти прямо на всю длину? Или же... — Авантюрин замедляет движение рукой, стараясь двигать ею в такт сказанным словам, — хочешь, чтобы это я нагнул тебя? Руки у тебя были б свободными, поэтому думаю, что ты вполне мог бы продолжить проверять работы своих студентов, пока я втрахиваю тебя в стол. Выбирай, Веритас.       С другого конца слышится прерывистый вздох, когда Авантюрин протяжно произносит имя по слогам. Самый действенный трюк: всего-то нужно позвать его по имени, чтобы холодность его растопилась и, как масло, медленно растеклась внутри от льющегося в его уши медового шёпота. Не преувеличение, что Авантюрин каждый раз ловит с этого экстаз.       — Второе...       Авантюрин медоточиво улыбается, тотчас позабыв о сдержанности. Рука под резинкой дёргается, он сдавливает пальцы на члене, но ловит себя на мысли, что этих ощущений ему недостаточно, как и было недостаточно неделями раннее во время его командировки. Но сейчас, когда у него появилась такая прекрасная возможность заставить своего дорогого — и якобы не ведущегося на эти игры — доктора фигурально пасть перед ним на колени, он может раскрошить его маску отрешённости на мелкие частицы одними только словами.       Чёрт. И почему он раньше до этого не додумался?       Авантюрин делает для себя небольшую пометку на будущее. Раз у КММ деловые звонки сотрудникам считаются особенно частым явлением, то почему бы ему потом самому не проявлять в этом активность?       Плевать, сейчас этот вопрос не так важен. То, что происходит на данный момент — гораздо важнее всяких ненужных размышлений, и в этом настоящем он обязательно добьётся от Рацио признания в том, что ему нравится идея, как его трахают на столе. А ведь всё началось с делового звонка по работе, но да, сожалеть о содеянном он будет позже.       — Что ты там пробубнил, Рацио? Я что-то не совсем понял, — усмехается Авантюрин.       — Мы с тобой оба прекрасно понимаем, что высказался я предельно чётко, не притворяйся глухим, — голос Рацио в одно мгновение становится сдавленным и на слух даже почти неузнаваемым, но Авантюрин от этого млеет только сильнее. Он приближает губы ближе к телефону, вновь шумно выдыхает и стонет, одной рукой продолжая водить по члену, а второй сдавливать бусинку соска через ткань пижамной рубашки.       Это самый настоящий коктейль, смешанный из пьянящей эйфории и одновременно жгучей агонии, когда слова выплёскиваются одни за другими, но всё это представление лишь в его голове, и он не может рассмотреть и коснуться желанного тела. Зато его несказанно радует, что его слова так сильно влияют на разум Рацио, и, если Авантюрин провернёт свою идею так, как ему хочется, он получит все те ощущения, в которых так сильно нуждается.       — Я и не притворяюсь, я правда не расслышал, что ты сказал. Ну давай, док, повтори ещё раз. Ещё скажи, что внезапно отупел и не в состоянии выговорить такое простецкое для твоего гениального ума слово.       Рацио в ответ раздражённо бормочет себе под нос ругательства из-за Авантюрина, уже переходящего за рамки дозволенного со своей дерзостью.       — Я сказал, — с трудом выдавливает он, — второе.       Не то, конечно, чего хотелось бы услышать Авантюрину, но и такой ответ тоже сойдёт. Мелочами он займётся уже потом, потому что самое главное он уже получил.       — Хах, второе? Вот это я понимаю — ответственность. Ни перед чем не остановишься и продолжишь проставлять оценки своим ученикам даже будучи прижатым к столу с голой задницей, стекающей по ногам сперме и моей рукой на твоём члене? Признаю, ты хорош, док. Уверен, что у тебя получится проверить все работы, однако лишь ты и я будем знать, почему проставленные тобой оценки так коряво выведены ручкой. Я ведь прав?       Самое яркое представление об этой достаточно пошлой сцене почти затмевает разум Авантюрина, и он делает ровный вздох, чтобы не растеряться в своих мыслях окончательно. Член болезненно пульсирует, когда он нехотя вынимает руку из пижамных штанов.       — Да... — выдыхает Рацио, и Авантюрин, уже опьянённый этим ответом, набирается ещё большей уверенности, позволяя себе ступать дальше.       — Расскажи мне, чем ты занимался, пока меня не было? Трахал себя пальцами, представляя, что это мог бы быть я? Потому что, знаешь, Веритас, пока мы были в разлуке, я делал то же самое и с собой. Игрался, думая о тебе, но знай, что ничто мне не может заменить тебя.       — С твоей стороны звучит несколько оскорбительно, что моя жизнь полностью зависит от нашего с тобой так называемого общения. Но отвечая на твой предыдущий вопрос — да.       У Авантюрина голова уже идёт кругом. Рацио что, мысли его читает и говорит всё, что он так хотел от него слышать? Он бы на мгновение подумал, что вновь провалился в блаженный сон, если б не колом стоящий член.       Как до безумия смешно, что он готов был жарко выть от произнесённого доктором всего лишь единственного слова. И именно такой Рацио — который всей своей аурой заставлял расщепляться на сотни маленьких осколков, несмотря на весь этот разыгранный им фарс, будто бы ему абсолютно всё равно — ломает и влечёт его посильнее спонтанного секса. И Авантюрину мало, он жаждет большего.       — Рацио, — произносит он, громко дыша в динамик, и в мучениях извивается на простынях от желания ещё раз дотронуться до себя, — если расскажешь мне больше о том, что ты сейчас делаешь, то получишь награду.       — И что же ты можешь мне предложить?       Авантюрин уже готов сорваться от нетерпения. Забавно, как его продолжительные игривые поддразнивания обернулись против же него самого, заставляя изнывать и чуть ли не мычать от тяжести внизу. В паху продолжает нещадно давить, и он суёт руку обратно, поглаживая себя по внутренней части бёдер, пытаясь не касаться выпирающего бугорка.       Авантюрин глубоко сглатывает.       — Узнаешь, если наконец ответишь на мой вопрос, док.       — Я сейчас нахожусь в своём кабинете, — достаточно лаконично отвечает Рацио, и от такого ответа Авантюрин еле как сдерживает себя, чтобы не швырнуть телефон в другой угол комнаты. Чёртов Рацио, смеет ещё провоцировать его, когда это наоборот Авантюрин должен брать над ним первенство. Спустя секунды тот продолжает, тихо и взвешенно: — И думаю о твоём предложении. Звучит оно довольно заманчиво.       — Так, а ещё что?       — Ты уже получил один ответ на мой вопрос. Излагаясь твоими словами: узнаешь, если наконец предоставишь мне вышеупомянутый приз.       Твою ж мать, а он учится. Конечно, Авантюрин был бы не прочь услышать от такого эрудированного человека в ответку что-то более... развратное, но до этого, наверно, они дойдут в следующий раз.       Авантюрин не совсем удачно приподнимается с кровати и чуть не роняет телефон на пол.       — Один момент, Веритас, — говорит он, даже не успев задуматься о том, как любовно сошло с его губ имя доктора. Начинает возиться со своей пижамой, стараясь не обращать внимания на своё и так с трудом сдерживаемое возбуждение, создавая нечто не совсем сочетаемое между дерзким трепетом и собранностью.       Авантюрин ложится обратно, выставляет камеру перед собой и тыкает на дисплей, делая снимок. Фото, конечно, идеальным назвать нельзя, зато камера прекрасно уловила самые главные детали: слегка растрёпанные светлые волосы, явные очертания стояка и мокрое от смазки пятно на нижнем белье — всего этого достаточно, чтобы разыгралось воображение. Пижамная рубашка была расстёгнута на несколько пуговиц, обнажая очерченные солнечным светом ключицы и небольшой участок талии, но одна пуговица посередине не позволяет узреть большего и хранит прикрытую тканью грудь.       — Вот, лови, — говорит он и отсылает фотографию Рацио. На ней выражение его лица говорит само за себя: пронзительный взгляд, устремлённый прямо в камеру, и ленивая улыбка, за которой явно кроются не остатки сонливости, а кое-что иное.       Рацио мгновенно будто бы перестаёт дышать, и с динамика вновь льётся сплошная тишина. Эта тишина вызывает такое несказанное наслаждение, что Авантюрин не может не перестать довольно улыбаться, но всё же и этого ему не достаёт в полной мере.       — Нравится? — слово слетает с его губ почти небрежно, но так вышло совершенно случайно. Он уже практически заполучил то, что хотел, и ему всё равно, как звучит его голос со стороны.       Повисшая пауза даёт совсем немного времени рукам Авантюрина хаотично бродить по своему телу, и он попутно начинает избавляться от одежды. Затем принимает сидячее положение на кровати, продолжая ожидать ответа. Ох, запретный плод всегда так сладок.       — Ага, — неожиданно коротко выдыхает Рацио. Это состоящее из всего трёх букв слово буквально связывает оковами, держа во власти его — человека, который обычно в таких ситуациях чересчур многословен.       И всё же недаром говорят, что бог любит троицу. Может, Авантюрину следует подумать над тем, чтобы поменять своё счастливое число.       Теперь он наконец-таки может позволить себе развлечься. Ведёт пальцем вдоль груди, затем хватает телефон, подносит его ближе к губам и демонстративно стонет, обводя пальцем сосок.       — Эй, — слабо пыхтит он, — а где же благодарность за мой подарок?       По комнате разносится раздражительное низкое мычание. Авантюрин бы рассмеялся на это, только вот безумие нарастающего удовольствия мешает ему это сделать. Он выгибает спину, с члена начинает немного капать, на простынях появляются тёмные пятна.       — Ну же, док... Ты ведь обещал: я тебе готовлю сюрприз, а ты мне взамен даёшь ответ на самый простой вопрос. Чем ты сейчас занят?       — Да ничем я... — грубо сплёвывает Рацио и резко замолкает.       Именно в этот момент Авантюрин понимает, сколько восхитительных эмоций он получил за всё время их небольшой игры. И как же горько одновременно ему становится от того, что он не может увидеть выражение лица Рацио.       — Что, не слишком откровенно? Хочешь ещё одно фото?       — Авантюрин, — стальным тоном выдаёт доктор. Присущие его голосу сдержанность и холодность шумно трескаются подобно тонкому льду, позволяя трепету волнами играть у него на устах. — Ты смеешь думать обо мне, как о каком-то извращенце, который станет хранить фотографии такого неподобающего вида в стенах научного учреждения?       Хах, бинго. Бедняжка доктор, сидит сейчас где-то там в глухом кабинете, совсем один в это раннее, солнечное утро, слушает развратные речи, доносящиеся с другого конца, и совсем не знает, как ему быть. Авантюрин расплывается в победоносной улыбке.       — Нет, — он уже почти дошёл до той точки наслаждения, пребывая на высоте собственных эмоций от того, что так безбожно сводит с ума доктора своими фантазиями, — но почему бы и нет? Ведь как я ещё могу воплотить твои мечты в реальность?       — Понятия не имею... можешь зайти ко мне в кабинет, или...       — Ах, какая жалость. Извини, док, но я в такую рань из кровати никуда не вылезу. Лежу тут уставший, так что забеги ко мне сам, если так хочешь.       Авантюрин закусывает губу, пытаясь сдержать рвущийся из горла смех, и крепче сжимает телефон в ладони, вновь поднося его к губам. Всего несколько быстрых движений рукой, и он кончает себе на живот, выстанывая имя Рацио прямо в динамик, а после тут же сбрасывает.       Распластавшись на кровати, он утопает в блаженстве и коварно лыбится, глядя в потолок. То, что подарил ему Рацио за все эти минуты, будоражит сердце, и он уже ждёт не дождётся, куда же в конечном итоге приведут стенания доктора. И ждать долго не пришлось, когда меньше чем через минуту телефон оповещает о новом сообщении.       «Буду у тебя через двадцать минут».       Что ж, Рацио и впрямь был прав. Ради такого действительно стоило принять его предложение и проснуться так рано.