сладкая вишня, белый мускус

       — Вы ведь понимаете, леди Гудзи… — терпеливо проговорил комиссар, глядя в спину кицуне, — Речь идет не об обычном торговце или кузнеце. Мы говорим о главе почтенного клана.        Хотя лиса и пыталась делать вид, что его нет, куда больше заинтересованная в разглядывании Священной сакуры, Аято прекрасно расслышал тихий смешок.        — Почтенного? — повторила она, — А с каких пор клан Хори стал почтенным? Тем более, я уже много лет никого из них не видела в храме… — рука, изящная, точно крыло ласточки, поднялась в воздух, пальцы ловко подцепили упавший лепесток сакуры, принявшись лениво покручивать его туда-сюда. Когда же Мико наконец обернулась, на ее лице застыла напускная задумчивость, — Хм, так с чего бы погребальный обряд мне проводить лично?.. Для этого хватит и любой из моих жриц. Смею уверять вас, комиссар, они все прекрасно обучены и сделают всё в лучшем виде.        Аято пришлось приложить усилия, чтобы подавить рвущийся наружу вздох. Да, этого стоило ожидать. С Мико… Никогда не было легко. Чтобы хоть раз эта лиса просто и без препирательств, шуток или недовольства пошла навстречу? Тем более ему?.. О, скорее солнце взойдет на западе и скроется на востоке! Это будет уже не та Гудзи, которую он знал.        Но самое парадоксальное — именно это в ней лорду Камисато и нравилось.        Чиновник, глава комиссии Ясиро и одного из могущественнейших кланов в Инадзуме — человек вроде него мог подчинить любого своей воле, прямыми или окольными путями, но мог — стоило лишь потянуть за нужные ниточки. Любого, но только не Верховную жрицу Наруками. Обхитрить божественную кицуне… еще нужно было постараться. И все же ее реакция как нельзя лучше говорила о том, что у него есть шанс, а это всегда вселяло некий азарт в беспристрастного на первый взгляд комиссара, подталкивая продолжать их странную игру.        Камисато улыбнулся.        — Охотно верю, леди Гудзи. Но всё еще настаиваю на Вашем непосредственном присутствии.        Терпеливо и методично он продолжал гнуть свою линию.        Когда же их взгляды пересеклись, в пурпурных глазах сверкнули отголоски смятения. Конечно же, она понимала. Слишком хорошо знала его, и потому догадывалась, что из-за какого-то пустяка Камисато не заявился бы к ней на порог и не был бы столь настойчив. Аято не скрывал свою выгоду от ее присутствия на похоронах, но в то же время не позволял ей прочесть себя, не раскрывал всех карт до конца, чем всегда раздражал кицуне и вселял некоторое… опасение?        Даже после всего, что между ними было и есть до сих пор… Яэ никогда не доверяла «подлецу Ясиро», во всем ища подвох.        Между тем, мимолетное недовольство снова сменилось озорством, и лицо жрицы озарила привычная сметливая улыбка. Поднеся розовый лепесток к губам, она склонила голову набок и хитро прищурилась:        — Хм… Уж не в том ли дело, что смерть почтенного, — ехидно протянула последнее слово Яэ, — господина Хори не была естественной?        — Так Вам уже известно? — скорее утверждение, чем вопрос. Разумеется, она не могла этого не знать, — Всё верно. Пока комиссия Тенрё рыщет в поисках улик, семья покойного беспокоится за его несчастную душу. Они боятся, что она не сможет обрести покоя и злобным духом останется бродить в их доме.        — Ну и глупость! — тут же скучающе фыркнула Гудзи, а затем беззвучно сдула с ладони нежно-розовый цветок. Подхваченный ветром, он пролетел совсем немного, прежде чем уже пальцы главы Ясиро подхватили его. Мико хмыкнула, — Да и, насколько я знаю, Кудзё уже выдвинули обвинения младшему сыну.        — Тем не менее, семья Хори очень уж волнуется и настаивает на проведении обряда именно Верховной жрицей. Думаю, я могу позволить себе такую просьбу за добрых друзей?..        И от того, кем и как была сказана эта фраза, Яэ вдруг пробрал смех. Такой искренний, звонкий, он тут же заполнил собой все пространство вокруг них, заразительный настолько, что комиссар сам не сумел сдержать пары коротких смешков. А хотел ли?.. Аято безбожно солжет пред Священным древом, если скажет, что ему не нравился смех кицуне, пусть даже смеялись над ним самим.        — Так это просьба? Ха-ха-ха… Кто бы мог подумать? — до невозможности легко и плавно, так пленительно, как могла сделать это только настоящая лиса в личине человека, жрица сошла со ступеней вниз, откуда все это время смотрел на нее Камисато, и медленно приблизилась. Он понимал, что именно этого она и добивается, чертовка, но все равно не мог оторвать взгляда от колючих глаз цвета неба на Сейрае.        Она сделала шаг, еще… Все сильнее сокращала расстояние между ними, пока не перешла любые возможные границы. Стоя практически вплотную и глядя на Аято снизу вверх беззастенчиво, жестоко-насмешливо, Яэ приоткрыла губы навстречу ему и тихо-тихо зашептала:        — Что же ты задумал на этот раз, подлец Ясиро?.. — ее дыхание коснулось его собственных губ пламенем, а вместе с ним в вихре закружил аромат, который Аято всем сердцем любил и одновременно с тем до боли ненавидел: буйный цвет молодой непокорной вишни и уравновешенный, обволакивающий точно самый дорогой шелк белый мускус. Ее аромат.        Он проникал в самую глубь, заполнял собой все пространство внутри, беспощадно отравляя сознание. С первым же вдохом будто разрывал все нейронные связи, начисто застилал разум. Этот аромат будоражил сознание, волновал тело, и каждый раз — как в первый; хотя длится это уже не один год, но иммунитет никак не выработается. Его личный Рай и персональное проклятие в одном флаконе.        Лисица об этом знала.        Аято тяжело вдохнул и выдохнул, не без труда возвращая себе самообладание. Заговорщически приподнял уголки губ:        — Пойдете на похороны — узнаете. — тотчас вспыхнувшее в глубине ее глаз раздражение заставило его улыбку стать шире, превратившись из сдержанной в слишком самонадеянную, победную. Злость невероятно шла этой кицуне и заводила его.        Повинуясь сиюминутному желанию, лорд Камисато подался вперед в иллюзорной надежде поймать эти вишневые губы своими, но, как и ожидалось, Яэ тут же извернулась; подобно строптивому, не приученному к ласке зверю она ускользнула прочь из его рук. Снова. Всегда так делала, бессердечная плутовка.        С тихой усмешкой комиссар прикрыл глаза, выпрямился и чуть покачал головой, как бы признавая свое поражение в этом раунде. Однако один проигранный бой — это ещё не проигранная война, и потому он сразу же обернулся на юркнувшую ему за спину Мико.        Та уже без объяснений уходила прочь, стремясь скрыться от надоевшего разговора в храме.        — Так Вы придете, леди Гудзи? — бросает глава Ясиро вслед, слишком довольный для того, кого только что обвели вокруг пальца, как какого-то мальчишку. Впрочем, именно им он и был для нее, верно?        Яэ, так больше не взглянув на него и не остановившись, лишь отмахнулась как от назойливой мухи:        — Я подумаю, но ничего не обещаю. — и была такова.        Не изменяет себе.        Чисто теоретически, Аято мог бы попытаться попробовать принудить ее. Надавить своим чином и положением главы комиссии Ясиро, от которой во многом зависит храм, но, помилуй Архонт, он слишком хорошо знал, что уж с кем с кем, а с ней этот номер точно не пройдет. В конце концов, не лорд Камисато по выходным распивает чаи с этим самым Архонтом, и не ему меряться чинами с Верховной жрицей Наруками. Подчиненность храма комиссии — по сути одна большая формальность, во всяком случае до тех пор, пока титул Гудзи в нем занимает эта кицуне. К тому же, играть так грязно и дешево…        Слишком скучно и унизительно для них обоих, а и себя и Яэ комиссар уважал, не говоря уже о том, что своего он и так добился.        — Придет.        Это было один-один.        Но, покидая храм, Аято то и дело непроизвольно поправлял слишком тугой воротник на шее…        Удушающая сладость вишни и томная нежность белого мускуса преследовали его до самого поместья.