Милосердие

В угасающем красно-золотом свете заходящего солнца старший принц преклоняет колени перед тронным ложем своего брата. Слабый ветер тихо свистит в треснувших окнах, развеваясь вдоль бархатных знамен, таких изодранных и истлевших, заставляя перья и пылинки совершать короткие и бешеные пируэты на каменном полу, давно уже стершемся от танцев. Но этот ветер не приносит утешения, ибо он вдыхает безошибочный запах тлеющих углей. Пока он слабый. Не более чем шепот в воздухе. Но королевства превращались в руины гораздо меньшим числом людей. Голос младшего принца, сидящего и покачивающегося на краю своей кровати, звучит мягко и ясно. — Дорогой брат, — бормочет он, — Ты чувствуешь этот запах? Пепел на ветру. — Он поднимает костлявую руку к солнцу, заключая в ладонь луч света. — Пришел присвоить то, чего ему никогда не понять. Старший склоняет голову набок, незрячим взглядом неотрывно следя за своим близнецом. — Слабый... ах, да, но становящийся все ближе. — Одинокий тлеющий огонек проносится по ветру, изящно зажигаясь на кончике пальца с длинным ногтем. Он наблюдает, как оно остывает до тусклого и мертвенно-серого цвета, едва заметного на фоне похоронной бледности его кожи. Он хмурится. — Едва ли она достаточно горячая, чтобы гореть, и все же... — Легким нажатием большого пальца зола превращается в пыль. Затем следует знакомое прикосновение холодной стальной перчатки к его ладони, и его рука тянется вниз, все ниже, прочь от угасающего света. Кожа соприкасается с кожей, и, наконец, ощущается тепло, когда его рука опускается на изуродованную щеку близнеца. Почерневшие губы приоткрываются, и темный, исследующий язык ищет кончик его большого пальца. Одним движением пепел исчезает. Младший принц устало улыбается. — Мы выстоим, — говорит он, снимая перчатки с запястий своего брата. — Ибо это наше проклятие. И от твоего клинка этот вор падет. Но, несмотря на весь наш огонь и ярость, он вернется. Снова, и снова, и снова. — Перчатки, тяжелые, удушающие вещи отброшены, и он переплетает их пальцы. — Пока, наконец, его огонь не настигнет наш. Святой Принц, как он понимает, в последний раз, восхищается зрелищем рук своего брата – массивных, покрытых шрамами и еще более сильных, но при этом так бережно сжимающих его собственные хрупкие. Он на дюйм приближается к краю кровати, потягиваясь, пока пальцы его босых ног не касаются обтянутых сталью бедер. При этом ощущении старший поднимает лицо вверх. — Ох, любовь моя, — напевает младший, его голос подобен дуновению тумана морозным утром. — Мой милый, мой защитник. Несгибаемый меч принца Лотрика. Мы уже начали угасать. Старший умоляюще наклоняется к нему. Он чувствует, что его близнец приближается, так ненадежно балансируя на краю кровати. И затем раздается этот нежный шепот трепещущий сквозь серебристую завесу его волос — Но я хотел бы почувствовать тебя еще раз, перед нашим концом. Старший принц дрожит, но его руки держат крепко, нащупывая выпирающие тазовые кости, сухожилия талии, а затем он заключает брата в объятия и помогает ему спуститься с насеста. Голые, иссохшие конечности слабо обвиваются вокруг закованных в броню плеч, и младший принц легкий, как перышко, устраивается на широко расставленных бедрах. И хотя сталь впивается в его тонкую, как бумага, кожу, он не показывает этого. Он не вздрагивает, не уклоняется. Он бы никогда этого не сделал. Ибо Святой Принц познал гораздо большие страдания, чем эти, но не большее наслаждение. Их руки снова встречаются, когда они дергают изодранные остатки некогда роскошной юбки цвета индиго и потертый подол грубой и состаренной молитвенной ткани. Доспехи щелкают и скрипят, когда они расстегивают застежку на стальном клинке, пальцы копаются в точках крепления, ослабляя кожаные завязки, змеящиеся под шоссом и нижним бельем. Не торопясь, как можно было бы ожидать от людей, для которых пришел конец. Нет, это ритуал, и такие вещи требуют времени. Когда, наконец, холодные, как у скелета, кончики пальцев соприкасаются с теплой обнаженной кожей, они выдыхают одновременно. Но слышен только один голос. Как всегда, он говорит за них обоих. Старший принц крупный – если бы кто-то из них все еще мог стоять, он возвышался бы на голову и грудь выше своего близнеца. И он широкоплечий, с мускулистыми конечностями, даже сейчас. Жесткая длина, с готовностью вырезанная из ткани, кольчуги и доспехов, не является исключением. Младший не смог бы обхватить его целиком двумя руками. Оно вздымается, горячее, высокое и темное от крови, торчит в пространстве между ними, как дубинка. Достаточно большой, что почти достигает верхней части хрупкой грудной клетки младшего. Но смертоносность оружия полностью зависит от руки его владельца, а старший принц, несмотря на свое мастерство, теперь будет нежным. Только нежным, только для него. Младший принц подается вперед, выгибаясь и приподнимаясь, насколько это возможно. Он обхватывает руками головку этого огромного члена, чтобы прижать его целиком к своему животу. Его собственная длина прилегает к основанию ткани, выглядывая из складок на талии, такая маленькая и мягкая, несмотря на его пьянящее возбуждение. Но размер и теплота его брата приятна, поэтому он с жадностью набирает скорость. — Любовь моя, — раздается этот мягкий, чистый голос. — Ох, любовь моя. Эти массивные руки начинают двигаться, ложась на бледные плечи, чтобы снять серую ткань. Он опускает голову к носу и раздвигает ткань, наконец прижимая сухую головку своего члена к обнаженной коже брата. — Ах, да, это... — Святой Принц задвигался сильнее, извиваясь и скользя всем телом по длине старшего. Безмолвные губы впиваются в тонкую линию ключицы, скользя языком по ней. Если бы он мог высосать мясо и костный мозг из костей своего брата и поглотить их, он бы это сделал. Это была бы самая чистая и совершенная близость. Вместо этого руки скользят от плеч к выступающим костям бедер, а затем дальше, пальцы скользят вниз и под них. Намек на зубы. Это безмолвная мольба, порожденная потребностью в утешении, в объятиях, животной и первобытной. — Хорошо, — говорит младший, поднося любопытную руку к губам. — Хорошо, мой милый. Ты получишь это. Старший дрожит, грудь вздымается с чем-то, напоминающим удовлетворение. Пальцы проникают в рот Святого Принца, хватая его нижние зубы. Он нежно посасывает, заглатывая их глубоко в горло. Он развязывает юбку на талии в знак того, что теперь он свободно предлагает свое тело. Только для него. Они много раз повторяли этот безмолвный танец, разговаривая друг с другом на языке, более тонком, чем слова. Их истина – в прикосновениях и дыхании, в подергивании затянутого в кольчугу горла, в слабом биении пульса на костлявом запястье. Долгое время это было единственным утешением, которое они знали. И когда скользкие пальцы проникают между раздвинутых ног, подготавливая младшего, по ним разливается тепло, с которыми ни пламя, ни чудо, никогда не смогут сравниться. Огромная рука обхватывает запястье младшего принца, направляя его, пока кончики пальцев слегка не касаются комочка нервов там. Старший берет свою длину в кулак одной рукой, другой обхватывает бедро брата и легко насаживает его на головку своего члена. От резкого, горячего соприкосновения у обоих перехватывает дыхание. Ноги дрожат, руки трясутся и напрягаются, и младший принц разводит колени и выгибает спину, чтобы обнять брата. Конечно есть боль. Вначале всегда бывает больно. Но это мимолетная вещь – смена состояния, через которое он пройдет. Нежная, необходимая алхимия их союза. И этот дискомфорт стоит награды. — Мягче, — выдыхает он, успокаивающе прижимая руку к груди старшего. — Ах, теперь мягче, любимый. Как будто ему когда-нибудь понадобиться что-то объяснять. Старший принц прижимает к себе близнеца, наслаждаясь дразнящими прикосновениями пламени, сжатием и пульсацией. Сводящее с ума, но так священно и чисто. В конце концов, младший принц осторожно опускается, и его ладонь ложится на щеку брата. Секунды растягиваются в минуты, прерываемые лишь мелкими сдвигами, случайным экспериментальным напряжением или трепетом длинных ногтей в серебристых волосах. Старший терпелив, позволяя брату руководить в этом. Они проникают друг в друга дюйм за дюймом, пока, наконец, эти две раздробленные половинки снова не соединяются в одно целое. — Ах, ты во мне, — выдыхает младший, указывая брату положить руку на живот. — Наконец-то ты там, где твое место. Покрытые шрамами пальцы изгибаются и надавливают, лаская тонкую кожу. Он чувствует прикосновение к своему члену. Он осторожно толкает бедрами, просто чтобы почувствовать, как он двигается под его ладонью. Шепот переходит из одного открытого рта в другой, губы соприкасаются призрачно-мягко. — Ты во мне, как и я в тебе. Медленно, осторожно, младший принц начинает ерзать на коленях своего брата. Старший шире разводит колени, руки опускаются на бедро, плечо, пальцы жадно обхватывают кости и сухожилия. Он отвечает на слабые маленькие толчки так сильно, как только может. Тем не менее, каждое движение его бедер вырывает легкие вздохи из горла его брата. — Мягче, — повторяет он высоким, как зимний ветер, голосом, и его брат повинуется. Он всегда будет повиноваться. Они легко вписываются в знакомый ритм друг друга. Это нечто нежное и печальное; умирающий огонь, медленно уступающий неизбежному кружеву мороза, стелющемуся по земле. Но в этот момент это единственное, что осталось, что полностью принадлежит им. И хотя они больше не обмениваются словами, старший принц слышит голос своего возлюбленного, направляющий его. Словно тонкие кончики пальцев прижались к основанию его черепа, напрягая мышцы, наполняя их силой и уверенностью, которых он больше нигде не найдет. Ощущение волнами поднимается по его животу, вплоть до рук, кончика носа, пространства за глазами. Руки сталкиваются, проскальзывая под изодранный молитвенный капюшон, стягивая его вниз. Темные усталые глаза на мгновение поднимаются, в них появляется тень улыбки, прежде чем Святой Принц наклоняется, чтобы провести носом по впадинке на щеке своего брата. Он поджимает губы в уголке рта, двигая костлявыми бедрами, получая удовольствие. Незрячие глаза старшего принца под слепой короной трепещут и закатываются. Редкие искры убедительной мысли смешиваются с воспоминаниями, зажигая мерцающие огоньки свечей у основания его черепа. Он вспоминает дни, когда они вместе гуляли по своему замку. Он никогда не возражал против того, чтобы его младший брат держался за его локоть, когда его здоровье начало ослабевать, и не возражал нести его, когда его тело полностью отказывало. Он будет скучать по тому времени, когда, даже лишенный зрения, речи и сил, он совершит долгое путешествие вниз по ступенькам в библиотеку, чтобы забрать книги для своего возлюбленного. Он будет скучать по вечернему засыпанию под ритм пальцев с длинными ногтями, перебирающих его волосы, и по звукам тех книг, которые читают вслух, не обращая внимания на то, что слова всегда сливались в бессмысленную загадку. Потому что, даже когда их жизненная сила уменьшалась, а мир вокруг них медленно рушился, он ни разу не пожелал ничего другого. Он бы сделал все это снова, если бы только это означало еще одну жизнь рядом с ним. Мысль об этом утешает сама по себе; мягкий золотистый свет среди постоянно распространяющегося запаха гнили и разложения, до которого превратилось все их королевство. Руки напрягаются, бедра покачиваются, сталь скрипит, а потрескавшиеся губы беззвучно шевелятся, обрывки мыслей наполовину сформировались, пытаясь заставить его понять. — Я знаю, любовь моя, — произносит этот голос, подобный шелку и серебру. — Я знаю. Его пик наступает внезапно и сильно, искрясь и выплескиваясь из его сердцевины. Пламя разгорается, страсть прорывается сквозь логику и изящество, и он сжимает и прижимает хрупкое тело своего брата к своей груди, чтобы с силой погрузиться в этот восхитительный, освобождающий жар. Его голова запрокидывается, шея напрягается, и, наконец, из его горла вырывается глухой хрип. Это выдох, свистящий рев, словно крошащийся камень срывается с высокого парапета и каскадом падает вниз, вниз, ускоряясь на пути к забвению. Он трясется от страха, воет в эту темную бездну и изливает все свои безымянные страхи и печали в тело, лежащее у него на коленях. Святой Принц терпит это, как и все остальное, позволяя огненному колесу проходить над ним и сквозь него. — Л-любовь моя, — выдыхает он, — Ох, дорогой брат, теперь все, мой возлюбленный— Его тело сжимается, пульсирует, позвоночник натягивается, как струна, но старший принц не дает ему упасть. Никогда. Требуется много времени, чтобы кровь остыла, дыхание замедлилось. Но постепенно тепло от этого столкновения начинает угасать, и знакомое древнее истощение возвращается в кости младшего принца. Всего этого было так много, думает он, утыкаясь в шею брата. Так много за такую малость. Он тяжело вздыхает. — Я бы предпочел лечь в постель, любимый. Его руки напрягаются, он притворяется глухим. — Ну, давай же. Старший принц неохотно ползет вперед на коленях, осторожно поднимая своего близнеца с колен, чтобы снова усадить его на тронное ложе. Святой Принц вздрагивает от внезапной пустоты, трясется и сжимается на открытом воздухе, пока его тело не привыкнет. Чувство, с которым он остается, чем-то сродни теплой боли, как будто под его бедрами образовался слой тлеющих углей. Он безвольно опускается на край своего матраса, колени согнуты, позвоночник вывернут под изодранной грудой молитвенных одежд. Но когда сильные, покрытые шрамами руки его брата пытаются остановить его, он сдерживает их. — Не надо, — выдыхает он, сжимая и успокаивая эти руки в своих. — Мне сейчас не нужно никакого другого утешения. Достаточно чувствовать тебя так близко. Старший принц уходит, снова повинуясь. — О, не волнуйся, мой возлюбленный, — шепчет он. — Теперь приведи себя в порядок. Приближается наш соперник. Он снова повинуется, откидываясь назад, чтобы убрать свою все еще набухшую длину. Кожаные шнуры снова застегнуты, пластины затянуты. — Вот. — Младший принц протягивает свои перчатки. Ему требуются две руки, чтобы поднять одну. Сменив броню, старший устраивается поудобнее, прислоняясь щекой к краю кровати. Костлявые пальцы перебирают его волосы, ногти проводят по затылку. Во внезапной тишине и затяжной боли Святой Принц изучает непроницаемую маску на лице своего брата. Они провели вместе годы – неестественный отрезок времени, растянувшийся на целую вечность, как задержанное дыхание. Годы, в течение которых мы улыбались, смеялись и размышляли о великой тайне друг друга, заставляя весь мир ждать. Но в этот момент его поражает внезапное, печальное осознание того, что никакого количества времени никогда не могло быть достаточно для удовлетворения. В конце концов, какие ничтожные вещи – годы, когда дело доходит до измерения любви? — Я найду тебя в этой бескрайней Тьме, — шепчет он. — В этом я клянусь. Старший принц шумно выдыхает, наклоняясь, чтобы коснуться краем короны лба своего возлюбленного. Потрепанные бархатные знамена слабо развеваются на каменных стенах, осыпая многовековую пыль, как снег. Она переливается оттенками серебра и золота, струясь каскадом сквозь пальцы красно-оранжевого солнечного света. Вдалеке слышен звук сталкивающихся меча и щита. Принцы-близнецы ждут скрипа двери, затаив дыхание.