" ад пуст, дьяволы все на земле " – – так когда-то писал Шекспир. пусть все ведьмы горят в огне на их плахе устроим мы пир. ты безжалостно меня обжигал остротой, прямотой своих фраз. а потом, сознавался, что лгал, и корил во всем похоть не раз. и так странно, что именно ты, закаленный всей фальшью чувств, вдруг поверил, что нет больше "мы", и френд-лист без тебя оказался пуст. ведьмы тоже умеют плакать, ты наверное просто забыл, как сидел, улыбаясь, в слякоть со мной. так скажи, ты любил? к чертям правду, ты опять промолчишь, поднеся сигарету к губам. а я помню, как крепко ты спишь и сейчас, ты поверь – я тебя никому не отдам.
Влажный след языка слизеринца окаймлял набухшие соски под ее разорванной школьной рубашкой, которая когда-то была накрахмаленной и белоснежной. Грейнджер прерывисто дышала, скрестив бледные лодыжки за его спиной. Ссадины на запястьях пульсировали, смешивая чистую и грязную кровь. Копоть на их лицах пропиталась потом, размазываясь по коже невнятными пятнами. Боль прикосновений не имела значения с тех пор, как обе метлы с трудом вынесли их из дверей Выручай-комнаты под аккомпанемент несшегося вслед Адского пламени. Никто из них не помнил, как обезвоженные два тела промелькнули мимо ветвей Гремучей ивы в нелепых попытках найти спасение от грохота стен школы, воплей сокурсников и шума борьбы. Эскапизм без хитростей и магии, каков он есть. Вдыхая плотный слой пыли прогнившего в Визжащей хижине пола, Гермиона ощутила тепло ладони Малфоя на своем плече. Она с трудом подняла голову, чтобы увидеть перед собой нечитаемый взгляд серых глаз. Он не произнес ни слова. Переплел их пальцы вместе, пытаясь откашляться. Кровоподтек под левым глазом выглядел чересчур чужеродно на его холеном, бледном лице. Она протянула пальцы, чтобы оценить масштаб бедствия. Драко быстро среагировал – отодвинул ее руку, не уводя своего взгляда от девушки. Чертова реакция ловца. В его глазах на этот раз мелькнуло что-то вроде смеси беспокойства одновременно с облегчением. – Это когда-нибудь закончится? – гулкий вопрос гриффиндорки подвис в воздухе в подтверждение то ли наивности ее ожиданий, то ли деликатно игнорируя непосредственность его постановки. – Это только началось, грязнокровка, – в его голосе не было привычной желчи и едкой насмешки. Обыденное для Драко ругательство вылетело изо рта устало, надрывно, вместе с языком, который проник в ее приоткрытые губы без сопротивления. Золотая девочка больше не была непроницаемой стеной Азкабана с неприступными шипами сопротивления. То, как она отчаянно вцепилась в загривок белокурых волос, потянувшись всем телом к нему и пронзив ногтями тонкую пряжу серого свитера, заставило слизеринца вздрогнуть и впервые за все время осознать непредсказуемость войны – в любой момент каждый из них мог получить непростительное в спину, обрубив привычное течение жизни. Их жизни. Он притянул треклятую гриффиндорку за талию, жестоко сомкнув пальцы под складками обуглившейся мантии, проникая под плотно прижатую к телу резинку школьной юбки, и целовал ее так, будто за хлипкими стенами их убежища не шел фатальный бой, не гремели вспышки проклятий и не умирали люди. Словно забирая у жизни шанс на счастье взаймы. Но… разве так бывает?***
Теодор Нотт расхохотался, когда жалящее заклинание какого-то когтевранца отрикошетило ему в солнечное сплетение. В нем уже почти не осталось зачатков былого нейтралитета в этой войне. Все, что ему хотелось сейчас, это унять боль в размажденной переносице и свалить, куда глаза глядят, где нет этого оглушающего грохота бойни между злом и злом. Добро, которое давало отпор, было на самом деле таким же злом в попытках отстоять свои дерьмовые идеалы, применяя на практике те же методы, что и сторонники Темного Лорда. Смысл борьбы притуплялся, как и тщедушное, юношеское разделение Теодора всего в этой жизни на черное и белое. Все смешалось перед глазами в одно огромное серое месиво, бессмысленное месиво цвета глаз лучшего друга. Тео знал о Драко и его местонахождении. Знал и о том, кто с ним сейчас. Знал, как бесполезно прятаться в укрытии такого толка, но ни разу не осуждал ни Малфоя, ни Грейнджер. В преддверии смерти в любую секунду эти двое заслуживали того, чтобы напоследок снесло чердак у обоих. Нотт усмехнулся. Так вышло, что никто кроме этих двух сокурсников не занимал место в его мыслях на открытом поле боя. Спрятавшись за широкой колонной, кудрявый парнишка закурил. Экстравагантное поведение он списывал на все то же безразличие. Когого черта стараться, если в любом исходе былой жизни не будет? Пожертвует ли собой Мальчик-Который-Выжил или пойдет на попятную, для Теодора не изменится ровным счетом ничего – отец останется за решетками Азкабана, а Нотту младшему светит в лучшем случае магический приют для несовершеннолетних на эдак год. Паршиво и угрюмо. Податься что ли в приспешники Могучего Земноводного во избежание рутинных завтраков в душных комнатах, наполненных дюжиной неудачников вроде него? Хотя, чем компания Лорда уступала бы приютской? Тугая постирония. Осколок стекла самой высокой башни приземлился в дюйме от него, успев задеть локоть и рассечь к чертям собачьим пиджак, который стал пропитываться кровью из свежей раны. Когтевран прямо или косвенно не оставлял попыток покончить с ним. Чертыхаясь, Нотт выкинул бычок в сторону, искренне жалея, что на территории Хогвартса все еще нельзя трансгрессировать под самую сердцевину переплетенных корней Гремучей ивы, под которой не менее переплетенными между собой задыхались в залпах страсти его друзья.***
Толкаться всем торсом и утопать в дозволительной тяжести ее тела становилось отравляющим, медленным наркотиком. Мрачные, не дающие покоя мысли, вызывающие вину, что они сейчас оба не с теми, с кем должны быть, выбивались вон с каждым стоном и новым толчком разгоряченных тел. Грейнджер бессовестно подавалась вперед, прогибаясь в пояснице, будто бы была рождена для этого дня, когда пальцы ее школьного врага будут так же цинично и нахально путаться в шоколадных прядях нанавистных волос, скользить вниз по позвоночнику, вонзаться в плоть упругих ягодиц. Бешеное биение сердец уверенно вырывало из душ чувство опустошенности. Были только грязные простыни ветхой кровати с сожранным молью балдахином, завывание ветра снаружи и впопыхах заглушенные заклятием крики волшебников. Пародия на уют и покой. Похоть без оправданий, похоть без поддельных смыслов и искривленных надежд была единственной составляющей, на которой оба еще способны были на то, чтобы дышать. Задыхаясь. – Думаешь, Поттер с Уизли ищут тебя? – издевательски пропел ей на ухо Малфой, нависая всем весом над бледным стройным телом шатенки, вжимая ее сильнее в матрас и развязно оставляя засос где-то под подбородком. Пальцы его правой руки бесхитростно упирались в ее кости таза. Вместо ответа хижину озарил звук смачной пощечины. Драко толкнулся в заключительный раз, в исступлении и бесцеремонном изнемождении рухнув на Грейнджер. Остервенелое чувство дежавю накрыло с головой.***
Оба проснулись от терпкого дыма, метнувшегося им в носовые пазухи. Разлепляя глаза, Гермиона не без труда сфокусировала свой взгляд на замызганной грязью обуви третьего человека в комнате. – Не обольщайтесь, господа, я снял рубашку не по причине того, что у вас тут горячо, – Нотт насмешливо изогнул бровь, красноречиво обводя взглядом обнаженные тела сокурсника и маглорожденной. – Я понадеялся на вашу помощь в период острой необходимости. Торс Теодора Нотта пестрел ссадинами и свежими царапинами. Многострадальный локоть, изуродованный вверх до плеча, неприлично обильно кровоточил, орошая кривые брусья пола чистой кровью. Ему, как и всегда, было ни больно, ни грустно. Он смотрел свысока на вздымающуюся обнаженную грудь Грейнджер, с издевательской улыбкой на губах прикидывая, кинется ли она его спасать. Всегда спасала. Возведя глаза к потолку, как бы вымаливая у Мерлина терпения, она скинула ладонь Драко со своего бедра, пока тот насмешливо изогнул губы в кривой усмешке от ее жеста и левитировал к себе эльфийскую настойку, припадая к ней губами. – Пир во время чумы, – оставаясь стоять на месте и засунув руки в карманы, прокомментировал его действия Теодор, глумливо посматривая краем глаза на гриффиндорку, нагую, озябшую и упорно призывающую склянку с бадьяном на краю комнаты. Она не повернулась к нему лицом до тех пор, пока силой не откупорила пузырек. Часть целебной жидкости по инерции вылилась ей на живот. В просачивающихся лучах закатного позднего апрельского зарева она напоминала воинствующего аврора, восседающую на коленях перед ним. Его хрупкого, инициативного лекаря. Словно аврора накрыло проклятием и он теперь на стороне Пожирателей Смерти. Тео улыбнулся этой мысли. Грейнджер перехватила его взгляд и нахмурилась, предупреждающе вытянув вперед ладонь с лекарством. – Теодор. Пожалуйста. – Она с нажимом произнесла последнее слово. Его забавляли ее почти что профессорские замашки. Как МакГонагалл во плоти, ей Мерлин. Интересно, у декана отбитого факультета в молодости была такая же красивая грудь? Он карикатурно рухнул на колени перед ней все с той же нагловатой улыбочкой, и теперь, когда их лица были на одном уровне, Тео протянул пальцы к ее животу, без стеснения смазывая следы экстракта бадьяна по тонкой девичьей коже, небрежно перенося часть их себе на повреждения. Гермиона, все еще сводя брови на переносице, терпеливо перехватила его руку, чтобы основательно смазать рану содержимым склянки. Холод его кожи не внушал ничего хорошего, как и судороги, которые юноша пытался филигранно скрыть. Грейнджер грязно выругалась, невербально накладывая шов на поврежденную плоть. Их взгляды встретились. Нотт сощурился, облизнув губы. – Не задавай ей вопросов, если не хочешь осложнений, – лениво протянул Малфой, которого теперь от них скрывали складки балдахина. Эльфийская настойка сделала свое дело – пьянящие нотки его тембра стремились разрядить обстановку. – Не слушай его, если не хочешь осложнений, – голос же гриффиндорской старосты впервые наполнился дружелюбным сарказмом, когда она прямо посмотрела Теодору в глаза и улыбнулась. Он приблизился неожиданно резко, кусая ее кожу над яремной веной и агрессивно оттягивая копну ее волос назад. Пузырек, обещавший ослабить страдания, выскользнул из теплой ладони и покатился куда-то под кровать, щедро выливаясь на грязный брусчатый пол. С появлением здесь этой странной троицы чего только не впитал в себя треклятый пол Воющей хижины. Золотая девочка безжизненно скользнула взглядом по результатам своего труда, все еще кровоточащим, но уже не так обильно, и проворно расстегнула молнию на брюках кудрявого темноволосого, рассерженно прошептав свой вердикт в тишине: – Ты чертов псих, Нотт. – Уже почти семнадцать лет как, крошка, – выдохнул вместе с сигаретным дымом и грустным весельем ей в ответ. Где-то вдалеке прогремел взрыв. Стекло пустой бутылки из-под эльфийской настойки безропотно стукнулось о слезшую краску поверхности прикроватной тумбочки, едва не пролетев мимо. Малфой тихо гоготнул. Грейнджер откинула волосы назад, когда оседлала лучшего друга своего врага. Были ли они все врагами сейчас? Эфемерные границы стирались под гомон смертей где-то там, наверху. Какая разница в самом деле, сколько презрения и гнева испытывали все трое в привычных стенах, в рамках былой жизни, когда разделяли их разве что форма разных цветов и гостиные, разбросанные в разных частях Школы? Безразличные своды старинного Замка наблюдали тысячи историй любви и ненависти, прощения и преодоления границ, ссор, боли, примирения, смирения, страсти, разочарования, злости. Эти трое не были чем-то особенным. Не они первые, не они последние. Вдыхая сладкий запах его кудрей где-то у виска, Гермиона притянула к себе его ближе за тощую спину, сдерживая слезы. Она знала, что ближе, чем сегодня, они уже не будут. Теодор властно и грубо сокращал расстояние между их голыми телами, оставляя нещадно засосы на шее девчонки, спускаясь ниже и прикусывая кожу под ключицами. Сжимал требовательно пальцами выпяченные соски, тут же сталкиваясь губами с потемневшими ореолами. Его язык сумасбродно гулял по ее телу в подтверждение отсутствия запретов. Два влажных кончика пальцев слизеринца уперлись в верхнюю точку ее лона и волнообразно соскользнули вниз, вскрик Гермионы смешался с криками наверху. Кого-то ранили. Но это все не имело совершенно никакого значения, пока девушка над ним извивалась в запальчивой нахлынувшей страсти. Драко Малфой вальяжно соскользнул с постели. Он не хотел думать о смерти, доносившийся сверху. Не хотел думать о родителях, о долге выбора и всем том, что ему предстоит встретить лицо к лицу, когда он поднимется из укрытия. Перед глазами у него сейчас синхронно возносились в другое пространство те двое, что спасали его сознание от жестокой действительности последний месяц. Если бы Драко Малфой мог проверить такое явление, как произнесение Экспеллиармуса вслух, то он бы удивился, обнаружив, что именно последний месяц, проведенный бок о бок с грязнокровкой и лучшим другом, подарил ему телесного настоящего патронуса – кипенно-белого соболя. По злой иронии рядом с ним бы материализовались бы юркая выдра и крохотный сизый лис. Воспоминания троих в этих развалинах родили бы последствие самых счастливых моментов. Но по той же злой иронии никто из них этого не успеет проверить. Подойдя сзади уединившейся парочки, Малфой расстегнул ремень. Все, что он успел понять за свои семнадцать лет, так это то, что нет такой вещи, как любовь – есть лишь доказательство любви. Тонкие пальцы коснулись зажившей раны Теодора Нотта чуть ниже локтя. Там, где у обоих судьбоносно виднелись очертания Черной метки. Хотелось забыться и забыть. Вот с этими двумя. Благо, площадь пола в Визжащей хижины могла вместить всех троих, даже не заставляя кого-то отдельно из них ютиться.***
Просыпаться под парой обвивающих тело рук стало чем-то неотъемлемым и естественным. Они часто просыпались от холода, когда Грейнджер в отключке и сладостной истоме забывала накрыть их троих согревающими чарами перед тем, как погрузиться в сон. Или от осколок Бамбарды Максима, звучавшей над землей, как вопящая сирена, напоминавшая, что плен клубка тел – спасение не перманентное и расплата уже недалеко. Об этом напоминали и последние остатки еды, и выпитого алкоголя, стекло из-под которого нагревалось от незатушенных вовремя сигарет, и лопалось, вызывающе добавляя двум старостам и еще одному слизеринцу головной боли и головоломок, как не угодить в них босыми стопами. Теодор нерадиво подгребал изможденное тело Грейнджер поближе, нехотя просовывая ей под руку здоровое предплечье и переплетая их пальцы. По какой-то криво сложившейся привычке он шептал нелепые утешения, прижимая ее еще ближе к себе, когда Гермионе снились кошмары. С другой стороны кровати большими пальцами ног соприкасались гриффиндорка и блондин. Кровать, чьи санитарные нормы в этой обители уединения и так просили о помощи, можно было без преувеличения назвать грязной и замызганной. Никто из сложившегося трио не знал, что сегодня с рассветом наступил май. Никто из них не проронил ни слова, когда пробуждение пришло за Драко и Гермионой. Аккуратно высвобождаясь из объятий кудрявого юноши, Гермиона больно улыбнулась, всматриваясь в утреннем полумраке в его невесомые черты лица – оно было таким спокойным, наверное, впервые за последние дни. Он был словно безмятежный ангел, нуждавшийся в укрытии от всех увечий этого мира. Гриффиндорка наклонилась и лизнула область между его переносицей и закрытым веком. Тео поморщился сквозь сновидения, отворачивая голову, но глаз не открыл. Его сну можно было позавидовать, так крепко он спал. – Я заберу твой сон с собой, – очень тихо раздалось над его ухом, когда она застегивала на себе порванное платье, которое Теодор Нотт на ней так ненавидел. Оглушающую тишину комнаты нарушил только звук поцелуя подружки Поттера, который она всегда оставляла на покрытой родинками шее Тео, прощаясь. Скомканно и нервно, Драко взял ее за руку. – Я все еще ненавижу школьные правила за то, что даже в смутные времена войны на территории Школы нельзя аппарировать. – Наконец-то ты произнесла это вслух. – Сухая улыбка на устах Драко была все же настоящей. Кровоподтек под его глазом сильно уменьшился. Они покидали Визжащую хижину молча, надеясь увидеть Нотта после битвы, где оба должны были сыграть свои привычные роли. Чувство беспокойства за Гарри вместе с чувством вины сковали темноволосую отличницу, которая предпочла борьбе любовь. Вина затмила глаза и слизеринцу, тревожно перебиравшего в голове варианты, где сейчас могли находиться его отец и мать. Они высвободили пальцы как только утренне солнце ослепило обоих, ударив по глазам. – Я найду тебя, – тихо бросил Драко, и прикусил зло нижнюю губу, обнаружив, что портсигар остался внизу. – Береги себя, – потерянно отозвалась девушка, вдруг резко зашагавшая прочь, в сторону тайного входа в Замок, пытаясь не разрыдаться на ходу. Душащая волна эмоций захлестывала, шепча, что они все так много друг другу так и не сказали.***
По нелепому стечению обстоятельств Драко был убит в бою Пожирателем смерти, не возобладавшим грамотно заклятием слепоты, которое в печальном итоге подставило его под зеленый луч соратника. Его статное тело ударилось о землю, а ясные глаза устремились не в небо, подобно умиротворяющим колдографиям в учебных фолиантах, а в землю, пропитанную кровью, и застыли навсегда. Гермиона Грейнджер храбро сражалась в натиске штурмовой кавалькады, пока давно известный ей егерь Струпьяр не швырнул в девчонку убивающее проклятье. Ей удалось увернуться, но скользкие доски шаткого моста, ведущего в Хогвартс, трагично подвели – ее нога соскользнула в пропасть, что подарило пару мгновений для маневра ее недругам, чтобы взявшись за нежную шею студентки, скинуть ее вниз. Карие глаза наполнились ужасом, когда она ощутила невесомость, пролетая горящий ров. Падая, падая, падая. В кромешной тишине заглушающего заклятия пространства открыл глаза Теодор Нотт. По привычке он попытался услышать горячее дыхание на соседней сальной подушке, но обнаружил на ней лишь портсигар Драко Малфоя. Вздохнув тяжело, он закурил. Он знал, что эти двое отправятся туда, где оба считали, что им есть место. Вот только он не знал, что те двое уже стали пеплом, который он хаотично смахнул мимо пепельницы прямо на простынь.