«Добрый день!
Благодарим, что выразили желание работать в нашей компании в должности менеджера по продажам. К сожалению, в настоящее время мы не готовы сделать Вам предложение о работе. Мы вернёмся к Вашей кандидатуре, если появятся новые вакансии…»
Бла-бла-бла.
Фурина подавляет очередной зевок и переворачивается на живот, подпирая щёку ладонью. Глаза лениво скользят по расплывающимся от усталости буквам, а те естественным образом складываются в текст, смысл которого — самый что ни на есть бессердечно-вежливый отказ.
Снова.
Девушка загребает пригоршню чипсов из стоящей рядом полупустой миски, хмуря тонкие брови, и кликает на собственное отправленное резюме — прошедшее строгую комиссию Шарлотты, одобренное скептическим взглядом Клоринды и выверенное самой Фуриной по меньшей мере трижды. В общем, в его идеальности сомневаться не приходилось.
Однако работы не было.
Вернее, была — но не для неё.
По специальности — не по специальности, с опытом работы или без, гибкий график или фиксированный, на полставки или…
— Ничего, да?
Шарлотта плюхается рядом, без разрешения запуская руку в миску с едой и никак не реагируя на косой взгляд со стороны подруги. Фурина только обречённо вздыхает — этой девчонке никогда не было свойственно чувство стыда.
— Не слишком ли большое декольте на фотке? — С сомнением в голосе предлагает она, забрасывая в рот сразу несколько солёных завитков.
По правде сказать, фото было не самым её любимым — бесстрастное бледное лицо, неестественно уложенные прямые волосы (Клоринда сказала, что её природные кудряшки создают образ флиртующей кокетки, от чего срочно необходимо избавиться) и пиджак без рубашки под ним — Шарлотта заставила снять её прямо перед съёмкой, чтобы «придать остроты» снимкам.
— Ты издеваешься? Идеальная фотка! — Розоволосая протестующе хлопает по простыне, опрокидывая стакан газировки, безмятежно покоящийся на подставке, на пол.
Пару секунд подруги с замершим дыханием наблюдают за тем, как под влиянием сладкой шипучки некогда кремовый шерстяной ковёр превращается в фуксию.
Фурина переводит недовольный взгляд на эту проблемную бестию, что, неловко улыбнувшись, подскакивает со своего места и уносится на кухню. Сама же девушка, ворча, выбирается из своего тёплого и мягкого убежища впервые за весь день, чтобы убрать беспорядок за не в меру гиперактивной подругой.
— Ну а что ты хочешь? Поставить какой-нибудь скучный портрет в очках и свитере под горло? — Вопрошает в пустоту вернувшаяся Шарлотта, заметая осколки, пока старшая безуспешно оттирает пятно, бесповоротно въевшееся в ворс. — Тогда тебя сто процентов отошьют.
Фурина готова расплакаться.
Она элементарно не может найти работу уже больше двух месяцев. Она проваливает все собеседования. Она не может оплатить счёт за учёбу. У неё не было секса
почти год…
(Не то чтобы последнее было
настолько важно — но Фурине действительно тяжело!..)
Девушка прикусывает губу, мотая головой — вся её жизнь, разваливающаяся на части, выглядела как глобальная катастрофа.
— Слушай, а, может, вернёшься к нам, а? — Предлагает Шарлотта, когда Фурина приведением ускользает на кухню — после солёного ужасно хочется пить. — Я уговорила месье Рошера дать тебе ещё один шанс…
При упоминании имени предыдущего начальника лицо Фурины искривляется в странной гримасе: что-то вроде смеси отвращения, неприязни и скорби, вывернутой наизнанку.
— Он выгонит меня после первого же рабочего дня. — Она запрыгивает на кухонный островок, закидывая ногу на ногу, и открывает новую банку до ужаса сладкой газировки — холодная пена шипит и проливается за края, и Фурина как ни в чем не бывало облизывает липкие пальцы.
Если девушка до двадцати лет не знала о своей неуклюжести, то, прийдя на работу в рыбный ресторан, ей пришлось хлебнуть сполна: подносы падали, тарелки бились, стаканы разливались прямо на гостей, и посреди всего этого Фурина — в узкой чёрной юбке, белой рубашке с почти неприличным вырезом и широко распахнутыми в ужасе голубыми глазами.
Их начальник, Рошер, бесконечно и нещадно штрафовал её, делал выговоры и… домогался.
В принципе, он до всех официанток домогался, даже до Шарлотты, но Фурине, по очевидным причинам, жилось несладко вдвойне.
— Кроме того, — Фурина самым наглым образом кладёт руку на грудь подруги, сжимая и с завистью осознавая её упругость под пальцами. — У меня нет
подушки безопасности, чтобы смягчить его.
Шарлотта лукаво улыбается в ответ, наклоняясь вперёд и заговорщицки шепча почти в чужие губы:
— Зато у тебя есть самая красивая задница во всём городе.
Фурина морщится и бесцеремонно ладонью отводит её лицо от своего, напоследок побольнее щипая за грудь — розоволосая болезненно стонет и отходит на безопасную дистанцию, чтобы ненароком не получить.
— Я больше не собираюсь утешать старых извращенцев. — Фыркает старшая, делая ещё один глоток газировки. — Я просто хочу нормальную работу с хорошей зарплатой, собственным рабочим местом, добрым горячим руководителем и кондиционером…
Она прикрывает глаза, мечтательно вздыхая. Да, если бы можно было так легко устроить свою жизнь, по щелчку пальцев, то Фурина стала бы самой счастливой. Она смогла бы оплатить учёбу, поехать на показ мод в Японию, как мечтала уже давным-давно, и у неё был бы регулярный секс на столе того самого красавчика-начальника — в лучших традициях голливудского кино.
— Ладно-ладно, я тебя поняла. — Шарлотта давит смешок, вытягивая руки перед собой а-ля «сдаюсь». — Видимо, выбора не остаётся…
Фурина открывает глаза, чувствуя, как между указательным и средним пальцем ей вкладывают листок.
— Что это? — Девушка недоуменно глядит на аккуратно выведенные цифры — судя по всему, номер телефона, — и непонимающим взглядом сканирует лицо подруги с её типичной такой гаденькой ухмылкой, которая не предвещает ничего хорошего.
— Это вакансия. — Почти пропевает Шарлотта, запрыгивая на стойку рядом с ней и сталкивая своим задом перечницу позади. — Клоринда просила передать тебе.
При упоминании имени своей любимой старшей Фурина заметно приободряется: давно от неё не было никаких вестей.
Клоринда работала в каком-то супер секретном агентстве для богатеньких ублюдков, и тот факт, что даже там, на вершине иерархии, она заботилась о благополучии совершенно безнадёжной и бестолковой Фурины, почти заставил её пустить слезу.
— Что за вакансия? — С неприкрытым любопытством, сверкая великолепными, полными робкой надежды драгоценными омутами, обращается она к подруге, и Шарлотта, бессовестная, негодная Шарлотта, даже не скрывает злого блеска на дне аквамариновых глаз.
— На самом деле, я уже сказала ей, что ты вряд ли согласишься. — Специально оттягивая момент, пожимает плечами розоволосая. — Всё-таки это немного не в твоём стиле…
— Или ты сейчас скажешь мне, или я расскажу Лини,
кто именно зарегистрировал Линетт на порнхабе. — Припечатывает её Фурина обещанием скорой расправы за совращение малолетних от самого жестокого палача из возможных.
(И плевать, что Линетт уже давно было двадцать один — Лини, на полном серьёзе страдающий комплексом младшей сестры, готов был рвать и метать, чтобы сохранить её сознание чистым и невинным от вмешательств всяких извращенцев по типу парней, присылающих кому попало фотки членов или, боже упаси, самой Шарлотты).
Когда Фурина на полном серьёзе вытаскивает телефон из пижамных штанов (это выглядело бы угрожающе, если бы не принт со спаривающимися лисятами — опять же, подарок Шарлотты), и только тогда эта ужасная женщина с чёрствым сердцем, видимо, испытывая муки совести или предчувствуя свою скорую казнь, забирает из чужих рук гаджет, лихорадочно заверяя в том, что можно было обойтись и без «крайних мер».
— Окей, но я тебя предупреждала. — Шарлотта показательно тяжело вздыхает, поводя пальцем перед лицом подруги. — Одна богатенькая семья ищет няню для своей дочери на полный день — ну там, кормить, убирать, стирать и так далее.
Фурина закатывает глаза, мгновенно сдуваясь — в начале это звучало нереально круто, ровно до того момента, как прозвучало слово «няня». Меньше всего она хотела возиться с младенцами, особенно когда вместо кондиционера были грязные подгузники, а вместо горячего красавчика-начальника с многообещающе прочным столом — злобная стерва-мать, которая тоже будет её усердно и регулярно трахать, только в мозг.
— Звучит как ад. — Делится вслух своими мыслями девушка, на что получает понимающую улыбку подруги.
— Я же говорила, не твой стиль. — Пожимает плечами та, наблюдая, как Фурина спрыгивает со стойки и потягивается, хрустя затёкшими мышцами. — И ты даже не хочешь услышать цену?
Старшая, потеряв всякий интерес, некоторое время молчит, обдумывая услышанное: если бы зарплата была хотя бы в два раза выше её оклада в ресторане, то, возможно, она бы подумала над этим предложением.
Но ещё не факт, что её возьмут, верно? Вдруг эта богатенькая дамочка окажется неземной страшилой, и её муж начнёт по очевидным причинам приставать к Фурине, и если он будет достаточно симпатичным, она не сможет ему отказать, и
тогда…
Девушка чертыхается про себя, насыпая кофе в турку и ставя ту на огонь: у неё уже был печальный опыт с женатым мужчиной, и эти нездоровые отношения (которые каким-то образом продлились почти два года!) полностью опустошили её.
Тогда Фурине было двадцать и ей действительно казалось, что её любили. Цветы, бриллианты, какие-то нелепые обещания, которые должны были удержать её рядом — наивные грёзы неопытной юности рассеялись, заставив взглянуть болезненной правде в глаза: она была просто красивой куклой, созданной для утех и любви, но никак не для того, чтобы быть чьей-то женой.
— Знаешь, я уже услышала достаточно. — Качает головой Фурина, уверенная, что дело не стоит свеч. — Но давай, добей меня.
Шарлотта же, напротив, с какой-то странной гордостью задирает подбородок, выдерживая драматическую паузу, чтобы произнести торжественным голосом:
— Четыреста долларов. — И впереться любопытствующим взглядом в лицо подруги в ожидании реакции.
Фурина только хмыкает, разочарованно потирая переносицу.
И это всё? Не хватает только праздничного салюта из конфетти.
— Серьёзно? — Пассивно возмущается она, снова возвращаясь к помешиванию кофе. — Они хотят, чтобы я за четыреста долларов меняла подгузники и готовила три раза в день?
Даже с вычетом всех перебитых тарелок в рыбном ресторане она получала, по меньшей мере, на сто долларов больше. Конечно, ей приходилось улыбаться всяким извращенцам и терпеть их тупые лица, когда они с капающей слюной смотрели на её зад, но это было
хоть что-то.
Уголок губ Шарлотты дёргается в снисходительной усмешке, когда она решает забить последний гвоздь в крышку её гроба:
— Это
в неделю.
Даже со стороны было легко увидеть, как закрутились шестерёнки в её голове.
Четыреста долларов в неделю. Почти полторы тысячи в месяц. Это же…
— Бог мой.
— Ага. — Хохочет Шарлотта со своего места, наблюдая за смехотворным смятением на чужом лице. — Теперь ты поняла, да? Это большие деньги, милая, даже за смену подгузников.
— Заткнись. — Фурина бросает полотенце в неугомонную подругу, прикусывая губу от досады.
Это действительно большая зарплата. Гораздо больше тех, что у неё когда-либо были. Даже если бы её не штрафовали постоянно и регулярно выписывали премию, вряд ли оклад в рыбном ресторане приблизился бы к такой цифре.
— В мои обязанности точно не входит эскорт или что-то в этом роде? — Подозрительно щурит глаза девушка, но Шарлотта снова принимает самый невинный вид из возможных.
— Откуда мне знать? — Она хлопает своими честными глазами, почти заставляя поверить ей, и вкладывает в чужую ладонь всё тот же злосчастный листок с номером телефона, от которого на километр разит проклятием. — Спроси сама.
Фурина сжимает телефон в руке, осознавая своё безвыходное положение. Судьба преподнесла ей лучший подарок из возможных, шанс на миллион, и если она откажется, то её жизнь останется такой же серой и бесформенной.
Она не соберёт деньги на учёбу.
Она не выучится на режиссёра, как всегда мечтала её покойная мать.
Это же просто… подгузники, верно? Боже, она не задержится надолго, буквально полгода. И тогда она успеет к новому учебному набору.
Должна ли она согласиться?..
Кофе в турке пронзительно шипит, будто рассеивая её сомнения, и Фурина обнаруживает себя вбивающей заветный номер дрожащими пальцами.
(Она не могла знать, что ровно через полгода покинет чужой дом опустошённой и разбитой с единственным желанием поскорее забыть).
***
Фурина поднимает вымученный взгляд на часы под потолком и сжимает зубы, чтобы не выдать недовольного стона.
13:49 — что значит, она уже почти два с половиной часа сидит на этом нереально мягком диване в невозможно роскошной гостиной с белыми стенами, немного напоминающими психбольницу.
Её день начался не так, как она ожидала. По закону подлости именно сегодня она не услышала свой будильник, из-за чего справедливо не помыла голову и не уложила волосы как следовало бы (да будут прокляты эти кокетские кудряшки), и именно сегодня все водители решительно сошли с ума, поврезавшись друг в друга, создавая пробки через каждые три километра.
Что было ещё хуже, так это то, что прямо напротив неё сидели такие же кандидаты на роль няни, и выглядели они настолько официально и презентабельно, будто являются какими-нибудь уполномоченными послами ООН. Они, очевидно, были старше самой Фурины — на вид одной было лет тридцать пять и, если это можно было считать достоинством, её грудь едва помещалась в просвечивающей блузке явно на размер меньше. Второй было не меньше пятидесяти, и её преимуществом было, конечно же, обилие опыта и полное отсутствие чего-то отвлекающего, что могло свернуть мужа хозяйки с верного пути.
И посреди всей этой красоты сидела Фурина — со своими неуложенными завитками молочных волос, в рваных чёрных джинсах и безразмерной небесно-голубой толстовке с вышитой весёленькими пайетками красноречивой надписью «fuck u».
Она уже могла представить, что это собеседование станет
худшим в её жизни.
Стоило ей ухмыльнуться своим мыслям и расслабиться на мгновение, как послышался стук каблуков о мрамор и в комнату буквально вплыла высокая стройная женщина с тёмно-рыжими волосами, как и все присутствующие здесь досаждающая своим идеальным видом.
(Если бы Фурина могла, то билась бы головой о стену прямо сейчас, проклиная этот день, предательски не прозвеневший будильник и всё на свете).
Но, к сожалению для неё, Фурина могла только давит из себя милейшую из улыбок, когда женщина, проверив что-то в своём планшете, коротко позвала:
— Фурина де Фонтейн. — Она не успела робко поднять руку, как чужой тёмный взгляд тут же вперился в неё, будто стремясь сжечь заживо. — Пройдёмте за мной.
В абсолютном молчании они прошли по такому же белому коридору, поднялись по лестнице на второй этаж и прошли ещё немного по залитому светом холлу — Фурина не хотела показаться каким-нибудь пещерным питекантропом, а потому сдерживала все свои вздохи при виде подобной роскоши.
Даже когда она жила с родителями, у них не было ничего даже отдалённо напоминающего это.
В кабинете, куда её привели, было светло и так же идеально прибрано. Женщина с рыжими волосами усадила её в такое же мягкое, как и в гостиной, кресло и даже предложила чай, от чего Фурина несомненно отказалась — она не дружила со всем, что имело свойство биться, и уж точно не горела желанием возмещать ущерб за разбитый хрусталь.
— Мисс Фурина, это госпожа Эгерия. — Поспешила представить всё та же рыжеволосая секретарша. — Ваш… работодатель.
«Работодатель» коротко кивнула, не забыв высокомерно просканировать миниатюрную фигуру своей жертвы как минимум трижды, прежде чем потерять к ней всякий интерес.
Фурина почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Эгерия была… довольно необычной на внешность женщиной. Она была очень высокой и худосочной, почти угловатой, со слишком резкими чертами лица. Иссиня-чёрные волосы, что водопадом струились вниз по спине и груди, оттеняли аристократически бледное лицо, а острый взгляд карминовых глаз, несмотря на всю свою пылкость, казался безжизненным и мрачным.
Она производила впечатление подлинной аристократки, даже сидя в непритязательном белом костюме и простых балетках, и это не могло не завораживать.
— Мисс Фурина. — Спустя пару долгих мгновений, что Фурина «облизывала» её взглядом, Эгерия обратилась к ней довольно прохладно. — Если позволите, прежде чем мы перейдём к знакомству с моей дочерью, я бы хотела побеседовать с Вами лично.
Ей оставалось только кивнуть, понимая, что в этой комнате она единственная, у кого нет права голоса.
Кроме того, будь она сама богатой истеричкой, разве подпустила бы свою дочь к сомнительной девушке, что одевается как проходящая через пубертат подростковая язва?
(Опять же, Фурина
никогда не одевается
так, просто сегодня исключительный случай).
— Расскажите немного о своём опыте работы с детьми. — После невербального сигнала со стороны хозяйки начала рыжеволосая.
Ну конечно. Это не могло быть так просто.
— Хм, я не так много работала с детьми, но одно время я была репетитором математики. — И это правда. Только вот дети никогда не воспринимали её всерьёз.
— У Вас есть педагогическое образование? — Уточняет женщина, делая какие-то пометки на своём планшете.
— Нет. Я училась в колледже. — Пожимает плечами Фурина сжимая внезапно похолодевшие пальцы вместе.
Уже с самого начала их небольшого интервью это казалось проигранным делом. Не было ни шанса, что сидящая на первом этаже старушка могла проиграть ей в опыте работы с детьми.
— Что насчёт реального опыта? — Подаёт голос молчавшая до этого Эгерия, которую уже начинало немного раздражать то, что дело застыло на мёртвой точке. — Вы единственный ребёнок в семье?
«Я уже замёрзла! Вы не можете ехать быстрее, а?!»
Мир перед глазами вращается с космической скоростью или перестаёт существовать вовсе — не так уж важно, когда перед взором встаёт та самая картина: холодная январская ночь, далёкие бледные звёзды и опустившееся на дно желудка собственное сердце.
«Прости, родная. Мы только выехали. Фремине долго искал Брауни».
Фурина прячет оледеневшие,
прямо как тогда, руки в карманы своей толстовки и прикрывает глаза на мгновение: её лицо — всё такой же безмятежный чистый лист, на котором виднеются следы неопытной юности, нелепых мечтаний и почти детской надежды.
— Гм. Семья, да. Точно. — Медленно кивает она будто сама себе. Открывать глаза почти физически больно, и в груди какой-то сумасшедший пожар, разъедающий лёгкие и лишающий возможности дышать. — Эм… нет. У меня…
Снег медленно опускается на голову, сливаясь в какую-то причудливую волшебную корону на её таких же белоснежных волосах.
— У меня был брат.
«Я так и не нашёл его!»
— Младший.
«Этому старью уже давно место на свалке, знаешь?..»
— Я много времени проводила с ним.
«Фурина, перестань дразнить его. Он найдётся обязательно, вот увидишь».
Он так и не нашёлся.
— Он называл меня… — Глаза нещадно жжёт под веками, но Фурина скорее спустится в Преисподнюю и самостоятельно предаст себя суду, чем расплачется, как маленький ребёнок, над тем, что уже давно безвозвратно потеряно.
«Брауни любит Фурину. Почему Фурина не любит Брауни?..»
— …лучшей сестрой на свете, хе-хе. — Она заставляет себя улыбнуться, лишь бы скрыть эту знакомую дрожь в губах.
Даже если это никогда не было правдой.
Она открывает глаза с лёгкой улыбкой, полностью контролируя ревущий океан внутри — он нагоняет волны, он жаждет крови, своей неумолимой амплитудой он разбивает внутренности в кашу, но…
— Хорошо. — Кивает рыжеволосая женщина, перебрасываясь странными взглядами с Эгерией, которая по-прежнему бесстрастно кивает, призывая продолжать. — Что насчёт Ваших вредных привычек? Вы часто выпиваете?
Фурина выигрывает себе минуту, почти присасываясь к стакану воды перед собой, чувствуя, как от долгой улыбки сводит мышцы лица. Ей не хочется находиться здесь — прямо сейчас она бы всё отдала, лишь бы вернуться в свой тёплый мягкий кокон и по-прежнему пролистывать вакансии, делать отклики и получать отказы.
— Нет, я… — Она немного морщится от звука собственного охрипшего голоса и показательно прокашливается, делая вид, что подавилась. — Плохо переношу алкоголь.
Это то, что однажды сказала ей Шарлотта после того, как Фурину всю ночь тошнило от всего-навсего двух бокалов шампанского.
— Вы когда-нибудь принимали наркотические вещества? Табак?
— Нет и нет. Меня тошнит от запаха сигарет.
— У Вас есть татуировки или проколы?
Фурина прикусывает щёку изнутри, едва сдерживаясь от злобной усмешки.
На самом деле, в пятнадцать она втайне от родителей проколола себе пупок, но сама же потом пожалела об этом, рыдая в подушку от боли как минимум две с половиной недели. Конечно, она всегда говорила всем своим друзьям, что это «раз плюнуть», «комарик укусит», и что вообще-то «красота требует жертв».
Потом, ближе к девятнадцати, её бывший самостоятельно набил ей маленькую татуировку на ребре, чуть ниже груди. Она хотела что-то лёгкое и без претензий, что напоминало бы о нём, и получила маленького милого кита, разрезающего волны.
Несмотря на всю пережитую в ту ночь боль, она нашла его идею невероятно романтичной, после чего у них был жаркий секс прямо в том самом кресле.
У Фурины было
смутное чувство, что если она скажет нечто подобное в стенах этого дома, то её без каких-либо объяснений выставят за дверь.
— Когда-то я хотела проколоть язык. На этом всё.
Почти не соврала. Конечно, однажды по пьяни она почти проколола себе губу, но в последний момент её желудок выказал ужасное недовольство и сопротивление, вывернувшись наизнанку прямо на мастера.
В общем, Бог отвёл.
— Вы состоите в отношениях? — Отрицательный кивок и снова приходится сдерживать несчастный вздох — эти женщины будто специально давят на больные мозоли. — У Вас есть привычка вступать в половую связь с малознакомыми людьми?
Фурина думает, что к теме секса они перешли слишком быстро — она даже не успела как следует подготовиться.
Она украдкой попыталась взглянуть на Эгерию и неожиданно обнаружила, что та не мигая смотрит на неё своими темнеющими глазами. Видимо, даже такие высокомерные стервы с большими кошельками переживают за верность своих мужей.
— Нет.
Конечно, у неё была тьма парней, но ни с одним из них она не спала до второго свидания.
Ну,
ладно, иногда до первого.
Да и муж Эгерии должен быть умопомрачительно красив, чтобы Фурина вообще решилась на него позариться — слишком дорога была собственная голова на плечах, а с такой женой простой гильотиной не отделаешься.
— Как часто Вы вступаете в половую связь?
Фурина чувствует, как их собеседование превращается в приём у психолога, — как иначе объяснить то, что у неё потихоньку едет крыша.
— Последний раз было почти год назад. — Она представляет, насколько жалко это звучит, но ещё хуже это ощущается в теле на фоне всего пережитого за это время стресса.
Рыжеволосая женщина пытается выглядеть беспристрастно, но даже так она не может удержать тактичного (почти
понимающего!) вздоха:
—
Оу. — И снова делает какие-то пометки в своём планшете.
Оу?
Оу?! Это она сейчас так выразила своё сочувствие или одобрение?!
Как бы то ни было, она просто надеется, что пережитый позор и клеймо недодевственницы помогут ей получить эту работу.
— Вы умеете водить машину?
Дальше пошли более-менее приемлемые вопросы, действительно касающиеся работы. Независимо от того, врала Фурина или нет, она достойно вынесла это испытание и немного забылась, прощаясь с Эгерией и хватаясь за ручку двери, как за спасительную соломинку.
Сзади послышался ехидно-насмешливый голос хозяйки.
— Вы не хотите увидеть ребёнка? — и Фурина готова была мысленно разбить себе голову об эту самую дверь, потому что…
Ребёнок.
Точно.
Она же пришла сюда ради этого.
— Конечно. — Поворачивается Фурина обратно, натягивая на лицо дежурную улыбку. — Я думала, он в той стороне.
Не то чтобы она действительно горела желанием увидеть это лысое, беззубое, кричащее во всё горло
нечто, но и выбора у неё не было.
Секретарь проводит её к другой двери прямо внутри кабинета, открывая перед ней будто бы шкаф в Нарнию, потому что Фурина неожиданно оказывается в другой светлой комнате, сверху до низу набитой всякими игрушками, безделушками и пёстрыми фресками.
От такого количества красок рябит в глазах.
Чёртов кукольный домик.
— Сиджвин. — Зовёт рыжеволосая притворно слащавым голосом. — Подойди сюда.
Только сейчас Фурина замечает в центре всего этого хаоса маленькую фигурку. И на её счастье это не орущий младенец.
Сиджвин, как оказывается, не такая уж и кроха — в смысле, она всё ещё очень маленькая и хрупкая, но ей, по меньшей мере, четыре или пять.
У неё светлые волосы и пухлые мягкие щёки, она носит ободок с кроличьими ушками и короткий цветастый сарафан.
А когда девочка поднимает на них свои карминовые глаза — почти как у Эгерии, но перемешивающиеся с чем-то светлым на самом дне, — Фурина едва сдерживается, чтобы не запищать.
Она же просто
зайка.
— Привет. — Не удерживается она, приседая перед малышкой и протягивая руку. — Меня зовут Фурина. Ты Сиджвин, верно?
Девочка на мгновение теряется, глядя на тонкую ладонь перед собой, и переводя вопросительный взгляд на более-менее знакомое лицо секретаря.
— Это твоя новая подруга. Ты можешь поиграть с ней.
Карминовые глаза с интересом разглядывают безмятежно улыбающееся лицо девушки, прежде чем Сиджвин наконец накрывает чужую руку своей маленькой пухлой ладошкой.
Их оставляют наедине почти на целый час — что непростительно долго. Секретарь заходит к ним с проверкой каждые пятнадцать минут и скрывается обратно под возмущённые крики ребёнка, который не желает прощаться с только приобретенной «подругой».
Фурина помогает ей нарисовать дракона для уже изображённой принцессы, собирает домик из лего (следя за тем, чтобы девочка не тянула в рот мелкие детали), читает сказку и играет в фей. Она даже успевает накормить кроху принесённой секретарём баночкой пюре — без каких-либо протестов и слёз.
Фурина и сама настолько вливается в процесс, что не замечает, как проходит время. Ей давно уже не было так хорошо. С тех пор как…
«Нарисуешь мне пингвинёнка?»
— Мы закончим на этом сегодня. — Девушка приходит в себя, когда её выводят во всё такой же роскошный холл с высокими панорамными окнами, по меньшей мере, шесть метров в высоту. — Ожидайте звонка, мисс Фурина. Спасибо за сотрудничество.
Фурина давит понимающую улыбку — она уже знает, каков будет ответ. Именно с таких ласковых слов всегда начинаются отказы.
Она спускается вниз в полном одиночестве — в голове каша, как при мигрени. Ей действительно не стоило приходить сюда.
Снова неудача.
И снова по её вине.
Она прислоняется к стене всего лишь на мгновение, чувствуя себя слишком усталой, чтобы двигаться, мыслить и вообще существовать. Она слышит тихую мелодию, доносящуюся до её ушей словно сквозь пелену дождя и рассыпающуюся на беспорядочные атомы в её голове.
Глаза находят приоткрытую светлую дверь в конце коридора — она выделяется своим внушительным видом и железной оправой, и Фурина, заинтригованная всем и ничем конкретным одновременно, бессознательно делает шаг.
Потом второй.
Третий.
Её взору открывается поистине впечатляющий домашний спортзал, оснащённый современным оборудованием, такой же светлый и почти стерильный, как и всё в этом доме.
(Кроме игровой комнаты Сиджвин, конечно).
Слух улавливает тяжёлое дыхание и звон металла, и Фурина без задней мысли заглядывает внутрь чуть дальше — в тот край комнаты, что скрыт за поворотом.
Там, между беговой дорожкой и стойкой с какими-то штуками (Фурина честно не знала, как они называются, потому что никогда в жизни не занималась ничем серьёзнее и травматичнее йоги), стоял человек.
Если быть точнее — парень.
Очень.
Очень привлекательный парень.
Высокий, с проступающими через местами мокрую от пота безрукавку внушительными мышцами и заплетёнными в небрежный хвост длинными светлыми волосами.
И его руки.
Боже, Фурина бы не пожелала себе лучшей смерти, чем быть задушенной этими самыми руками: мускулистыми, но не перекачанными, с проступающими сексуальными нитями вен и длинными мозолистыми пальцами.
(Если
это муж Эгерии, то она ни за что не сможет работать в этом месте).
Она наблюдает, как парень, тяжело дыша, полотенцем стирает пот с лица и напряжённой шеи, и ощущает, как сердце камнем падает в желудок и растворяется в нём ровно в тот момент, когда они пересекаются взглядами.
Резкий. Пригвождающий к полу. Властный.
Почти как у Эгерии, но по цвету напоминающий переливающийся на свету аметист.
— Мисс Фурина? Выход в той стороне.
Девушка переводит растерянный взгляд на секретаря, которая, нахмурив брови, внимательно рассматривает её.
— Вам нехорошо? — Внезапно участливо интересуется она, подхватывая гостью под руку и уводя подальше от того места, которое Фурина негласно обозначила как
«рай». — Вы почти пылаете.
Стыд приходит как нельзя кстати, и она мысленно даёт себе по лбу, а на практике — прикладывает холодные ладони к покрасневшим щекам, силясь привести себя в более-менее божеский вид.
— Всё нормально. — Заверяет она. — У меня…
аллергия.
«А ещё у меня не было никого почти год, а Эгерия прячет в своём доме такое сексуальное чудовище», — мысленно ругается она, пока ещё раз прощается с женщиной у двери.
Когда, вернувшись домой и успешно проигнорировав язвительные комментарии Шарлотты, Фурина обессиленно заворачивается в свой тёплый кокон, крича в подушку, она может думать лишь о том, как по-идиотски сегодня облажалась.
Дважды.
***
Каково же её удивление, когда спустя пару дней утром она получает звонок от Клоринды, что спешит поздравить её с приёмом на работу. И пока Шарлотта снова принимается ехидничать, поедая слегка подгорелые панкейки, Фурина никак не может уложить в своей голове услышанное.
— Я думала, что всё завалила. — Выдыхает она, чувствуя, как на смену былому смятению приходит облегчение и даже некая радость.
— Так и есть. — Лаконично поясняет Клоринда в трубке, и Шарлотта снова хихикает, за что справедливо получает тычок в плечо. — Ты завалила собеседование, и госпожа Эгерия до сих пор не в восторге.
Фурина обиженно поджимает губы.
— Ой, да ладно! Неужели другие кандидаты оказались
даже хуже меня?
Она скорее умрёт, чем поверит в это — старушка выглядело действительно знающей, доброй, ответственной, опытной и так далее по списку.
— Нет. — Женщина делает паузу, и Фурине не составляет труда представить себе её задумчивое лицо прямо сейчас. — Но ты очень понравилась девочке. Она была просто без ума от тебя.
Девушка хлопает в ладоши и спешит показать Шарлотте язык — всё-таки, она не настолько бестолковая и пропащая.
— Родия просила передать тебе, чтобы ты заехала завтра для согласования графика и других мелочей. — Было слышно, как Клоринда улыбается. — Ты счастлива?
— Да, да, да! — Она едва ли не прыгала на месте от безудержной радости и неимоверного облегчения, а эта женщина смела спрашивать о таком? — Спасибо, Клоринда, я люблю тебя! Ты лучшая!
— Эй, разве не я лучшая? — Возмущённо насупилась в ответ Шарлотта, и Фурина не нашла ничего лучше, чем поцеловать подругу в щёку с громким чмоком.
На следующий день у ворот особняка её встретила та же рыжеволосая женщина в строгом костюме (
Родия — как ей объяснила Клоринда). Эгерия же ждала их в своём кабинете, неспешно наслаждаясь кофе и солнечной погодой на улице.
— Тебе точно не нужна комната? — Эгерия продолжала скептически коситься на её сияющее лицо. — Иногда придётся оставаться допоздна, если не на всю ночь, поэтому если что — гостевая спальня прямо напротив детской.
Расписание Сиджвин оказалось донельзя простым: в семь тридцать — завтрак, в девять — уроки испанского, в час — обед, потом дневной сон и полдник, в шесть — ужин и отбой в девять.
— Есть ещё кое-что. — Осведомляет её хозяйка, когда они совершают подробный экскурс по дому. — У моего сына в школе занятия тоже начинаются в девять, поэтому выезжать нужно будет пораньше. Кроме того, по понедельникам, средам и четвергам у него занятия по плаванию. Там рядом есть детское кафе, вы с Сиджвин будете ждать его там.
Фурина проглатывает то, что ей, помимо основного ребёнка, вверяют ещё одного, утешая себя мыслью, что со школьниками всегда проще — по крайней мере, ей необязательно контролировать, сколько сока он выпил и не подобрал ли с асфальта какую-нибудь гадость.
Они останавливаются у двери, что находится несколько дальше других — практически зеркально комнате Сиджвин.
— Это его комната. — Произносит Эгерия, прежде чем постучать ровно четыре раза.
С другой стороны доносится глухое «войдите», и женщина, бросив ещё один внимательный взгляд на новую няню, распахивает дверь.
Первое, что бросается в глаза — это то,
насколько идеально заправлена широкая постель. Не просто по меркам подросткового возраста, а в принципе по
человеческим меркам: даже если Фурина будет с линейкой вымерять углы и прямые, она всё равно не найдёт ни одного изъяна.
Только потом она замечает юношу за компьютерным столом, взирающего на застывших в дверях непрошенных гостей без какого-либо интереса.
— Ты не занят? — Выглядит так, будто Эгерия спрашивает только из приличия, на самом деле мало заботясь об ответе. — Это няня Сиджвин.
Тусклый острый взгляд методично проходится по всей её фигуре, и Фурине кажется, что её только что окатило кипятком. Она благодарит Бога за то, что сегодня ей удалось надеть нормальные чёрные брюки и белую блузку, а ещё по-человечески собрать волосы в короткий хвост.
Это был тот самый парень из спортзала — сомнений быть не могло. Немного небрежная, но всё ещё нереально аккуратная (звучит как бред, но Фурина клянётся) коса густых светлых волос, тот же взгляд, от которого сводит внизу живота…
И, о боже, она до этого не успела как следует рассмотреть его лицо, но теперь сходство в их с Эгерией чертах становилось
очевидным. Тот же аристократический профиль, те же высокие острые скулы, тонкие губы и раскосые глаза.
Этот мальчик буквально был
копией своей матери, только в других цветах.
И представьте себе вселенское разочарование Фурины, когда она обнаружила, что вместо открытой спортивной майки на нём теперь был самый обычный серый джемпер.
— Не слишком. — Выдаёт немногословный ответ он, ловким движением проворачивая ручку в пальцах — Фурина бесстыдно засматривается на это действие, на эти длинные ловкие пальцы, уже представляя, как…
Минуточку.
Это сын Эгерии,
верно? Верно.
У Эгерии только один сын, и тот школьник,
верно?..
Её глаза обескураженно расширяются в тихом ужасе по мере того, как приходит
осознание.
— Ты не мог бы дать своё расписание Фурине? — Продолжает хозяйка, как ни в чём не бывало, не зная, что каждое её слово припечатывает несчастную девушку к месту. — И расписание звонков тоже, вдруг пригодится.
Ей
так хочется дать себе пощёчину, но она не может позволить себе этого — не при Эгерии, которая по-прежнему каменным изваянием стоит подле неё.
— Вот. — Ей подают три листа с каким-то текстом, и надпись «школьное расписание» окончательно добивает её. — Это всё?
Фурина невольно задирает голову, снова встречаясь с холодными омутами, и безнадежно думает о том, как хорошо от него пахнет, какой он тёплый и…
— Да. Спасибо, Нёвиллет. — Обрывает её мысли Эгерия, и жар чужого тела исчезает вместе с щекочущим нос ароматом корицы и красного дерева.
Мгновение. И он снова сидит на своём месте за компьютерным столом, увлечённый записями, бессознательно прокручивая в пальцах ручку и сводя одну бедную Фурину с ума.
Они удаляются, прикрывая за собой дверь, и она, погруженная в себя, почти вздрагивает от голоса женщины над своим ухом:
— Старайся не беспокоить его. — Её карминовые глаза всего на секунду становятся похожими на кровоточащие рубцы, и Фурине слабо верится, что это игра света. — Пойдём, я покажу тебе кухню.
И ей ничего не остаётся, кроме как покорно последовать по лестнице вниз.
