Талисман

Когда Ветров предлагает ему поехать отдохнуть в казино, Александр сперва не может понять, шутит он или нет. Не то, чтобы он был совсем далек от подобного рода заведений и обходил их десятой дорогой как истый праведник, отвергающий саму идею этих дьявольских мест. Скорее, он считал, что казино — это развлечение для неудовлетворенных жизнью идиотов, ищущих приключения на свой зад. А секс — это развлечение для нищих. А к таковым он себя не относил. Воропаев не верит в лотереи, не ставит на коней, как многие его Гарвардские однокурсники, никогда не просчитывает вероятность выигрыша «Ливерпуля» против «Эвертона», не практикует стратегию «вилок». И даже если бы его по какой-то нелепой случайности пригласили на какое-то шоу вроде «Поле чудес», Александр без каких-либо лишних раздумий бы отказался. Его голубой мечтой всегда было шоу «Britain’s brainiest», хотя в жизни его роль сводилась, скорее, к ведущему с безупречной дикцией, который вынужден без конца и края заваливать окружающих тупыми вопросами, на которые не получит ответов в большинстве случаев. Тем не менее, когда он испытывает чувство малейшего удовлетворения или, не дай бог, благодарности к кому-то, он соглашается на любую ахинею, предложенную человеком, находящемуся в пределах пятнадцати метров от него. От этого рычага влияния на него, поставленного матерью с целью хоть как-то управлять несносным гиперактивным мальчишкой, он безрезультатно пытался избавиться всю жизнь, поэтому старательно прятал свое слабое место, чтобы оставаться неуязвимым. Но такое проконтролировать выходит далеко не всегда, поэтому Александр, все еще будучи под впечатлением от потрясающих новостей и находок, поднесенных ему на блюдечке Ярославом Борисовичем, практически безропотно соглашается на его предложение, о чем успевает пожалеть уже в машине, проезжая по Цветному бульвару. — Сегодня мне обязательно повезет, — с маниакальным, азартным и каким-то пугающим огнем в глазах произносит Ветров. — Я наконец-то нашел свои счастливые часы! Представляете, валялись у меня в бардачке, практически на самом дне. Я уж думал, всё, окончательно потерял их. — Счастливые часы? — Прыскает Воропаев, с сомнением покосившись на Ярослава, едва удержавшись, чтобы не покрутить пальцем у виска. — Серьёзно? Кристина с завидной регулярностью таскала ему из своих заграничных поездок какие-то амулеты, талисманы со страшными названиями и заговоренные браслеты, которые он надевал исключительно для того, чтобы не обижать сестру и таким образом показывать, что принимает ее заботу и такое своеобразное проявление любви. Воропаев даже не пытался ей показывать, что красные нитяные повязки от сглаза на его запястье постоянно рвутся и приходят в негодность уже спустя пару дней носки, и судя по этому признаку, он уже давно должен был сыграть в ящик, а не продолжать рубиться в кикер по субботам. Впрочем, конкретно к ее верованиям и убеждениям он относился более чем лояльно и с уважением. Остальным окружающим его людям прощать глупые суеверия он готов не был. — И как, помогает? В карьере, в жизни? — С безжалостным скептицизмом в голосе интересуется Александр, постукивая по обивке руля пальцами, тем не менее не без любопытства заглядывая на левую руку Ветрова. Он замечает на ней совершенно безвкусные, ничем не примечательные, с потрепанным временем кожаным ремешком наручные часики, на которые бы он никогда в жизни даже не посмотрел, если бы вдруг когда-то увидел их в бутике рядом с другими, более ценными экспонатами. — Еще бы! На выигрыш меньше двух тысяч долларов я сегодня даже не рассчитываю, — безапелляционно заявляет Ветров, бережно оглаживая их металлический корпус указательным пальцем, словно нательный крест. — Сегодняшней неоценимой информацией про Андрей Палыча я только им и обязан. — Может, тогда продадите их мне, Ярослав Борисыч? — Шутит Александр. — Я за любую безделушку, негативно влияющую на Жданова и его репутацию, готов платить любые деньги, даже самые неприличные. Почему-то Ветров учтиво отказывается от столь щедрого предложения и спешит спрятать свой талисман подальше, под грубую ткань рукава своего серого пиджака, видимо, опасаясь, что Воропаев всерьез намеревается утащить его часы, красная цена которым едва ли достигает пятидесяти баксов. Видимо, сейчас они ему действительно нужнее. Александра это веселит еще больше, и он торопится перевести тему, чтобы не раздражать и не смущать своего ценнейшего сотрудника, который, в отличие от всех остальных, приносит хоть какую-то реальную пользу. Они предусмотрительно оставляют верхнюю одежду прямо на входе, в гардеробе, и Воропаев критически оценивает заведение, осматривая своим беглым взглядом его оформление и контингент. Александр подмечает для себя, что даже в Уэльсе, скучнейшем месте во всей Великобритании, найдутся места поприличнее, но видит, как фейсконтроль безошибочно угадывает в Ярославе своего постоянного клиента, и любезно держит свое важное и нужное мнение при себе. Ветров ожидаемо занимает место у «чертова колеса» — не признает унылых и примитивных пожирателей налички в виде игровых автоматов, а сам Воропаев, свойственно его натуре, предпочитает понаблюдать за ситуацией, заказав себе порцию коньяка со льдом. К своему счастью, он не узнает среди обывателей знакомых лиц и заметно расслабляется, потягивая и смакуя крепкий напиток, раздумывая, как грамотнее преподнести Кире пикантные подробности, касающиеся непосредственно ее ненаглядного жениха. Так, чтобы она моментально не отмахнулась от него, как от назойливой мухи. — Вот черт! — Взбешенный Ветров краснеет от досады, словно вареный рак, проиграв очередную сессию, — быть того не может, чтобы каре ни разу не сыграло! Ни одного попадания! Здесь барабан кривой! — Спешит оправдаться он. — Бывает, Ярослав Борисович, бывает, — с саркастической улыбкой отмечает Воропаев. У Александра слишком хорошее настроение, чтобы откровенно злорадствовать, но и оставить его излишнюю самоуверенность без колкого наблюдения выше его сил. — Вы проверьте, может, булавку забыли к обратной стороне рубашки приколоть. — Веселится он. — Вспомните, может, вы утром с левой ноги встали? Говорят, после этого весь день кувырком. — Да колесо кренит, говорю же! — Ветров едва не взвывает от непомерного раздражения, потеряв у рулетки уже около сотни долларов. — Учтите, если это ваша уловка, я буду жаловаться. — Своим заявлением он заставляет дилера лишь криво улыбнуться. — Закроют вас к чертовой матери, помяните мое слово! — Вам нужно учиться признавать свои ошибки, Ярослав. Это же чистая математика. Царица наук, между прочим. — Занудствует Александр, потянувшись за своим бумажником в пиджак и, не обнаружив его на привычном месте, похлопывает себя по карманам в его поисках, не увенчавшихся успехом. — Кажется, кошелек оставил в пальто, — признает он, — постарайтесь всю свою месячную премию тут не оставить с вашей удачей, пока меня нет. Пару минут. Александр неровным вальяжным шагом выплывает из зала, уже подумывая выйти на улицу, подходя к гардеробу, чтобы выкурить пару «Сигаронн» и проветрить голову от подступающего градуса, излишне расслабляющего тело и мозг. Недостаток серотонина никому еще пользы не приносил, а уж его избыток — тем более. И когда он замечает до зубного скрежета знакомое лицо, нагло отнявшее стационарный телефон у растерянного гардеробщика и упорно доказывающее кому-то на том конце провода, что она не в притоне и не у кого-то в багажнике по частям, его жажда как следует протрезветь заметно усиливается. Особенно когда Воропаев оценивает внешний вид Катерины. На замену винтажным рюшевым блузкам в горошек и строгим удлиненным юбкам, которые ему так нравятся, приходит какое-то странное длинное бордовое платье свободного кроя, едва прикрывающее икры. Его украшает только бесхитростный пояс, едва намекающий на узкий изгиб ее талии, но он уже находит его чересчур фривольным. Через темную ткань плотных колготок он угадывает отчетливо выпирающие косточки на лодыжках. Какой стыд, какая звенящая пошлость. И какая бестактная непозволительная откровенность. Сбежавшая со страниц Чарльза Диккенза Пушкарева уже не выглядит такой уж невинной, правильной и принципиальной. Что она себе вообще позволяет? Привычных косичек на ее голове, за которые ему каждый раз так отчаянно хочется ее дернуть, чтобы наконец угомонить эту занозу, засевшую в самых драгоценных частях его тела, тоже не наблюдается. Сегодня Катерина решает незамысловато распустить свои волосы, придав им форму и зафиксировав с помощью детских заколок, которые поскорее хочется с нее снять. Как и все остальное. Александр забирает свое пальто, перекидывает его через плечо и намеревается разрешить эту бестолковую ситуацию как можно скорее. Если дернуть за косички не представляется возможным в силу их отсутствия, он обязательно попробует привлечь ее внимание как-то по-другому. — Кого я вижу! Товарищ главная помощница президента компании Зималетто! Какими судьбами? — Воропаев заставляет ее вздрогнуть от неожиданности и упивается своим произведенным на нее впечатлением. Это вселяет в него неописуемо сладкое чувство всемогущества и господства, что только приподнимает его и без того благодушное настроение. — Все, пап, не могу говорить. Я тебе перезвоню! — Практически пищит Пушкарева, бросив трубку на середине нотаций и возмущений потерявшего ее отца. — Александр Юрьевич? А вы что тут делаете? — Она комично поворачивается на его голос, едва удержавшись от неловкого падения на своих невысоких каблуках. Воропаева удивляет, как она еще способна сохранять свою будничную обвинительную интонацию в его адрес даже в такой стрессовой для себя обстановке. — Неужели Жданов платит вам так мало, что приходится отыгрываться тут, чтобы хоть как-то свести концы с концами? — Притворно качает головой Воропаев, проигнорировав ее вопрос. — А я же вам предлагал сотрудничество на лучших условиях, но вы мне так опрометчиво отказали. Спешу вас обрадовать: вам еще не поздно передумать. — Витиевато заявляет он. — Я не играю, — оправдывается Катя, будто ее застали за чем-то крайне непристойным, разглаживая на своем платье несуществующие складки. — Я здесь… Меня пригласили. Я здесь не одна. — Так у вас свидание? — Хищно улыбается он, моментально сложив одно к одному у себя в голове, звуча чересчур заинтересовано, просто до неприличия. — Знаете, я не лучший советчик во всех этих амурных делах, но мне кажется, жених-лудоман — не лучшая партия для вас. — Звонко цокает языком он, еще раз пробежавшись глазами по ее силуэту. — Вы заслуживаете куда большего, чем свидание в казино. Причем, честно признаться, не самом лучшем в этом городе. — Это не свидание, — обиженно бормочет Пушкарева, опустив подбородок еще ниже, явно расстроенная и обескураженная таким теплым приемом «Рафаэля», которому больше пришлась бы по вкусу Шурочка, нежели Катя, несмотря на такую колоссальную разницу в их росте. Всё-таки рост — не всегда решающий фактор, особенно в ее случае. — Меня за компанию сюда пригласили. — Пригласили и бросили вас тут совсем одну? — Вскидывает брови он, уязвленный такой несправедливостью. — Пойдемте, составите мне компанию в игре, раз уж ваши приятели оставили вас на съедение… — Кому конкретно на съедение, Катя так и не успевает понять. Вместо того, чтобы закончить начатую мысль, Воропаев подхватывает ее под руку. — Пойдемте, пойдемте, не мерзнуть же вам тут на сквозняке, в самом-то деле! — Так я же играть даже не умею. Я в «дурака»-то всегда проигрываю. Мне же везет как утопленнику, Александр Юрьевич! — Изо всех сил сопротивляется Пушкарева, перечислив, кажется, все доступные ей аргументы на данный момент, едва переставляя ноги. — Да и денег у меня нет! — Так я же научу вас, Катерина Валерьевна, — передразнивает ее Александр, — вы заодно со мной поделитесь, как там у нашего президента дела продвигаются. Мне очень уж интересно. — После этих слов Пушкарева понимает, что лучше ей держать язык за зубами. Закрыть рот на весь этот вечер, желательно, и вовсе заскотчевать, а лучше забетонировать его на ближайшее время. Алиса, миелофон у меня, они меня пытали, но я им ничего не сказал. Катя успела опустошить всего пару рюмок предложенного ей Машей коньяка для храбрости, но происходящее уже напоминает ей какие-то пьяные бредни ее воспаленного мозга: за столом, как с картины Репина «Не ждали», восседает разбитый Ветров, сокрушенный своим поражением, подпирающий тяжелую голову рукой. У него явно не задался день. — Здравствуйте, Ярослав… — Она выдерживает неловкую паузу — отчаянно не может вспомнить его отчество, поэтому пытливо заглядывает в лицо Александра, чтобы тот закончил за нее, но тот, похоже, вырос в лесу, и представлять их друг другу лишний раз не намерен, вопреки всем правилам этикета и хорошего тона. Если честно, Катя не вспомнила бы и фамилии бывшего финансового директора, если бы она так поразительно не шла ему к лицу. — Здрасьте, — потерянно и недоуменно произносит он, повернув голову. Видимо, ее появление здесь, в компании Александра, для него сюрприз не меньший. Катя думает, если бы Коля родился в другом варианте Вселенной, он бы непременно выглядел точно так же. Носил бы серый костюм, придающий ему такую же квадратную форму и создающий вокруг излишне корпоративную атмосферу. Был бы таким же немногословным, пронырливым и ушлым. Зорькин в иной реальности обязательно проигрывался бы в казино и потягивал водку с апельсиновым соком, а не выигрывал бы на бирже, таская пирожки с маминой кухни. Воропаев вытаскивает из кошелька зеленую купюру крупным номиналом, не желая мелочиться перед дамой, практически мгновенно обменяв ее на игральные фишки. — На черные, на черные ставьте, Александр Юрьевич, — нетерпеливо встревает внезапно ожививший Ярослав. — Красные — без вариантов. Видели же! — Спокойно, Ярослав Борисович. Вы свой первый тайм уже отыграли, — усмехается он. — Ну что, Катерина Валерьевна, — он снова заостряет внимание на ее платье, рябящее у него в глазах своим винным вызывающим оттенком и не дающее ему покоя, — ничем не хотите со мной поделиться? Все на красное. — Коротко обозначает он дилеру, кажется, особо не интересуясь ходом игры, найдя для себя занятие куда увлекательнее. — Вы же явно что-то знаете. — Все, о чем я знаю, знаете и вы. — Мямлит Пушкарева, замирая от его прикосновения к ее плечу, затаив дыхание. — А… А если вас интересуют цифры, то вы получите свой отчет на Совете директоров. — Рвано выдыхает она, чувствуя, как пальцы Александра проходятся по всей поверхности ее руки. — Я очень на это надеюсь. — Чуть не мурлычет Воропаев. — А мы можем как-нибудь ускорить этот процесс? Ветров обиженно поджимает губы, когда шарик, запущенный крупье, приземляется в красный сектор. Ему больше досадно оттого, что Александр Юрьевич не подтвердил его догадки, нежели от собственного недавнего крупного проигрыша. — Красная зашла. Будете делать еще? — Буднично спрашивает дилер, победно покосившись на поникшего Ярослава, который еще несколько мгновений назад бездоказательно обвинял его в мошенничестве и жульничестве. — Д-думаю, вашим сестрам будет неприятно, если… Если о продвижениях Зималетто вы будете узнавать единолично. — Невпопад поясняет Катя, пытаясь отстраниться как можно скорее, но Венерина мухоловка в виде крепких рук Воропаева успевает захлопнуться, и все ее поползновения в сторону приводят лишь к тому, что она теснее оказывается прижата к нему. — Мне бы было неприятно, будь я на их месте. — Неприятно, да… — Воропаев машинально повторяет ее изречение, зациклившись на своем неожиданном случайном выигрыше. — Когда, вы говорите, у вас день рождения, Катерина Валерьевна? — Он поворачивается к Кате, так пораженно уставившись на нее, будто видит ее сейчас впервые, совершенно игнорируя её замечания касательно его семьи. — Я не говорила вам. Вообще-то, ещё никому не говорила. — Пушкарева теряется и безбожно краснеет от столь стремительной смены темы разговора. — Пятнадцатого числа, в декабре. — Неуверенно щебечет Катя, — А зачем вам… — Так скоро, уже через месяц, — задумчиво протягивает Александр, буравя глазами игорный стол. — Что же вам подарить, госпожа Пушкарева? — Отстраненно спрашивает он, не дожидаясь ее ответа. — Сплит на двенадцать и пятнадцать. — Воропаев решает кое-что проверить и поставить весь свой выигрыш вместе с изначальной ставкой ради своего безумного эксперимента, пока Ветров набирает побольше спертого воздуха в легкие, наблюдая за такой самоубийственной игрой. А когда шарик неукоснительно падает в лунку двенадцатого сектора, Ярославу приходится еще и сделать пару глубоких глотков водки с соком, просто чтобы убедиться в реальности происходящего. Жаль, что мартини со вкусом пассивной агрессии здесь не подают. — Н-ничего не надо, спасибо. — Сконфуженно отвечает Катя. Не из вежливости и девичей жеманности, а потому что понятия не имеет, что может у него попросить, кроме спокойствия. Может, потребовать у него в качестве подарка не караулить ее в коридорах и проходных Зималетто и не попадаться ей под ноги? А может, попросить его прекратить так прожигать ее своим пытливым пугающим взглядом на общих собраниях? Потому что было бы славно. Над игорным столом повисает тревожная тишина, от которой Пушкаревой становится не по себе. То ли от выпитого алкоголя, то ли от сумбурных стремительно развивающихся событий она не может растолковать эту неловкую паузу, отчего ежится все больше. Воропаев с Ветровым шокировано переглядываются между собой, не произнося ни слова. Это становится все больше похоже на какой-то карикатурный лихорадочный сон, пришедший на ночь с воскресенья на понедельник. — Когда вы там к нам устроились? Пятого июля? Я ведь не ошибаюсь, Катенька? — Воропаев притягивает ее к себе так близко, что Пушкаревой кажется, что у нее вот-вот затрещат ребра, а из легких выбьет остатки воздухе. Её безмерно удивляет, что он способен запоминать такие вещи. — Четвертого, — сбивчиво спешит поправить она его. — Четвертого, кажется. — Ее бросает то в жар, то в холод от его крепкой хватки на ее талии и беспорядочных наглаживаний ее рук. Такое пристальное мужское внимание даже для такой роковой женщины как она в новинку. — Четвертого июля, точно. — Еще один сплит на чертверку и семерку. — Выпаливает Александр, торопясь поскорее передвинуть свою игральную фишку на очерченную границу между этими двумя судьбоносными цифрами. В его глазах зажженной спичкой вспыхивает азарт, который не способны потушить даже остатки здравого смысла. Когда шарик приземляется на черную семерку, нервничать начинает не только Ветров и крупье, но и половина посетителей игорного зала, плавно расположившихся вокруг и затаивших дыхание. Любопытная публика назревает практически сразу, как только речь заходит о трехзначных числах. Вынужденная отвечать на поток нескончаемых вопросов от Воропаева, Пушкарева даже не замечает, как оказывается у него на коленях, сжатая в его руках, словно в тисках. Кажется, даже Ветров, который все это время с неприкрытой неприязнью поглядывал на нее и искал более-менее правдоподобный предлог, чтобы поскорее слинять отсюда, совсем перестает интересоваться ее местоположением и концентрирует все свое внимание на крутящемся шарике, который вот-вот упадет на одно из загаданных чисел. Кате становится невыносимо жарко от такой непозволительной близости Александра, который, она абсолютно уверена, бессознательно гладит и сжимает ее коленку, но отчетливо ощущает, что этот жар принадлежит не ей. — Александр Юрьевич, вам нехорошо? — Обеспокоенно вопрошает Пушкарева вполголоса, беспардонно дотрагиваясь до его пылающего лба, удивляясь, что с такой температурой он вообще еще жив, и его кровь до сих пор не закипела и не свернулась. — Что? — Он ненадолго приходит в себя, почувствовав прикосновение ее прохладной ладони к собственному лицу. — Все нормально. — Кажется, Воропаев пребывает в неком замешательстве, у него мгновенно пересыхает во рту, голос приобретает неуверенную хрипотцу, и его взгляд падает на её губы, покрытые мелкими трещинками. Он приоткрывает рот в попытке спросить еще какой-то малоизвестный факт о её жизни, связанный со знаменательной датой, но ничего не приходит в голову. Первый поход в школу наверняка пришелся у нее на тот же день, что и у остальных. Первое свидание, дата первого поцелуя… Откуда она вообще должна все это помнить? — Когда… Сколько вам полных лет? — Зачем-то спрашивает Александр, будучи прекрасно осведомленным о её возрасте. Более бестолкового вопроса он выдумать просто не мог. — Двадцать четыре, — она недоуменно смотрит на него как как на форменного осла, коим он сейчас себя и чувствует. — Стрейт на двадцать четыре, — произносит на выдохе он, завороженно осматривая рот Пушкаревой и поблескивающие брекеты на ее зубах. Кажется, он в жизни не видел ничего красивее и привлекательнее. — Это безумие. — Хватается за голову Ветров, прикидывая в голове сумму возросшей вместе с многочисленными выигрышами ставки. — Не делайте этого, Александр Юрьевич! Вероятность — один к тридцати шести! — Ставки сделаны, ставок больше нет, — торопливо оповещает присутствующих крупье, не давая ему шанса изменить принятое решение. Обещание Воропаева, что тот непременно объяснит ей правила игры, так и остается обещанием, поэтому Пушкарева, насилу оторвавшись от пристального взгляда Александра, бесцельно наблюдает за движением шарика, от которого у нее начинает кружиться голова. — Катя! Катька! — Раздается откуда-то из глубины толпы. Пушкарева узнает знакомый голос, больше похожий на ультразвук, и вскакивает, словно ошпаренная, удивленная, что подруга про неё так неожиданно вспомнила. — Я тут, Маш, — она поднимает руку и негромко откликается, чтобы Тропинкиной легче было ее отыскать, успев одернуть и разгладить свое платье. — Катюх, ты где делась-то? Александр Юрьевич.? — Маша пробирается сквозь толпу, изменившись в лице, спешно кивнув ему в приветственном жесте, не ожидав увидеть здесь главного акционера, впрочем, не менее растерянного и обескураженного, чем она сама. — Куда ты сбежала? Я что, по-твоему, одна должна Леньку и Рафика там развлекать? Пошли скорее! Ленька обещал отвезти нас в «Эль-Мариачи», это же самое пафосное место. Оторвемся там — век не забудешь! Расшевелим тебя наконец. — Тараторит рыжеволосая подруга, хватая ее за руку. На рыжих, в последнее время, Катерине катастрофически везет. И все они своим дружным скопом, будто сговорившись, решают сегодняшним вечером, что ее непременно нужно как-то расшевелить и вытянуть из зоны комфорта. — И-извините, Александр Юрьевич, — успевает пролепетать Пушкарева, утягиваемая Машей. — Мне… Мне идти надо. Отчет на Совете! — Выкрикивает она уже откуда-то из глубины. Катящийся шарик, уже запущенный нетвердой рукой дилера, делает еще пару полных оборотов и приземляется ровно в ячейку зеро под оглушительно громкий разочарованный вздох окружающих. На секунду Воропаев забывает, где находится и что он тут вообще делает. — Ну все, пиздец, — коротко и емко комментирует ситуацию Ярослав Борисович с остекленевшими глазами, поспешив спрятать лицо за бокалом. Его кожа на лице краснеет настолько, что кажется, будто только что он пережил гипертонический криз и одновременно с ним заработал свой первый микроинсульт в 35 лет. Не то, чтобы на кону стоял лично его многотысячный куш, и не то, чтобы он чересчур сильно переживал за психическое и психоэмоциональное здоровье своего начальника. Просто это ощущалось так же, как проигрыш любимой команды в финале Чемпионата мира в последние две минуты последнего тайма. Без права на дополнительное время игры. — Пушкарева! — Несдержанно ревет Воропаев, не веря собственным глазам. — Как же я тебя ненавижу! Напоследок у входа они обмениваются крепкими рукопожатиями с Ярославом Борисовичем, и тот, немного поколебавшись и подумав о чем-то, вручает ему свои наручные часы, сняв их со своей руки, видимо, в качестве утешительного приза. Воропаеву хочется непременно пошутить что-то про взятку, но горькое поражение атрофирует участки мозга, отвечающие за чувство юмора. Поэтому Александр лишь скомкано благодарит его и прячет часы во внутренний карман накинутого наспех пальто. Он вспомнит про них куда позже, найдет их, случайно нащупает, когда потянется за своей визиткой, в то время, как Пушкарева ошарашит его просьбой дать ей номер своего личного телефона. А все, что ему остается в данный момент, — закурить с обреченной мыслью, что уж лучше бы он поехал сегодня на встречу к Клочковой, по предложению Кристины.