Анемия

Серый порох, кажущийся таким мягким, нежным песком, сейчас щипал глаза и собственным едким запахом жёг слизистую носа. Он в который раз, стремительно вылетающий из дула пушки, дымился вокруг разорванных тяжёлыми ядрами тел, что словно темно-красные бутоны роз распускались по чёрствой земле поля боя и, раскинув вялые, с желтыми пятнами листья в стороны, медленно остывали, вызывая лишь неприязнь и отчаяние — это было, действительно, ужасающее, но в некотором роде и красивое зрелище, запоминающееся. — Я не позволю тебе победить, проклятый корсиканец. — Рычит русский и резким движением проходится кулаком по бледному лицу французского императора, и он, не успевший проследить за чужими маневрами, отшатывается, наблюдая за тем, как его же треуголка, ловко соскользнув с золотистых волос, шумно падает вниз. — Я сделаю всё для того, чтобы уничтожить тебя. — На черной ткани головного убора наверняка уже появился слой пыли, а в нитки забрались противные струпья и комки разрозненного, человеческого мяса, на долю заставляя каплю сожаления появиться в холодных глазах блондина. Он, тихо усмехаясь, сплевывает кровь и поднимает взгляд на оппонента, произнося: — На словах то вы красноречивы, а в реальности всё обстоит совсем иначе. — Слова Франция выговаривает предельно спокойно, но буквы в них вовсе не с завитками на черных концах, а скорее с заточенными лезвиями ножей. — Вы лжёте, Российская Империя, ведь свою армию лежащей здесь, я не наблюдаю, — царь, нахмурившись, кусает внутреннюю сторону щеки, решая временно промолчать в ответ, чем умело пользуется победно улыбнувшийся Француз, продолжая: — чего не могу сказать о вас, Россия. Хотя, мне интересно узнать то, как ты собираешься одержать победу, погубив уже половину народа. Брюнет сжимает подрагивающие пальцы в кулаки, прекрасно понимая, что он и его союзники проиграли это сражение, а возможно и следующее тоже, пока другой рвался вперед с лишь с большей силой, рвением: не обращая внимание на полученные раны и растущие вокруг себя недовольства, Франция взбирался всё выше, представая не сломимым идолом, который вел на поводке тысячи душ. — А я ведь, действительно, вас ценил, когда мы были союзниками.. — Корсиканец, улавливая собственное превосходство, издевательски щурится, и русский в этот миг чувствует, как треснувшая земная кора уходит из под подошвы тяжелых военных ботинок и вынуждает его рухнуть вниз — в пугающую черную бездну. Царь бегло обводит периметр необъятного широкого поля взглядом, с разочарованием наблюдая за отступающими союзниками, которые такими очевидными действиями подтверждали слова врага. Битва при Аустерлице, длившаяся уже на протяжении долгих часов, являлась решающим сражением наполеоновской армии против армий третьей антифранцузской коалиции. Конец осени, 20 ноября 1805 года оказался самым ужасным для Российской империи, и, зацепившись золотыми, усталыми глазами за блеклое пятно реки Литавы, он осознавал, что проиграл. Он совершил страшную ошибку, недооценив полководца, и расслабился, ненадолго теряя бдительность. Этих коротких секунд другому мужчине хватило с ловкостью сделать так, чтобы Россия по крупному облажался и захлебнулся неосторожностью, глупостью. Блондин, выдерживая нужную паузу, опускается к голой, безбожно грязной земле и поднимает с нее треуголку. Ладони моментально проходятся по мягкой поверхности головного убора, избавляя тот от пыли, и быстро возвращают на голову, чтобы в привычном жесте исчезнуть за широкой спиной. Мужчина слегка наклоняется вперед и терпеливо заканчивает монолог, позволяя едва заметному проблеску грусти плавно проскользить в картавых нотах своего голоса: —друзьями. Но вы меня предали. Черные зрачки расширяются, съедая яркую радужку глаз императора, кончики длинных пальцев покалывает, а болезненные воспоминания, забравшиеся в голову, вызывают нарастающий зуд. Брюнет выпускает раскаленный воздух из лёгких, стараясь не зацикливать внимание на ускорившим ритм сердце после сказанного, и, наконец, впивается в прозрачный взгляд напротив: — Как я мог довериться тому, кто хочет захватить весь мир? — Бросает с вызовом русский и ухмыляется, не без удовольствия наблюдая за быстрой сменой чужих эмоций. — Да вы сумасшедший, Франция, просто безумец. — Позади раздаются множественные выстрелы и голоса, смешивающиеся с истошными воплями разноязычных солдат, получивших тяжёлые ранения. Сейчас царь будто очутился на их месте; корчась из-за невыносимой боли, исходящей от разодранного когтями сердца, он признавал совсем обратное, нежели то, что говорил ранее: француз вызывал у него восхищение и интерес, был для него всем. А такая достаточно труднодоступная привилегия доставалась когда-то давно лишь одному государству и больше никому здесь существующему. Им являлась немецкая страна — Пруссия, которая вывела русского в свет и показала фактически всё, и научила всему. И правитель которой ослаб, пал под натиском вооруженных сил Франции, потеряв былое могущество окончательно. — Пусть я безумен, но разве эти трусы лучше? Взгляните, — Франция разводит руки в стороны, взмахивая ими. — Территория Австрии оккупирована мной, как и вся остальная Европа, а Великобритания находится в континентальной блокаде. Они сдались и надеются только на вас, император. — Он слегка кивает головой в сторону России, подтверждая собственные слова, на что последний еле сдерживает желание закатить глаза. — Эти, как вы выразились, трусы придерживаются хоть каких-то рамок, в отличие от некоторых. — Парирует царь и скрещивает руки на сильной груди, смаргивая короткие пряди темных волос, прилипших к глазам из-за редкого, но довольно не слабого порыва прохладного ветра. Французская Империя лишь прикрывает голубые глаза и коротко усмехается. — Эта земля давно погрязла в болоте греха и лжи. Скоро некогда чистый кусок почвы утонет в скверне. — Россия почти не слушает; он, завороженный, неотрывно рассматривает бледный овал лица корсиканца, багряные сгустки крови, собравшиеся на плоти губ, вспотевшую из-за нагрузки и напряжения шею, которая выглядывала из-под плотного ворота запахнутого мундира, и где-то в глубине души испытывает тщательно спрятанное удовольствие от раскрывшегося перед ним вида. —И я хочу не дать ей погибнуть, а для этого придется начать с чистого листа. Разве вы не устали от такого отношения к себе? — Брюнет выдыхает и хмурится, пока разум, явно издеваясь над хозяином, подкидывает разнообразные картинки из пережитых им столетий. И везде большинство стран не терпело и не желало видеть русского в обществе, а уж тем более на мировой арене. — Мы бы могли править вместе, могли бы быть кем-то вроде благодетелей... — На последних словах призрачная радужка глаз Франции мечтательно, восхищённо поблескивает в пламени растущих вокруг пожаров и клубящейся ваты дыма. И он знал, что ответ будет совсем другой. Они оба знали. — Но я вижу мир иначе. — Блондин издает язвительный смешок и неожиданно становится на несколько шагов ближе, твердой подошвой длинных, лакированных сапог отбивая грохочущий ритм. Россия не отступает и лишь приподнимает тонкую бровь в немом вопросе. — Вы просто боитесь замарать руки или не хотите признать тот факт, что мы похожи. — Француз буквально шипит это в лицо, заставляя русского с силой сжать зубы от поднявшейся с низов злости: когда он находился рядом, то весь накопленный годами контроль неведомым образом исчезал, испарялся как влага при ярком свете испепеляющего солнца. — Вы глубокого ошибаетесь. Эти мечта и желания — детские шалости, и рано или поздно они обернутся против вас. — Россия склоняется к нему, практически ощущая, как их горячее дыхание смешивается воедино, накаляя обстановку только больше. — Я просто не хочу иметь с вами дел, ведь знаю, что это ничего мне не даст. — О, это вы ошибаетесь, Российская Империя.. — Франция вдруг плавно поднимает ладони в белых перчатках и проводит по чужому черному мундиру, заставляя царя на миг удивленно приоткрыть рот, но, отмерев, яростно вцепиться пальцами в крепкие предплечья врага и попытаться оторвать его от себя. — Живо уберите руки от меня, Франция. Что вы творите?! — Тихо прорычал Россия, проклиная тело, которое покрылось лёгкими мурашками из-за позабытых, не так давно утерянных прикосновений некогда любимого человека. — Ты до сих пор любишь меня. — Мужчина уже хочет возразить, но распахивает веки, когда чувствует на собственных губах рот другого. Он страстно, так горячо и голодно целует прямо как в их первый раз, наполненный нескрываемым влечением и преддверием чего-то нового, яркого. Но только сейчас от романтических чувств не осталось абсолютно ничего: лишь перченное сожаление и боль, отравленная ненавистной любовью. — Не сопротивляйся. — Приглушенно добавляет француз, и Россия приподнимает край губ вверх, грубо отталкивая блондина и, схватившись за чужую шею обеими руками, накрывает рот поцелуем. Франция, задыхаясь из-за чересчур передавливающих сонную артерию пальцев, пораженно мычит и опускает собственные руки на ягодицы бывшего партнера, в отместку сжимая кожу чуть ли не до синяков. Распаленный мужчина кусает корсиканца за язык и проводит кончиком большого пальца по линии его беспокойно бьющегося пульса, пока на собственных коротких волосах черная двууголка медленно, но верно скатывается вперёд. Французская Империя рьяно цепляется за широкие плечи, не имея никакой возможности вдохнуть спасительный кислород, в то время как Россия лишь продолжает пытку, заставляя блондина застыть под янтарем тяжелого взгляда. И он бы мог бы тут же ударить кулаком в чужой живот, мог бы выхватить саблю из ножен и воткнуть её остриём прямо в живое сердце, но не стал, ведь находиться зависимым от решения другого мужчины, врага, внезапно оказалось для него слабостью, настоящим сокрушением. Корсиканец неосознанно поддается вперед, хрипло выдыхая от возбуждения, скрутившегося внизу живота. Но Россия прерывает затянувшуюся прелюдию, поняв, что француз скоро потеряет сознание, наконец, отстраняется, чуть ослабляя собственную хватку, чем пользуется второй император, судорожно хватающий липкий воздух ртом из-за кипятка, окатившего заледеневшие пальцы. Брюнет же несколько секунд задумчиво смотрит на блестящую, мутную слюну, соединяющую их теперь окровавленные губы; напоследок нарочно задерживается ладонями на красном вороте одежды дольше положенного и отходит от него, чтобы, бегло вытерев рот белоснежной перчаткой, и поправив головной убор, молча опустить потускневший взгляд вниз. Франция, пожираемый гордостью, царапает ногтями шершавую кожу рук, ощущая подступивший к горлу ком с выпирающими, тонкими лезвиями, но замолкает в ответ. Трепет вечной мерзлоты Лунный свет и бег во сне Ночь закончится с собою наедине Десять лет ушли на дно Пять — зарыты под столбом; Изумленно вверх смотрю: Там — никого.. И они могли бы сказать, и объяснить многое друг другу, но решают просто отвернуться, решают разойтись, растворяясь в тумане кровопролитной войны, потому что не смогут найти иногомирного разрешения страшного конфликта.