Не по расписанию

Катара сидела в кабинете Зуко за его столом и искала, хлопая выдвижными ящиками, потерянные страницы длиннющего документа. Столько слуг, секретарь, а в столе у него — полный бардак! Зуко уехал на четыре дня с инспекцией в соседнюю провинцию и предложил Катаре поработать за его столом, хотя у нее был свой собственный кабинет. Это был его способ сказать, что он будет скучать, и она согласилась. Ее раздражало отсутствие мужа, дети-подростки были почти неуправляемы, а ей надо было сделать огромный отчет по рекомендациям к реформе системы образования. Хозяйка огня начала снова один за другим открывать ящики — тридцать страниц пропало! — и шарить рукой там, где она шарила уже десять раз. И тут на глаза ей попалась ни на что не похожая бумага. Она медленно вытянула ее, положила на стол и разгладила ладонями. Это было… что-то вроде календаря на месяц, тщательно нарисованного от руки. Некоторые клеточки были помечены, внизу шел небольшой список, сделанный, очевидно, рукой Зуко: «Поездка на о. Куро на цветение нарциссов; Грот в пещере По; купание в источниках Ба Синг Се; выступление Сато». Глаза Катары заметались по бумаге… Она не знает ни про какую пещеру По, поездок в Ба Синг Се они не планировали, и кто такая эта Сато?! Женщина покрылась холодным потом и принялась разглядывать календарь дальше. В некоторые клеточки были вписаны эти пункты, например, «выступление Сато» стояло на 21 число, а поездка в Ба Синг Се — уже через две недели, хотя Зуко ей ни слова об этом не говорил! Хозяйка Огня тяжело дышала. Неужели… неужели… Она встала, хотела опереться на стол, но рука соскользнула, и она ударилась. Катара заметалась по кабинету, ничего не соображая. Может ли быть, что Зуко, ее Зуко, ее муж, любовник, друг, отец троих их детей, ей изменяет? Составляет графики каких-то тайных свиданий, скрывается от нее? До этого она не замечала в его поведении ничего странного, но что, как ни странность, этот календарь, любовно нарисованный от и до — она была уверена — ее мужем? Катара тяжело дышала и прижала руки к холодному лбу. Сердце колотилось почти под кожей, очень противно и гулко, ей хотелось гневно идти ему навстречу, по дороге столицы, а потом дальше и дальше, чтобы как можно скорее высказать ему все, что она думает! Катара выбежала и хлопнула дверью. Он вообще в поездке по соседней провинции или где? Ну ничего, сегодня он вернется, и уж она устроит ему прием. Поздно вечером Зуко размашисто шел в их домашнюю гостиную — за ним бежали слуги, один нес мокрый плащ, другие — дорожные коробки. Зуко был радостно возбужден — наконец он вернулся домой и сейчас увидит жену! Ему было бы стыдно признаться кому-то, кроме Катары, что он настолько любит быть со своей семьей; он, большой, взрослый, величественный государь, скучает, как щенок, каждый раз, когда уезжает от них. Хозяин огня ворвался в покои, раскрывая для объятия руки. Он ждал, что Катара тут же кинется на него, как она обычно делает. И она поднялась навстречу, поджидая — но только по тому, что она сидела спиной ко входу, и по тому, как она поднималась, Зуко понял, что его ждет разнос. Он не знал, за что, но за пятнадцать лет он чему-то да научился. Она была не в домашнем — плохой знак. В пол падала длинная, дорогая, шелковая алая юбка, изящная блуза на запах чуть приоткрывала кожу на груди, чего раньше Хозяйки огня себе не позволяли, а роскошные волнистые волосы ниспадали на спину. Зуко застыл с распростертыми руками. Катара резким пассом вытянула всю воду с плаща на руках слуги и швырнула водный хлыст за окно, где лил дождь. — Все — вон!! Слуги побросали вещи, где стояли, потому что кто-кто, а Хозяйка огня Катара была безупречно вежлива и добра к каждому, и если «Вон!» орал Хозяин огня, это было просто страшно, но если такое себе позволила Она, то, видимо, случилось что-то невообразимое. Дверь со стуком захлопнулась. Зуко продолжал стоять, как будто его ударили по голове. — Катара, что случилось? Она пылала от ярости от одного взгляда на лицо мужа. Строит дурака! Конечно, к этому моменту она была совершенно убеждена, что он был ни в какой не рабочей поездке, а веселился со своей любовницей. — Что случилось? О, да ничего. Расскажи, где ты был? — Как где? Ты прекрасно знаешь, где я был, я ездил в Гоу. — И ты там был один? — Что за чушь, Катара, конечно, я был не один, я был со своими адъютантами, секретарем, советниками, министром и слугами! Тебе привести всех этих людей? Она гневно сопела, уперев руки в боки, наклонив голову, как бык, казалось, если бы она была магом огня, она бы уже горела. — Меня они не интересуют! Меня интересует тот человек, которого ты не упоминаешь! Зуко не злился на нее, даже не раздражался, он схватился за голову, в отчаянии пытаясь понять, как выяснить у нее, что происходит. — Катара, я не понимаю! Какой человек? — Какой?! — она не выдержала и сорвалась на крик. — Может быть, тот, — она достала из-за спины лист и вытянула его так, что он почти упирался в лицо Зуко, — с которым ты едешь в Ба Синг Се через две недели?! Нежиться в гроте По? Твоя любовница! Ее зовут Сато?! Секунду Зуко ошалело смотрел на этот лист, а потом сделал то, что Катара за годы брака видела лишь несколько раз — он упал в кресло и захохотал. Он хохотал до слез, он вытирал глаза пальцем и снова начинал смеяться. Звук его смеха был странным, этот смех не подходил его внешности и был неожиданно высоким. Катара остолбенела. Она ожидала совсем не такой реакции. Не прекращая, он кое-как выбрался из кресла, кинул ей: «Погоди», и ушел в свой малый кабинет, который был частью большой системы их семейных покоев. Зуко вернулся с пачкой листов, все еще посмеиваясь и вытирая глаза. — На, смотри. Вот прошлый месяц. Ничего не узнаешь? Это был такой же, нарисованный от руки календарь на месяц, исписанный почерком Зуко. В начале месяца стояло «Выходные на Угольном острове». И… они ездили туда всей семьей, только отправились на день позже, чем было указано в календаре — у Изуми разболелась голова, и, несмотря на лечение Катары, она была слаба для переезда. Глаза Катары скользнули дальше: «Театр (предложить?)» на 8 число, и ниже — список постановок. Зуко и правда предложил ей выбрать одну из трех, она не помнит, правда, какого числа он это сделал, и они пошли в театр несколько дней спустя. А вот 24 — «Ужин у Во» — у них действительно было свидание на двоих в отдельном закрытом зале ресторана… Катара покраснела до корней волос, и Зуко, который из-за спины заглядывал ей за плечо, все еще посмеиваясь, никак не помогал. Катара продолжала разглядывать календарь. Она увидела еще две пометки — «Цветы». Несмотря на то, что служанки постоянно ставили свежие цветы во все комнаты их покоев, Зуко пару лет назад завел традицию — он самостоятельно составлял букеты для Катары, и они стояли в их спальне. Теперь она знала, что он делает это не по вдохновению, а запланированно. Легкая улыбка уже тронула ее губы. Она разглядела подпись внизу «персиковые пирожные». — А это что? Он пожал плечами, наклонился и положил голову ей на плечо. — Иногда я помечаю мелочи, чтобы не забыть. Ты сказала, что они тебе надоели, я попросил их не готовить. Катара тяжело вздохнула. Ну вот, у нее невероятно заботливый муж, а она дура. Она стала смотреть другие листы — на каждом из них были события, которые Зуко планировал для их семьи и их двоих — свидания, поездки, подарки… Она не увидела ни одной пометки, которая не относилась бы к ней или детям, за исключением тех, что касались Сокки, Суки, Тоф, Аанга, Ми Сон и их детей — в месяцы, когда они приезжали или же Катара и Зуко ездили к ним. — А что… за поездка в Ба Синг Се? — Хотел предложить тебе слетать на пару дней. Сюрприз. Куэй сказал, у них открылся новый курорт на источниках. Зуко посмотрел на нее и опять засмеялся. — Что, хочешь спросить, кто такая Сато? Певица из Республиканского города, мне про нее писал Сокка. Я подумал пригласить ее для частного концерта во дворце. Катара обессиленно рухнула на софу. — Зуко… Всемогущие духи… Прости меня, прошу тебя. Я… увидела этот список, поездку, про которую я ничего не знаю, и у меня все внутри… я… Он, поразительно, совсем на нее не обижался и, довольный, сел рядом и забросил руку на спинку софы, ожидая, что она наконец-то к нему прильнет. Скандал, потому что твоя жена тебя до безумия ревнует к тому, чего не существует в природе, — не самый плохой скандал на свете! Она прижалась к нему, все еще перебирая пачку страниц. — Я не знала, что ты так все планируешь… — Помнишь, несколько лет назад мы часто ссорились, ты говорила, что все делаешь для семьи, а я ничего? Ты все планируешь, все обо всех помнишь. Я понимал, что это несправедливо, но я не умею думать обо всем сразу. И я придумал вот это. Я пишу список всего, что можно сделать, в отдельную книжечку, там я помечаю идеи из писем, слушаю, что говоришь ты или дети, чем вам хотелось бы заняться, а потом рисую календарь и туда вписываю два-три события на месяц. Тут я могу пометить, когда собрать цветы, когда начать искать подарок, памятные даты. Он помолчал. — Я не говорил тебе, потому что ты такая… спонтанная, чувственная, ты все держишь в голове, и я подумал, что мой способ тебе покажется… неромантичным. Что я все делаю только потому, что запланировал, а не потому, что хочу. Катара помолчала. Они и правда очень сильно ссорились несколько лет назад. Был тяжелый период — первая дочь стала подростком, у самой младшей — кризис трехлетки, сын беспрестанно болел, они друг от друга устали, Зуко раздражал ее каждый день… Может быть, узнай она об этом календаре тогда, она и правда подумала бы так. Но перед глазами стояла их жизнь в последние годы — и как Катара была счастлива. Зуко был внимательным, заботливым, вкладывался в семью не меньше, чем в свою любимую огненную нацию. Она улыбнулась. Ей стало жарко. Глаз зацепился за строчку. — Я помню, в январе ты подарил мне цветы в другой день, не в помеченный. Я заболела сразу после бала. — Ну не такой уж я чурбан, чтобы не сообразить, что цветы лучше подарить, когда ты болеешь. — Зуко улыбнулся и поцеловал ее в макушку. Катара закрыла глаза. Вот как, значит. Конечно, она заметила, что он и их брак изменились за последние годы. И он прикладывал столько усилий. Катара не могла бы описать своих чувств, да это было и не нужно. Их поступки говорили за себя. Хозяйка огня открыла глаза и поцеловала мужа — долгим, нежным, откровенным, ласкающим поцелуем, которого он так ждал, возвращаясь домой. — Спасибо, дорогой. И я считаю твой список очень романтичным, — она улыбнулась и снова поцеловала его. Хозяйка огня потянулась, чтобы наконец-то снять с него тяжелые наплечники — за столько лет брака она досконально выучила, где и как развязываются его одежды (где и как она их только не развязывала). — Позволь узнать, Хозяин огня Зуко, а для нашего секса у тебя тоже есть расписание? Катара сняла наплечники и с силой бросила их на пол — то-то слуги завтра посуетятся, проверяя, не погнулись ли они. Зуко ее дерзость ничуть не смутила. — Расписание для секса? — задумчиво протянул он и усадил Катару себе на колени. Не отвечая, он развязал ее рубашку: не лаская, не целуя, наоборот, бесстыдно разглядывая на дистанции. Он расстегнул лиф, стянул и бросил его на пол. В распахнутой блузе сияло ее смуглое тело. Он разглядывал мгновенно затвердевшие от прохлады и его взгляда темные соски на полной груди. Зуко наклонился и лизнул горячим языком сосок, и Катара прерывисто вздохнула. — Нет, у секса нет расписания, — сказал он задумчиво и повернулся к другой груди. Он обхватил сосок губами, впрочем, не сильно лаская — он хотел дразнить. И снова отстранился, только опаляя кожу дыханием. — Но я веду счет. Она сидела у него на коленях, с раскрытой грудью, в то время как он был полностью одет в глухую официальную одежду, и Катаре это… нравилось. Она надеялась, что он не будет ее снимать. — Счет? Зуко вынул из волос корону и отбросил ее (слуги будут в полнейшем ужасе), а после развязал ленту, удерживающую его волосы. Он резко, но мягко перехватил руки Катары и, глядя ей в глаза, стал связывать их, не спеша и со знанием дела — ведь должно быть не очень туго, чтобы не причинять боли… Из-за сведенных вперед рук ее груди выпятились еще сильнее и привлекательнее, и он подразнил ее и себя, еле-еле прикасаясь к соскам губами, языком, кончиком носа. Он закончил и поднял ее руки вверх, скользя ногтями по губам, шее, ребрам, животу… — Счет, сколько раз я трахнул тебя, а сколько раз — ты меня. Ее дыхание уже сбилось, она дрожала, предвкушая. Он понял ее. Они редко играли в эту игру, но сейчас ей хотелось именно так. Она подставится. Она будет беззащитной и жалкой. Она попросит своего господина трахнуть ее. Хотя это не понадобится — он даже спрашивать не будет. — Хотя… — Зуко протянул нарочито долго и беспечно, — пора сделать подсчет более интересным. Я думаю… для того, кто проиграл, пора ввести наказание. Он направил ее так, чтобы она встала. — И какое же? — спросила она, вся дрожа от ожидания и от своей беззащитности. Зуко, продолжая сидеть, снял с нее туфли, нагло задрал длинную юбку и стал стягивать нижнее белье. Она сопротивлялась, сжимая ноги, и Зуко почувствовал тяжелый ком в горле. Его член пульсировал, становясь твердым. Он сорвал с нее белье, и она послушно переступила. — Я тебя отшлепаю. — И он нахально ощупал ее ноги под упавшей юбкой, сжал бедра и ягодицы, как будто оценивал товар. Катара на секунду вышла из своего дурмана и призвала пальцами небольшой шар воды из специальной миски — Зуко удивился, но понял ее без слов и помыл в нем руки, а магиня воды отправила шар обратно. Зуко подтащил ее за юбку и устроил у себя на коленях, положив лицом вниз. Ей приходилось опираться на локти, но этот дискомфорт только усиливал ощущения. Ее груди свисали вниз и касались его официального одеяния, и ее это возбуждало. Он задрал юбку, и прям перед ним был ее голый, сладкий, полноватый зад. Он принялся согревать кожу с помощью магии огня, потому что один раз они сделали это без подготовки — и было чересчур больно. Она выгибалась на коленях, подставляясь, и Зуко уже не терпелось проверить, мокрая ли она, но он сдерживался — еще не время. Наконец он чуть отстранился. — Ты маловато трахала меня в прошлом месяце. И он с силой шлепнул ее по ягодице, оставляя красный след. Катара охнула. Его твердый член уже упирался ей в бок. — Ты получишь за каждый раз, что я тебя трахнул. — И он снова ударил. Еще раз, и еще раз, и еще раз. Она стонала все громче. Это было больно, но совсем чуть-чуть, и эта боль сразу превращалась в возбуждение — он такой сильный, такой строгий, даже жестокий, а она связана, она в полной его власти, он сделает с ней все, что захочет… Кожа горит, горит буквально, и даже его дыхание обжигает, его взгляд обжигает, ведь она его не видит, а он видит ее, видит ее голую задницу, красную, трясущуюся от каждого шлепка… Она ерзает от удара, но не только из-за него — между ног мокро, уже очень мокро, и она помогает себе возбудиться еще сильнее. — Нет, прошу… Прошу, не надо… Я больше не буду… Он знает, что это часть игры, и позволяет себе наслаждаться ее мольбами, ее лепетом, не прерываясь, он так же, со свистом шлепает ее, возбуждаясь от каждого ее вздоха, слова, стона, вида ее плоти. Наконец, когда ее боль начинает становиться ощутимее и она подает сигнал, он останавливается. Чертит ногтями дорожки на раскаленной коже. Спускается чуть ниже, так, как будто бы хочет скользнуть пальцами между ног — но останавливается, и она шипит от разочарования, почти видя затылком его ухмылку. — Ну что, теперь пора проверить, подействовало ли наказание. Он ставит ее на ноги и поднимается сам, задирает ее руки наверх и все-таки не сдерживается — жадно приникает к груди, целует ее, покрывая влажной вуалью, покусывает — чтобы она не забывалась, и резко отрывается. Он просовывает ступню между ее ног и раздвигает их шире, еще шире, еще, пока не оказывается доволен. Катара знает, что он очень, очень возбужден, он еле сдерживается, но под одеянием не видно его члена, и это возбуждает еще больше — как будто ему и правда нет дела до нее, он только наказывает какую-то жалкую девчонку. Зуко снова задирает ей юбку и, не дразня, проходится пальцами про промежности — как он и хотел, мечтал, представлял — она ужасно мокрая, мокрая вся. Он осторожно берет ее за волосы, глазами спрашивая — можно? Она на секунду прикрывает веки — да. И он тянет ее за волосы, шепча на ухо грубости, а рукой ласкает ее между широко расставленных ног — сначала целиком, мягко обводя по кругу, потом — требовательнее и плотнее у ее чувствительного места, и потом — он скользнул пальцами внутрь, поглаживая ее горячий, скользкий канал изнутри. Она застонала. Ее руки метались, хотели прижать его к себе, но не могли пошевелиться из-за ленты, и возбуждение росло еще сильнее. Она боялась, что кончит раньше времени, не дотянет… Он прервался. Достал пальцы. — И это так ты раскаиваешься в содеянном. Он поднес к лицу руку, мокрую от ее смазки, и, глядя ей в глаза, облизал пальцы. Его взгляд — тяжелый, темный, безумный. Что ее муж умел делать — так это заниматься любовью, сексом, трахаться, ебаться — он все это умел и любил, и как бы она ни жаловалось порой на его эмоциональную сдержанность, кое в чем он не сдерживался никогда, щедро открываясь ей. Сердце подпрыгнуло и, казалось, перевернулось. Он наклонился, чтобы она не видела его лица. — Придется идти на крайние меры. И он повел ее за волосы, зажатые в кулаке, к спинке дивана, собрал всю юбку с низу и до пояса гармошкой и — она вскрикнула, — сжег все, что было в его ладони, и кусок бесполезной ткани скользнул с ее бедер — не считая распахнутой блузы, она была совершенно голой. Хозяин огня развернул Катару спиной к себе и наклонил вниз. Она сгорала от нетерпения, жалобно постанывая. Зуко скинул обувь — ощущения, когда он стоял стопами на полу, были куда ярче, спустил штаны, освобождая напряженный, красный член с каплями смазки на конце, и задрал подол своей длинной официальной мантии — жаль, что ему не будет видно, как он входит в нее, но зато будет ощущение, что ему плевать на то, что он ее имеет, — а этого и требует их игра. И он берет ее, раздвинувшую ноги — входит резко, так, что она громко стонет. Он оглаживает ее красный зад, еще раз шлепает, и наконец — запускает руку ей в волосы и чуть наматывает их. А теперь — хватит поддразниваний, будет жестко. И он вдалбливается в нее быстро, сильно, входит полностью, еще, и еще, и еще раз, и он тянет волосы на себя, она стонет и вскрикивает под ним, это напоминает ему бешеную скачку, все его тело ноет, он хочет, чтобы она была еще громче, еще громче, и шлепает ее со всей силы, он шипит ей — тебе бы только трахаться, да? — он хочет ее слышать, и она стонет в голос, и темп становится сумасшедшим, он растворился в ней, еще толчок и — она кончает, кончает с оглушительным громким стоном, и сжимается вокруг него. И он быстро выходит, потому что хочет кончить ей на спину, хриплый вскрик — в глазах темно, уши заложило, все тело свело сладкой судорогой — и он размазывает сперму по ее бедрам. И они оба замирают, тяжело дыша. Зуко разворачивает жену к себе — она медленно моргает и пытается отдышаться, ее лицо блестит от пота, и он наклоняется, чтобы лизнуть ее кожу. Обожает, когда она становится соленой во время секса. Он быстро стаскивает мантию через голову, выпрыгивает из штанов и прижимает ее к себе — нежно, целиком. И целует ее рот так же — бережно, осторожно. После таких игр они всегда старались быть очень ласковыми друг с другом, чтобы загладить все те грязные и возбуждающие грубости, которые они говорили и делали. И он подхватил ее на руки и понес в спальню — он знал, что после оргазма его жена могла уснуть буквально за минуту. Перед входом в спальню он на секунду оглянулся — раскиданы его и ее вещи, в том числе белье, полностью непригодна и наполовину сожжена невероятно дорогая юбка, корона валяется, наплечники, конечно же, погнулись, и, скорее всего, на ковре у того дивана несколько капель его спермы. Слуги будут шептаться — ничего себе прием, а ведь уехал всего на четыре дня… Хотя за пятнадцать лет могли бы и привыкнуть, что они регулярно разносят свою спальню, гостиную и кабинеты. И не только. И он с довольной ухмылкой осторожно уложил Катару на кровать, укрыл ее и, полностью раздевшись, устроился рядом — нежно обнимая, поглаживая, лаская, согревая. — Я скучал. — Я знаю. Я ждала тебя дома, Зуко.