Исключение из правил

Если бы кто-нибудь сказал Аэлинти: «Ты влюбишься в вампира», — её согнуло бы в приступе истеричного хохота. Не то чтобы она встречала много кровопийц, но из той информации, которой владела молодая друидка, ей ясно было одно: от этих тварей стоит держаться как можно дальше. А уж если какому заблудшему путнику не посчастливилось наткнуться на вампирское логово, то его без колебаний можно было заносить в реестр мертвецов. Во Вратах Балдура до Аэлинти доходили слухи о том, что порождения ночи — тайные хозяева города, которые после заката начинают своё кровавое пиршество и до того иссушают тела своих жертв, что их не признают даже самые близкие родственники. Люди шептались об этом в трактирах и на постоялых дворах, в роскошных особняках и в неказистых лачугах. Торгаши на рыночной площади предлагали своим покупателям кулоны с измельчённым чесноком, якобы спасающие от вампиризма, а городская стража то и дело проводила расследования по факту новых скоропостижных смертей. Но больше всего Аэлинти пугала способность вампиров превращаться в туманное облако — ведь в этой форме они могли просочиться в какую угодно лазейку, слиться с тенями и внезапно возникнуть прямо у тебя за спиной! Как будто мало было того, что эта нежить не отражалась ни от одной треклятой поверхности. А ещё — глаза. Давным-давно в потемневшем, увесистом фолианте она прочитала, что глаза у вампира сияют, как кровавые звёзды, сошедшие с длани небес. И эти необъятные рубины — последнее, что ты увидишь в своей жизни, ибо вампирский взгляд отнимает свободную волю, сковывает по рукам и ногам, заставляет повиноваться, даже если ты осознаёшь, что там, впереди, тебя ждут лишь пустота и кладбищенский холод. Подобной судьбы Аэлинти не пожелала бы ни одному живому созданию. Поэтому друидка твёрдо решила: «Если встречу вампира — убью». Её план был надёжен, как гондийские часы. И, вероятно, он бы сработал с любым другим вампирским отродьем, но Астарион… Астарион всегда был исключением. Когда их разумы соприкоснулись, Аэлинти обнаружила себя бредущей по тёмному, безлюдному переулку. Она была настолько слаба, что опиралась на стены домов, просто чтобы устоять на ногах, а её горло и живот скручивали приступы нестерпимого голода, который нельзя было утолить никакой человеческой пищей. В голове была одна мысль: «Нужно убежище, срочно. То, где он меня не найдёт». Но небо вдруг озолотили первые всполохи солнца. Страх. Отчаяние. Боль. Аэлинти не была слепой — и она не была глупой. Радужки Астариона имели бледно-гранатовый цвет, его клыки были значительно острее, чем у обычного эльфа, да и тот факт, что их знакомство началось с кинжала, приставленного к её незащищённой шее, говорил сам за себя. Убить этого претенциозного мерзавца было в интересах каждого члена отряда, который пёкся о своей безопасности. По-видимому, Аэлинти к их числу не относилась. Или же все её инстинкты самосохранения вырубились напрочь, когда ей в голову внедрили мозгоедского червя. Иначе чем она могла объяснить тот ворох бессвязных эмоций, что наводнили её тело при виде этой обольстительной, нахальной, невероятной улыбки? Она была готова душу за неё продать. Аэлинти поняла это, когда её рот будто бы сам по себе сложился в слова: «Может быть, ты хочешь пойти с нами? Вместе у нас больше шансов». Ага, конечно. Больше шансов сдохнуть от потери крови. Но просто удивительно, насколько это всё становилось неважно в сравнении с его бессовестной, прекрасной, непостижимой, божественно ненастоящей улыбкой. Аэлинти даже вурдалака пригласила бы в свой лагерь, если бы это дало ей возможность каждое утро, вечер и день смотреть на Астариона. Правда, смотреть надо было не слишком навязчиво, не слишком долго и не слишком жадно, чтобы ни остальные члены команды, ни сам Астарион не заподозрили её особого внимания к белокурому эльфу. Нередко по ночам он добровольно вызывался на дежурство. Даже зная, что вне лагеря вампир, скорее всего, устроит охоту на невинных жертв, Аэлинти не возражала. Уж лучше так, чем если бы он посягал на жизни их разношёрстных товарищей. Юная друидка понимала: в природе всегда выживает сильнейший. Это естественный порядок вещей; так горная кошка ловит мышек-полёвок, кабан пожирает птенцов, медведь задирает оленей, а бессмертные уничтожают смертных. Астарион убивал её ежесекундно, даже не подозревая об этом. Его томный, вкрадчивый голос, проворные руки и пепельно-белые кудри являлись ей в самых жарких и искушённых снах — помимо тех ночей, когда ей снился странный незнакомец, убеждающий её в полезности мозгоедской личинки. Но было в этом бледноликом эльфе с глазами цвета каллидирского вина и что-то ещё, что он старательно скрывал за фасадом безукоризненной внешности и вездесущего флирта, что-то надорванное и обозлённое. Аэлинти замечала это по тому, с каким упоением он иногда расправлялся с врагами… как фанатично он стремился к силе и власти, словно без них он не чувствовал себя в безопасности. «От чего же он бежит?» — думала она. «Чего на самом деле хочет?» И вскоре Аэлинти, наконец, узнала двухсотлетнюю историю вампирского отродья Астариона — при довольно характерных обстоятельствах, ночью, когда тот попытался её укусить. Первой мыслью Аэлинти было: «Доигралась». Но потом Астарион стал божиться, что он вовсе не планировал её убивать — ему был нужен лишь один глоточек её крови, чтобы «восстановиться после сражения» и «привести в порядок разум». Аэлинти превосходно понимала, что вампиру доверять нельзя. Особенно вампиру, который убеждает тебя в обратном. Ну естественно, она всё понимала, вот только Астарион… Астарион был исключением. Она просто не смогла ему отказать — не тогда, когда он выглядел таким измученным, таким голодным, таким уязвимым. К тому же, дабы подкрепить свои слова, он позволил ей заглянуть в свои наиболее мрачные воспоминания. Когда между ними вновь протянулась ниточка ментальной связи, Аэлинти вдруг очутилась в сырой, зловонной тюрьме. Она сидела на полу в пустой клетке, лишённой каких бы то ни было источников света, но благодаря вампирскому зрению она различала тёмные вертикальные полосы металлических прутьев и белёсые пятна своих собственных рук, сжимающих колени. Она не чувствовала холода, но чувствовала грязь, налипшую на её обнажённое тело, и отвратительный запах спёкшейся крови, которой здесь было покрыто абсолютно всё. Внезапно тишину разрезал звук шагов — слишком знакомых, слишком ненавистных. Хозяин. — Проголодался, мой мальчик? — с жестокой ухмылкой на бесстрастном лице проскрежетал лорд Касадор. — Смотри, что я тебе принёс — твой любимый десерт! — и с этими словами он просунул между прутьев дохлую крысу, кидая «угощение» на пол у ног Аэлинти. Ответом кровожадному садисту послужило лишь угрюмое молчание. На её теле не шевельнулся ни один мускул. Что бы она сейчас ни сделала, Касадор всегда найдёт способ унизить её ещё больше, отнять последнее, причинить новую нечеловеческую боль. Но однажды… этого ублюдка ждёт расплата. Он за всё получит сполна. И если ради этого ей самой придётся стать монстром — что ж, невелика потеря. Спустя минуту, с лёгким зудом в районе висков, кошмарное видение уходит. Аэлинти смотрит на Астариона: волосы взъерошены, губы искривляет ожесточённый оскал. — Теперь ты понимаешь? — хрипло выдыхает он. Аэлинти лишь мотает головой вверх-вниз, как заводная кукла, и, не разрывая зрительный контакт, медленно ложится на спальник, подставляя ему свою шею. На этот раз — добровольно. И хотя здравый смысл упрямо велит ей одуматься, она верит этому сладкоречивому эльфу. Верит, что он остановится вовремя. Верит, что он может стать героем, если подарить ему всего лишь капельку любви. Момент укуса ощущается почти интимно — хотя, пожалуй, для вампира так оно и есть. Его клыки пронзают её кожу резкой болью, интенсивной, но непродолжительной. К большому удивлению друидки, всего через пару секунд неприятные чувства сменяются странным покоем. Астарион нависает над ней, одной рукой придерживая Аэлинти за талию. В его прикосновении нет ни крохи тепла, однако ей становится жарко от ощущения того, как его губы прижимаются к двум аккуратным проколам близ её сонной артерии, как её кровь струится по его языку, точно живой огонь. Сейчас ей так легко представить, будто они — обычные любовники, и Астарион просто целует её в шею. В его всепоглощающей близости так легко раствориться. Забыть, кто она такая и откуда. Забыть про иллитидов, гоблинов, тревожные сны… Чувствовать только его вес, его прохладные ладони и сладко-горький запах крови, заполнивший пространство между Аэлинти и её белокурым мучителем. Постепенно она погружается в бездну опьяняющего умиротворения, граничащего с удовольствием. Но когда этого становится чересчур много, а её конечности начинают неметь, Аэлинти смутно понимает, что она вот-вот потеряет сознание. — Пожалуйста, хватит, — успевает прошептать она, прежде чем кануть в мир грёз.

***

Проснувшись, она резко дёрнулась наверх, пальцами сжимая края спальника, и огляделась по сторонам. Естественно, Астариона нигде не было. «А что, ты надеялась, что он пролежит с тобою всю ночь и разбудит страстным поцелуем?» Исходя из положения солнца, время уже близилось к одиннадцати. Вероятно, Уилл, Гейл и Шэдоухарт решили не будить свою подругу по несчастью, зная, как редко ей удавалось по-настоящему выспаться. Однако в этот раз… всё было по-другому. Она легонько коснулась правой стороны своей шеи и обвела по контуру ещё не затянувшиеся следы от укуса. Так значит, это всё — не плод её больной фантазии? Астарион действительно пил её кровь. И, что самое ужасное, он делал это с её личного согласия. Да, по итогу он не выхлебал её досуха — но мог бы, если б захотел! «Бестолочь», — беззвучно прошипела Аэлинти. «Вампирам нельзя доверять. Он просто давит на жалость, вынюхивает твои слабости. В том мире, где мы живём, он навсегда останется хищником, а ты — его добычей». Вампирам нельзя доверять — так почему же именно Астариону она вверяла свою шкуру в каждом кровопролитном бою? Анализируя минувшую неделю, друидка подмечала все моменты, когда она отдавала ему предпочтение перед другими своими соратниками, даже если на то не было веских причин. Тем, кто оставался в лагере, она врала, что без него отряд не будет сбалансированным; саму себя полуэльфийка убеждала, что это её долг — проследить, чтобы Астарион не наделал каких-нибудь глупостей. Но в глубине души… ей было страшно. Она боялась, что в любой момент они все могут умереть от личинки, и, если это случится… она хотела быть рядом с ним. С кровопийцей без каких-либо моральных ценностей. С плохим актёром и хорошим плутом. С восставшим из мёртвых мужчиной, который каким-то неведомым образом пробудил в ней желание жить. Почему-то в Аэлинти зародилась иррациональная уверенность — уверенность в том, что вдвоём они смогут выбраться даже из самых мрачных подземелий. Что они смогут одолеть даже грёбаную Абсолют. Отныне эта задача уже не казалась столь невыполнимой, ибо с недавнего времени к желтоглазой друидке вернулся азарт. По правде говоря, ей чертовски хотелось узнать, что будет дальше — и какую изумительно вульгарную шуточку по этому поводу отпустит Астарион. «Кстати об Астарионе, куда этот поганец смылся?» Закончив все свои утренние ритуалы, Аэлинти, как обычно, навернула круг по территории лагеря, чтобы проведать других членов отряда, однако же палатка её ночного гостя оказалась пуста. Но потом взгляд золотистых глаз упал на следы, ведущие куда-то на север. Вначале неглубокие отпечатки сапог тянулись вдоль проторенной дорожки, пока не заворачивали влево и не скрывались под сенью довольно высокой травы. Поддавшись зову любопытства, Аэлинти стала пробираться через заросли, периодически сдирая со своей одежды колючие клубочки репейника. Она могла бы использовать магию, чтобы заставить растения освободить себе путь, но тратить запас заклинаний на подобные мелочи было бы попросту глупо. Наконец, впереди замаячил просвет, и до ушей друидки донёсся шум воды. Осторожно вынырнув из-за кустов, она увидела небесно-голубую реку и песчаный берег, на котором, заложив руки за голову и подстелив под спину свой чёрный дублет, расслабленно лежал Астарион. Его глаза были прикрыты, а чистая фарфоровая кожа будто бы сияла изнутри, вбирая в себя солнечные блики, словно она была сплетена из тысяч маленьких льдинок. Кажется, в этот момент Аэлинти перестала дышать. Кроме того, она вполне допускала, что у неё остановилось сердце. Так или иначе, острый слух Астариона не мог не уловить её шагов, а значит, ей не стоило так долго находиться в состоянии тупого бревна. Поэтому друидка всё же поумерила своё восхищение и, решительно шагнув вперёд, насмешливым тоном произнесла: — Загораешь? Астарион приветствовал её своей коронной улыбкой и восклицанием: — О, какие гости! — которое звучало так, будто он правда удивился её появлению, а не узнал о нём задолго до того, как светлая макушка Аэлинти пересекла линию зарослей. — Неужели наша спящая красавица наконец выползла из-под одеяла? Она скрестила руки на груди, смотря на эльфа с безмолвным вопросом. — В факте моего позднего пробуждения виноват только ты. — Дорогуша, я не делал ничего, что шло бы вразрез с твоей волей, — медленно протянул он, играя серебристыми бровями. Аэлинти неприятно было это признавать, но в том, что она сама дала ему себя укусить, Астарион был прав. — К слову, как твоё самочувствие? — добавил он с наигранной заботой. — Голова немного кружится, но в остальном всё в порядке. На удивление. Если честно, перед тем, как меня вырубило, у меня мелькнула мысль, что утро уже не наступит. — Такое могло бы случиться, будь я «истинным» вампиром. Но, к счастью, тебе повезло — со мной ты свободна делиться своей восхитительной шейкой хоть каждый день, не превращаясь при этом в монстра. «Монстр — так ты думаешь про себя?» — задалась мысленным вопросом Аэлинти, а вслух озвучила другой: — Твой хозяин, Касадор — он «истинный» вампир? Поэтому он смог тебя обратить? Астарион мгновенно помрачнел; весь его флирт как рукою сняло, и он инстинктивно приподнял корпус, садясь в позу лотоса. В нём будто боролись два желания: сказать ей правду или, как это часто бывало, просто прервать диалог. Но в итоге он с тяжёлым вздохом ответил: — Тебе короткую историю или длинную? — Чем больше у меня будет сведений, тем лучше я смогу подготовиться к битве с этим подонком. — Её глаза пылали праведным огнём; вновь и вновь переживая те чувства, которыми кишели воспоминания Астариона, она сгорала от бессильной ярости и исступлённой ненависти — и ни на минуту не оставляла мечты о грядущем возмездии. Как только они избавятся от паразитов, Аэлинти непременно найдёт Касадора и самолично открутит голову этой бездушной зверюге, чтобы то, что он делал с Астарионом, не повторилось больше никогда. — Стоп-стоп-стоп, — её собеседник аж на ноги подскочил, с неприкрытым изумлением глядя на друидку. — Я не ослышался?.. — Я сказала, что мы победим его. Вместе. А для этого мне нужно знать… — Ты что, шутишь? — нервно посмеиваясь, оборвал её Астарион. — Ты просто так, забавы ради, готова ринуться в бой с высшим вампиром? С чудовищем, чьи силы превышают абсолютно всё, с чем тебе доводилось встречаться за твою коротенькую жизнь?! — Он беспокойно расхаживал перед ней из стороны в сторону, делая широкие пассы руками, а на каких-то словах и вовсе срываясь на крик. — Даже я сам ещё не уверен, что у меня хватит духу снова предстать перед ним, но ты!.. Я ведь даже тебя не просил. Какая тебе с этого польза? Во взгляде алых глаз читалось недоверие, будто Аэлинти хотела его обмануть. Дать обещание, которое она заведомо не сможет выполнить, и попросить ответную услугу взамен. Должно быть, в этих терминах Астарион и размышлял всегда — услуга за услугу, выгода, цена, товар… Но её желание помочь ему было чисто душевным порывом, не имеющим ничего общего с психологическими манипуляциями, которые древний вампир привык использовать на своих жертвах. Его компания уже была наградой для неё. Вопрос заключался лишь том, как донести это до одного чертовски мнительного эльфа. — Я просто хочу справедливости, — твёрдо начала она. — Я видела, как он обращался с тобой, и это было ужасно — Боги, у меня даже слов нет, чтобы хоть как-то это описать. — На несколько секунд Аэлинти замолкла; когда она заговорила вновь, её голос стал тише и шероховатее: — А ещё я хочу, чтобы ты был свободен. Мне кажется, ты этого заслуживаешь. — Что ж… тут наши мнения сходятся, — угрюмо ответил Астарион. Но в следующий миг его лицо вдруг прояснилось, а на губах заиграла шальная улыбка: — Итак, позвольте уточнить Ваш заказ: одна чрезвычайно длинная история о смерти и неописуемых ужасах, верно? Аэлинти лишь молча кивнула — и не смогла не улыбнуться ему в ответ. Воистину, её визави обладал уникальной способностью даже самые болезненные темы заворачивать в обёртку остроумных шуток. — В таком случае нам стоит присесть. Боюсь, что твои милые коленочки не выдержат столь длительной нагрузки после тех сладостных секунд, которые ты даровала мне прошлой ночью, — соблазнительно пропел Астарион, прежде чем расправить покоящийся на песочной насыпи дублет и занять дальнюю его половину. Вампир приглашающе хлопнул по месту рядом с собой, и через минуту Аэлинти уже вытягивала ноги по направлению к речной воде, от которой веяло прохладой и можжевельником. По какой-то непонятной причине вблизи Астариона ей было спокойнее, чем где-либо ещё. Когда друидка попыталась поймать это странное чувство за хвост, она с удивлением распознала его как… привязанность? Но ведь это было невозможно! Одно дело — просто восторгаться симпатичной внешностью этого хорошенького эльфа, испытывать к нему влечение, заманивать в свою постель… Волноваться о его благополучии в связи с предстоящими битвами также входило в понятие нормы — но не более того. Так почему же всякий раз, когда Астарион бросал ей «моя прелесть», «радость моя», «красавица» и «дорогуша», произнесённые с идеально выверенной интонацией, отточенной на уйме других женщин, у неё под сердцем словно распускались цветы? «Если прыгаешь в костёр, будь готова обжечься», — вспоминает Аэлинти слова Шэдоухарт, сказанные в первый день их знакомства, когда друидка нечаянно запнулась об обломки наутилоида и угодила прямо в открытый огонь, после чего ей пришлось экстренно искать себе новую мантию. От близости Астариона, сидящего вплотную к ней, у Аэлинти полыхает вся поверхность тела. Впрочем, такие ожоги имеют мало общего с болью и много — с той трепетной нежностью, которую она ощущает, глядя на мягкие завитки белокурых волос, подсвеченных игривыми лучами солнца. «Как он, должно быть, рад вновь наслаждаться солнечным теплом после стольких лет жизни во мраке». Детали этой жизни открываются ей постепенно по мере того, как разрозненные нити рассказа Астариона сплетаются в единый тёмный гобелен. Первое, о чём он говорит — это стенки деревянного гроба, могильный смрад и рыхлая земля, забитая под сломанные ногти. Затем — пара сверкающих кровавых глаз, проникновенный шёпот, жажда. Пустые улицы, ковёр у парадных дверей, жестокая улыбка и приглашение войти — нет, приказ, которому невозможно противиться. Аэлинти слушает его и чувствует липкое течение времени. Один гнетущий день сменяется другим, и так проходят месяцы, годы, десятилетия… Перед её мысленным взором проносятся лица Астарионовых братьев и сестёр, такие же бледные и изголодавшиеся, а за ними — нескончаемая череда его любовников, которых он вынужден был доставлять Касадору. Он мог бы просто показать ей это всё, используя способности личинки, но Астарион идёт по сложному пути и выбирает честность. И хотя он говорит вполголоса и избегает смотреть ей в глаза, Аэлинти бесконечно благодарна своему соратнику за этот драгоценный миг взаимного доверия, установившегося между ними. «Кажется, сегодня наши отношения перешли на новый этап», — задумчиво вздыхает полуэльфийка. И наконец-то перестаёт отрицать, что она по уши влюбилась в вампира.