Love me long

Джон просыпается оттого, что внизу, на кухне, что-то с грохотом падает. Ещё слишком рано, чтобы вставать, поэтому первое его желание - это подгрести Бака к себе, уткнуться тому в затылок и спать до тех пор, пока утро не станет по-настоящему утром. Он не глядя тянется к той половине кровати, что негласно закреплена за Гейлом, однако нащупывает там только холодные простыни и пустоту. Садится и пару раз сонно моргает. Снизу не доносится  больше никаких звуков, но у Джона нет ни малейшего сомнения, что Гейл там. Во-первых, у них нет ни кота, ни собаки, ни кого-то другого, кто мог бы на кухне с утра пораньше грохотать. Во-вторых... Джон со стоном растирает лицо и выбирается из постели. Чёртово во-вторых. На кухне Гейла нет. Все, что Джон там обнаруживает - это распахнутое окно, запах пережжённого масла, немного рассыпанной по столу муки и сковородку на краю раковины. Прикрывает окно и принимается делать кофе. Джон находит Клевена на крыльце. Он сидит на ступеньках и таращится в предрассветный сумрак. - Доброе утро, — говорит Джон, опускаясь рядом и протягивая ему кружку с кофе. Тот мотает головой. - Как хочешь. Какое-то время они сидят молча, затем Иган отставляет опустевшую наполовину кружку и спрашивает: - Снова кошмары? Клевен опять мотает головой, но Джон и так уже знает, что дело вовсе не в дурном сне. Плохие сны для Гейла не редкость, вернее, плохие сны не редкость для них обоих, но и не повод, чтобы убредать вот так куда-нибудь. - Я как-то читал, что был такой парень, царь Мидас. И однажды он выпросил у богов способность превращать в золото все, к чему бы ни прикасался. Порой мне кажется, что боги наделили меня чем-то подобным, только вот я превращаю в дерьмо все, до чего ни дотронусь. - Ну, сегодня ночью ты трогал меня только так, Бак, и вроде как я - все еще я. Иган тянется к кружке, в два глотка осушает ее и надеется, что горечь на языке из-за начавшего остывать кофе, а не из-за чего-то другого. - Или ты так переживаешь из-за своего неудачного кулинарного опыта? Но тут уж придется смириться. Потому что ты не можешь быть идеальным во всем, иначе у меня появятся комплексы. Гейл смеется, но как-то невесело. Они снова сидят молча, и если бы не птицы, что беспрерывно щебечут в деревьях или пролетая над двором, Джон бы уснул. В конце концов, сейчас и правда слишком рано. Для всего рано - утра, сомнений, дурных мыслей. - Как ты думаешь, мы правильно поступили? Джон еле сдерживается, чтобы не выругаться вслух. Хотя, может, уже надо? Бак почти месяц как здесь, с ним, в его доме, он сам так решил, приехав, но, кажется, всё еще сомневается. Сам Джон не сомневался ни секунды, принимая свои чувства, и теперь, когда Бак вдруг начинал загоняться из-за чего-то, задавался вопросом - может, он слишком со всем поторопился? Может, стоило еще потерпеть? Может, зря он дал волю своему желанию обладать и своей жадности, боясь, что вот-вот немного, и он потеряет Гейла навсегда? Его сердце едва не разбилось, когда в шталаге Клевен сказал, что подумывает сделать его своим шафером, но он запретил себе думать о том, что может когда-нибудь случиться. И, наверное, из-за этого стал до Гейла жаднее. Хотелось смотреть на него, не отрываясь, трогать при каждой возможности, хотелось поцеловать, и вряд ли бы кто-то вообще удивился, сделай он это. Но тогда он все еще свою жадность сдерживал. А потом, когда все закончилось, спустил ее с поводка. Гейл все еще смотрит на него и ждет какого-то ответа, но что тут скажешь? Что вот он, Джон, поступил правильно, а насчет Клевена он не знает? - Это слишком философский вопрос для столь раннего утра, — уклончиво отвечает Иган. - Хотя, наверное, он будет слишком философским в любое время суток. Хочешь, думает он, я отпущу тебя назад, к Мардж? Вдруг это правильно именно для тебя, вдруг там ты успокоишься, или вернешься снова сюда, чтобы найти покой здесь? Он открывает было рот, но Клевен качает головой: - Если ты сейчас предложишь мне уехать, я тебе врежу, богом клянусь. Иган закрывает рот так быстро, что зубы клацают. Делает глубокий вдох. - Тогда к чему эти вопросы? - Просто мне иногда кажется, что я испортил все именно для тебя. Джон недоуменно хмурится, затем медленно произносит: - То есть ты думаешь, что если бы я перестал на тебя глазеть и огляделся бы по сторонам, то в этом доме мигом бы появились какая-нибудь миссис Иган и толпа ребятишек? - Если в общих чертах, то да. - Ничего глупее в жизни не слышал. Солнце наконец-то поднимается над горизонтом, птицы гомонят, не умолкая ни на секунду, и Джон понимает, что ему надоело сидеть на крыльце и надоел этот разговор. - Что там было дальше, с твоим царем? - Ну, — тянет Гейл, явно не ожидавший такого вопроса, — сначала он вроде как едва не помер от жажды и голода. А потом боги сжалились над ним, велели искупаться в речке, и все стало так же, как раньше. Иган кивает. - Все ясно, идем в дом. - Это еще зачем? - недоумения в голосе Клевена становится все больше, и он не спешит двигаться с места. - Наполню нам ванну и ты сможешь трогать меня до тех пор, пока не убедишься, что абсолютно ничего не портишь. А если продолжишь копаться, то перенесу через порог, как единственную возможную миссис Джон Иган. Ну, чтобы окончательно уверить тебя в твердости моих решений и намерений. Щеки Гейла алеют так же, как подсвеченные утренним солнцем облака, и Джон понимает, что готов любоваться на это вечно.