Der Spiegel unserer Seele

«Смотрю в зеркало, а в отражении вижу не себя, а тебя. Так и должно быть. Любящие становятся отражением друг друга. Я не могу без тебя и знаю, что ты не можешь без меня. «Вместе навсегда». Повторяй за мной…»

Наш мир делится всего на три грани: прошлое, настоящее и будущее. И эти грани не всегда удается переступить. Особенно, если одна из них имеет свою память и иное восприятие реальности. Я не понимал ценности прошлого, пока однажды, взглянув на себя в зеркало, я не увидел там абсолютно чужого мне человека, с такими же пустыми и испуганными глазами. Его звали Вильгельм. Узнать это я смог по школьному бейджу, прикрепленному к его груди. Он был осколком души парня, который имел такую же способность как и я. Имел возможность говорить с самим собой через отражение. С собой прошлым. С собой уничтоженным и разбитым. Испугался ли я, увидев в зеркале не свое лицо? Конечно. Да, мне всегда было трудно найти тот баланс между мной «прошлым» и мной «настоящим», но я ни как не мог ожидать другого, абсолютно незнакомого мне человека, связь с которым я мог поддерживать лишь через отражающие поверхности. Вильгельм был напуган. Часто обнимал себя за плечи, боясь взглянуть на меня лишний раз. На вид ему было лет шестнадцать или около того. Длинные, спутанные волосы с серебристыми прядями напоминали воронье гнездо. Глаза опухшие, заплаканные. На щеке гематома явно от смачно отвешенной пощечины. Школьная форма мятая, порванная в нескольких местах, сквозь дыры в ней проглядывали желто-фиолетовые пятна синяков. В первые дни я не мог вытянуть из него ни слова. Приходилось лишь молча наблюдать за тем, как он тихо сидит, прижимая колени к груди, изучая меня взглядом. Поначалу меня это тяготило и вопросов в стиле «кто он?», «какой он сейчас?» и «как его личность отреагировала на отражение моего прошлого «я»?» с каждым днем становилось все больше, но, увидев его глаза после очередного вопроса, я решил сбавить обороты и пустить все на самотек. Прекратил наседать и просто решил дать ему время, которое текло чертовски медленно. За эту неделю игры в молчанку я узнал, что он неравнодушен к сладкому. Спросите, как? Все просто. Оказывается все это время ответ лежал у меня под носом, а точнее на моем столе, в виде пары шоколадных батончиков, отражавшихся в зеркале. Они и положили начало нашему общению. Как сейчас помню, это был вечер пятницы: я пришел из универа и, не заглядывая в зеркало, начал молча заниматься домашними делами, чтобы хоть как-то разгрузить голову. Во время приготовления ужина и параллельного выполнения домашнего задания, мне постоянно названивали всякие телефонные продавцы, старательно стремящиеся впарить какую-то очередную хреновину. Отчаянно пытаясь отбиться от их предложений, я не заметил, как перепутал палец с морковью. Кровь хлынула мгновенно, оставляя пятна на полу, пока я старался добежать до ванной. Сунув руку под струю воды, дабы промыть рану, я взглянул на зеркало. Вместо привычного испуганного взгляда я увидел нечто иное. На лице мальчика было явное беспокойство. — Тебе не стоило заниматься несколькими делами одновременно, а уж тем более хвататься за нож, — раздался из зеркала тихий, с легкой осуждающей ноткой голос, тут же привлекая мое внимание. — Мистер очевидность наконец-то решил заговорить со мной или же решил просто поделиться своим детским осуждением? — я поднял на парнишку непонимающий взгляд, стараясь скрыть за ним радость от того, что мы наконец разговорились. — Я не ребенок. Я всего на два года младше тебя, — уже громче и более возмущенно проговорил Вильгельм, по-детски дуя губы. — Неужели? А твой внешний вид говорит об обратном, — я кинул на него взгляд. Закатил глаза, чуть ухмыляясь, и выключил воду. — Ну… я говорю о себе взрослом, — стушевавшись, пояснил Вильгельм, грустно опуская глаза в пол, — он учится вместе с тобой, только на другом факультете. Я мельком видел его отражение, когда ты был в университете. Его губы сжались в тонкую линию, а ладони машинально легли на плечи. — Ты навряд ли узнал его, ведь сейчас мы абсолютно непохожи. Глаза юноши увлажнились, а пальцы лишь сильнее сжали ткань школьной рубашки. — Он даже сменил имя. Сделал все, чтобы… уничтожить «меня», — Вильгельм тут же зажмурил глаза, но по щекам уже текли слезы. Мальчик прокручивал в голове разговор, который разрывал его сердце на куски. Разговор, который стал точкой раскола. Разговор, ставший последним. *** «Тень юноши мелькнула в отражении, привлекая внимание «зеркального альтер эго», который наконец-то смог собраться с силами и мыслями, чтобы начать решающий разговор. Сейчас он либо вернет все на круги своя, либо потеряет даже те крохи понимания и доверия между ними. — Хей, поговорим? — дрожащим и скованным от страха голосом произносит Вильгельм, садясь спиной к зеркальной поверхности, о которую опирается его оппонент. — Нет, я не особо хочу разговаривать, — с раздраженной усмешкой цедит сквозь зубы взрослый Билл, что приводит к безумному выбросу внутренних эмоций и чувств. — Все в порядке. Ты никогда не хотел, — с горечью произносит младший, срываясь на повышенные тона, в надежде, что старший сможет его услышать, — я кричал каждый день: «Пожалуйста, выпусти меня!», но ты… — Вил срывается на вдохе, не успевая закончить мысль. — Подожди-ка, «выпустить тебя»? Ты не смог защитить себя, поэтому это делал я! — Ты защищал меня? — Да, защищал тебя! Никто в мире не мог принять тебя! — Нет, меня принимали все, кроме тебя! — мальчик разворачивается лицом к своему «я», считывая в чужих глазах злость, но сил молчать уже нет, — в этом-то и вся проблема! Ты построил вокруг себя стены и спрятался за стыдом, и, я думаю, что частично вина лежит на мне, но я всегда старался бороться за тебя! За твою любовь! За нашу ориентацию, которую ты не принимаешь! — Не объясняй! Для меня в твоих словах нет никакого смысла, для меня все это звучит просто как догадка… — Твоя травма сделала меня просто воспоминанием, неужели никто в этом мире не помнит меня? — Так ты и дальше хотел, чтобы они причиняли тебе боль? Хотел терпеть побои, насмешки, вранье и предательство?! — Я-я говорю не о том… — дыхание тут же перехватило, а грудь сдавил спазм. — Ну, по сути, так и есть! Каждый раз, когда ты говоришь мне об этом, перед моими глазами встает воспоминание о том, как нас закрыли в спортивном зале и избивали до потери пульса, пока парень за которого мы боролись, стоял и смотрел! И после этого ты говоришь, что я зашел слишком далеко?! — Я сделал то, что должен был сделать. — Нет, ты не сделал! Мир заставил тебя достичь своего предела, а потом я отдалился. Вот что я пытаюсь тебе сказать, но ты просто не слушаешь! Ты всего лишь эгоистичная часть моего прошлого, о котором я стараюсь забыть! — Я пытаюсь тебе сказать, что мы оба разбиты. Мое сердце открыто, твое закрывается и я хочу, чтобы мы вновь стали единым целым! — Мне наплевать, если мое сердце закрывается! Плевать, чего ты хочешь! Я хочу, чтобы ты ушел! Чтобы ты умер! —Ты не хочешь быть самим собой? — Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое! Почему ты продолжаешь говорить со мной?! Почему ты просто не заткнешься?! — срывается на крик юноша, закрывая уши руками, пытаясь заглушить родной голос, которого больше не было сил выносить. — Потому что, чем больше ты становишься злым, тем больше я исчезаю. Я просто хочу вернуться обратно! Я хочу быть с тобой! Я хочу жить! — захлебываясь слезами продолжал Вильгельм, стараясь докричаться до самого себя. Больше не в состоянии выносить голос прошлого, Билл резко ударяет кулаком по зеркалу, разбивая его на тысячу осколков, наконец заглушая чужой голос…» *** Видя, как из глаз ручьем текут слезы, я тут же касаюсь зеркальной поверхности, в надежде успокоить. — Я понимаю, что сейчас тебе больно. И твое сердце разрывается от желания быть услышанным, но сейчас тебе нужно постараться взять себя в руки, — я говорил тихо, размеренно, чтобы хоть ненадолго вселить в мальчишку немного уверенности в том, что все будет хорошо. — В каждых отношениях партнеры помогают друг другу становиться лучше и добрее. И даже ссоры не в состоянии разорвать некую связь между вами. Вы не два оппонента на этом ринге, а скорее два партнера по команде, сражающихся ради общей цели. Вильгельм, я хочу сказать, что… — Но один я не справлюсь, — большие глаза тут же уставились на меня через зеркало, будто я был его единственным шансом. Шансом все исправить. — Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Только мне нужно, чтобы и ты работал в команде. Иначе я не смогу помочь. Обещай, что больше не замкнешься в себе. — Я постараюсь сделать все что в моих силах. Обещаю. — Хорошо, — улыбка коснулась моих губ, но она довольно быстро исчезла, так как я ощутил новую волну пульсации пореза, кровь из которого продолжала лить ручьем, пачкая края зеркала и белесую керамику раковины. — Ладно, но для начала я разберусь со своим пальцем, — я набросил на палец полотенце, чтобы остановить кровотечение, и напоследок взглянул в зеркало, — и да, я рад, что ты наконец заговорил со мной. Увидев неловкую улыбку в ответ, я занялся-таки порезом с легким чувством удовлетворенности. Мы наконец-то сдвинулись с мертвой точки, а это значит, что вскоре мне предстоит познакомится с новым Биллом. *** — Ты не поймешь, — его лицо выражало разочарование. Этот детский максимализм я слышал почти каждый раз, когда мы касались темы его взрослого отражения. Сказать по правде, в такие моменты я чувствовал себя отчаявшимся взрослым, который, из-за своего опыта, может понимать гораздо больше, чем сломанный самим собой ребенок. Вильгельм осторожно приобнял колени, укладывая на них голову и устремляя взгляд на меня. — С чего ты взял, что у меня не получится его понять? — я изумленно наклонил голову на бок, садясь в позу лотоса. — Потому что мне самому дается это с трудом, — юноша недовольно поморщил нос, пряча глаза за чёрной челкой. Он говорил о своем «я». Настоящем, взрослом. Который сумел вырасти, вычеркнув «прошлое» из жизни, тем самым расколов душу на две части. Его настоящего звали Билл, сокращённая интерпретация основного имени. Мрачный студент филологии, который оказался младше меня на два года. Я столкнулся с ним у входа в кампус, когда, грубо говоря, начал следить за ним. И именно по этой причине наш первый разговор оказался не самым дружелюбным… — Тебе нужны проблемы? — Что? — столь прямолинейный вопрос выбил меня из колеи. — Повторяю для слабоумных, те-бе нуж-ны про-бле-мы? — злобно проговорил парень, вставая в оборонительную стойку, — зачем ты следишь за мной? — Слежу? С чего ты взял, что я слежу за тобой? Мы просто пару раз пересеклись в университете. Этот факт ведь не делает меня сталкером, а вот тебя параноиком очень даже может быть, — последнюю фразу я поговорил на полтона тише, ибо стойка этого двадцатидвухлетнего недо-Рэмбо заставляла напрячься и даже ненадолго задуматься о последствиях. После моего оправдания стало видно, что он заметно расслабилися, а лицо больше не выражало явной неприязни. — Допустим. Но это все равно не давало тебе права так подкрадываться, — Билл отвел взгляд, поморщив нос от смущения. Этот непримечательный жест тут же вызвал у меня улыбку. Все же, у него остались старые привычки. — Раз так, то не лучше ли бы узнать мое имя? Если в следующий раз испугаешься, то сразу сможешь написать на меня жалобу за нарушения личного пространства. — Тогда будет проще сразу подать на тебя в суд, — чуть подкрашенные губы дрогнули в скептической усмешке, — Билл Каулитц. Он неуверенно протянул мне руку, которую я тут же пожал. — Томас Трюмпер. Его глаза заблестели, что я расценил, как интерес к моей персоне. — Так чем же ты занимаешься, когда не следишь за людьми? — Билл тут же растянулся в улыбке, убрав руки в карманы и замедлив шаг. Что ж, я на крючке, даже если не обращать внимание на эту цепляющую шутку про сталкинг. — Я психолог, — спокойно и даже немного равнодушно констатирую этот факт, наблюдая за чужой реакцией. И, бинго, я оказался прав. Судя по твоему лицу, ты напрягся. Глаза опущены, губы сжаты. Тебя явно смутил этот факт. Ты боишься, что я смогу прочитать тебя, смогу узнать твои секреты, при этом принимая правила игры. — Психолог? Что-то вроде Малкольма Брайта? — Ха-ха, нет. У меня нет таких шикарных костюмов и мой отец не серийный убийца. — Вот как? Жаль. А я то думал, что наш разговор постепенно уйдет в обсуждении травм детства, — губы Билла растягиваются в непринужденной улыбке, а глаза сосредотачиваются на мне, словно в поисках изъяна. Ты хочешь найти для себя аргументы, чтобы прекратить этот разговор, но тебе явно что-то мешает и мне очень интересно, что. — А что насчет тебя? Что делаешь ты, когда не угрожаешь людям и не демонстрируешь приемы самообороны. — Пх, ты только что оскорбил мое любимое занятие, но я все же отвечу. Я учусь на филологическом, а точнее на анализе литературной прозы. — Любишь искать в свободной публикации скрытый смысл? — Думаю, в большей степени люблю писать, — на минуту мой взгляд задерживается на твоем лице, подмечая абсолютно новые черты. Ты больше не похож на того мальчика из отражения. И Вильгельм был прав, ты сделал все, чтобы уничтожить его в себе. Волосы больше не отдают тем вороным оттенком. Сейчас они иные. Короткие, угольно — чёрные. Глаза спрятаны за голубыми контактными линзами, делая их чужими — неживыми. Да и стиль одежды поменялся. Сменил школьную форму на черные, узкие джинсы, тяжелые ботинки и красную рубашку в клетку. Ты хочешь казаться незаметным, но тебя выдает яркий макияж глаз и звенящие браслеты. Значит, внимание ты все-таки любишь. Кто же ты такой — Билл Каулитц? — Ладно, мне пора на пары, — эта фраза тут же вырывает меня из паутины мыслей и догадок. — Может обменяемся контактами? — выдаю я, осторожно придерживая Билла за плечо. — Ммм, очень жаль, но я в фактическом рабстве у эмейлов, — наигранно отводя глаза в сторону, ты все же достаешь телефон из кармана, — записывай, «Billinreality.com», — закусив губу, ты нервно встаешь на носочки, наблюдая за тем, как я бегло печатаю ник электронной почты в заметках, и тебе это явно льстит. — Есть. Еще увидимся, «Билл в реальности», — слегка улыбнувшись на прощание, я в последний раз осмотрел Билла с головы до пят, прежде чем он убежал в глубь кампуса. И вот что я смог выяснить из разговора с тобой. Ты особенный, ты талантливый, ты страстный и куда более живой, чем думает твое зеркальное «я». Этот разговор вскрыл некую небрежность, беспечность, свойственную твоему характеру, о котором я надеюсь узнать побольше. *** — Он тебе понравился?! — пронзительный, возмущенный крик окатил меня словно холодной водой. — И не ври, что это не так! Я же вижу по глазам, что он… ааа, он тебя зацепил. Дело в этом?! — Ты закончил? — вскинув бровь, я скрестил руки на груди, показывая все свое безразличие, смотря в зеркало на хмурого собеседника. — Он действительно другой. И да, он меня заинтересовал. Ты удивлен? — Немного, — взгляд тут же уткнулся в пол, — я не ожидал, что он подпустит тебя к себе, а уж тем более даст е-mail. Я мог бы посчитать это совпадением, если бы… — Вил волчонком взглянул на меня, дуя губы, — …если бы не знал, что ты в его вкусе. Это информация на минуту выбила меня из колеи. Я никогда не задумывался о Билле в романтическом плане. К тому же, как можно допускать подобную мысль, глядя на детское отражение чужой души? — Знаешь, твоя щепетильность только что натолкнула меня на мысль, — прикусив костяшку указательного пальца, я поднял на Вильгельма задумчивый взгляд, — ты ведь знаешь его всю жизнь. И ведь формально ты являешься прародителем его сформировавшегося характера. — К чему ты клонишь? — непонимающе осматривает меня Вильгельм, наклоняя голову в бок. — Я говорю о том, что с твоей помощью я смогу сблизиться с ним. Показать ему, что он не один. Взгляд Вильгельма вновь задумчиво сместился куда-то вниз на ноги. — Я знаю не больше, чем ты. Я скорее выполняю роль тени, которая везде следует за ним по пятам. Он некий прообраз моего «я», которого я однажды не смог увидеть, — печальный выдох заставил стекло покрыться белесой пеленой испарины, на которой тонкий пальчик задумчиво вывел «i?» Недолго думая, я опустился на пол, удобно скрещивая ноги в позе лотоса. — Знаешь, что видел я, смотря в зеркало? — мой вопрос заставил взгляд переместиться на меня. — На протяжении шестнадцати лет я вижу в зеркале девятилетнего мальчика, жертву автомобильной аварии, в которой он потерял всю свою семью. Эти залитые кровью глаза ты не спутаешь ни с чем. И на любой вопрос ты всегда будешь получать лишь один ответ: «я хочу домой». Этот маленький мальчик представляет собой оголенный нерв, спасти его уже никогда не удастся. Так как пережить это смог я, а не он. И сейчас твое взрослое «я» видит этого мальчика каждый раз, когда заглядывает в зеркало. И он не менее напуган и своими эмоциями может сделать только хуже. Разрушить все, что я собирал по кусочкам оставшиеся десять лет. Поэтому, пожалуйста, если у Билла есть хоть малейший шанс довериться мне — я должен его использовать. Потому что мой внутренний ребенок страдает от этого парадокса судьбы не меньше. И если ты в силах поговорить с собой, то я - нет, — слова вязким комом встали у меня в горле. Минута слабости далась мне нелегко, но, как я уже говорил, не только у Билла есть такая «странная особенность». Я уловил смену отражения когда еще находился в больнице после аварии. Мне было девять, и меня привезли с многочисленными ранами, порезами и ожогами. Мое тело буквально собирали по кусочкам, когда я истошно плакал и молил о смерти. Вся моя семья, включая младшего брата и сестру, погибли в той аварии, по вине заядлого любителя алкоголя, въехавшего в нас на скорости восемьдесят миль в час. Тогда-то я впервые задал себе вопрос: сколько длится автомобильная авария? Десять секунд? Пять? Но, если вы являетесь участником действия, кажется, что она длится целую вечность. И этот ад будет преследовать тебя всю жизнь: в виде шрамов, оставшихся на теле безмолвным воспоминанием, в виде «ночных страхов», благодаря которым ты не можешь спать без капы, ремней, да и вообщем, не можешь спать с кем-либо. Ведь ощущение страха преследует тебя даже ночью и в его порыве ты можешь не заметить, как причиняешь боль не только себе, но и партнеру, который все же решил провести с тобой ночь. Но об этом не обязательно рассказывать даже «собственному» отражению, которого, вероятнее всего, эта информация лишь напугает. Ведь никто не хочет посетить кинотеатр, в котором крутят фильмы ужасов о тебе. — Он любит книги, — чуть хрипло от долгого молчания начал Вильгельм, не решаясь продолжить. Мой рассказ его не на шутку встрепенул. Пробудив в нем ранее незнакомые эмоции, о которых он явно не хотел со мной говорить. — Любит писать, да и вообще литература — это его конек. — Его? Или не твоя? — мой вопрос был задан нагло, в лоб. И явно поставил младшего в тупик, но для того, чтобы разграничить его и Билла, я должен разделить и понять каждого из них. — Я никогда не спрашивал, но в какой момент ты заметил, что стоишь на месте? На чужих губах тут же расцвела уставшая усмешка. — Я уже и не думал, что кто-нибудь задаст мне этот вопрос, — он сел на пол, поджимая под себя колени, устремляя взгляд в сторону. Меж пальцев он нервно крутил серебристую прядь. — Раньше я довольно часто смотрел в зеркало. Знал свое отражение и каждую его эмоцию, — его губы дрогнули в грустной улыбке, — моя мама научила меня этому. Проживать и запоминать эмоции, смотрясь в зеркало. Она была учителем танцев, поэтому я часто проводил время в тренировочном зале. Помню, она тогда часто говорила, что у истинных танцоров есть свой особый кодекс: пируэты, сигареты, легкий секс — без сожалений. Она жила по этим правилам, стараясь привить их и мне. Для меня танцы были чем-то большим, чем точно отработанные движения. Танец был для меня глотком чего-то нового. Чего-то, что спрятано глубоко внутри тебя. Это было для меня возможностью на время стать кем-то другим. Но… — на минуту я увидел в отражении блеск глаз, который тут же померк, — …это слишком быстро закончилось. Я уже ходил в школу, когда узнал, что мама начала употреблять. На этих словах Вильгельм посмотрел мне в глаза и мое лицо явно говорило само за себя. Конечно, я мог догадаться, что жизнь Билла встала на паузу еще в детстве, но я не мог предположить, что корни уходят так глубоко. — Мне было 13, и я не до конца осознавал весь ужас происходящего. К тому же у меня начался пубертат и принятие, так скажем «себя», волновало меня куда больше, — он нервно прикусили нижнюю губу, прокручивая в голове обрывки не самых приятных воспоминаний. И я могу его в этом понять. В тринадцать лет все импульсы человека проявляются с максимальной силой, затем они начинают постепенно слабеть, либо оформляются в определенные поведенческие модели и в этих формах застывают навсегда. Мощность изначального взрыва такова, что исход конфликта может долгие годы оставаться неясным. В электродинамике это называется переходным состоянием. — Прости, иногда мне трудно собрать мысли в кучу. Я помню свою жизнь лишь фрагментами или мутными воспоминаниями, — с сожалением проговорил младший, прерывисто выдыхая, — кажется, я поднял больше вопросов, чем ответов, — нотки недовольства и стыда были слышны в голосе. В уголках глаз мальчика начали появляться первые слезы. — Это нормально, — я подсел ближе к зеркалу, кладя руку на гладкую поверхность. — Мы каждый день задаем себе миллион вопросов, на которые иногда не в состоянии ответить, — нежная улыбка коснулась моих губ, — знаешь, многие подростки проходят через период яростного отрицания своей зависимости от родителей. Ребенок торопится стать взрослым и отвергает всякую связь со своим собственным детством, не осознавая того, что сам факт этого отрицания лучше, чем что бы то ни было, доказывает, что он еще не взрослый. Признаком окончательного завершения «переходного возраста» является полное прекращение этого отрицания, которое начинается с «отрицания — отрицания», а заканчивается полным принятием своего собственного детства как органической части свой биографии, — я сделал глубокий вдох, — я хочу сказать, что твоя история еще не закончена. Яркое свидетельство этому - провалы в памяти. Ты многое пережил, но остановился, так и не приняв себя и свою жизнь. Но, спустя время, твою историю продолжило некое отражение твоего «я», о котором ты мог и не знать. У каждого человека есть миллион личностей. Но эти «персонажи» являются неотъемлемой частью нашей жизни. И без них мы бы не были самими собой. Понимаешь? Вильгельм тут же часто заморгал в попытке сдержать слезы. — П-почему т-ты раньше не появился? — прерывистый поток слов заменили слезы и тихое шмыганье. — Вил… — я закусил губу, лбом прикасаясь к зеркалу, не отрывая от младшего взгляда, — все будет хорошо. Я тебе обещаю. Дай мне только немного больше времени, ладно? — в ответ я получил лишь приглушенные всхлипы и кивки. На мгновение я коснулся губами зеркальной поверхности. Я не был уверен, почувствует ли это прикосновение Вильгельм, но и не рискнуть не мог. Все же мы становились ближе. И, несмотря на обстоятельства, зарождающееся чувство доверия и открытости грело и будоражило сердце. Пришедший на телефон эмейл заставил меня отстранится. Взяв в руку телефон, я был довольно сильно удивлен и озадачен. Нет, не тем, что на мое сообщение ответили, а именно самим ответом Билла. B: «Твое предложение еще в силе?» До выяснения того, что коньком Каулитца является именно литература у меня уже в голове сформировалась мысль о том, куда мы должны сходить. Поэтому набравшись смелости, я все же решил попытать удачу и пригласил предмет моего дальнейшего психоанализа в Green Point на открытый микрофон, где обычно молодые таланты решают проявить себя. — Что такое? — не понимающие отстранился от стекла Вильгельм, пристально глядя на меня. — Кажется, твоя «книжная» личность все же согласилась пойти со мной на свидание, — я расплылся в улыбке, бегло строча сообщение, уточняя координаты и время встречи. — С-согласился? — растерянно переспросил младший, встревоженно осматривая мое довольное лицо. — Э-это… это хорошо, — тихо проговорив, Вильгельм обнял себя за плечи, на лице у него появилось подобие улыбки. Отложив телефон, я взглянул в зеркало на подростка, который казался не слишком то и радостным. — Ты не хочешь, чтоб я уходил, да? — приложив указательный палец к стеклу, я внимательно смотрел на Вильгельма, который всем своим видом наглядно представлял отражение детской ревности. — Не хочу, — утыкаясь лицом в колени, ответил он. Улыбка тронула мои губы. В такие моменты он вел себя чересчур, даже по-детски, мило. — Знаешь, мы можем остаться дома… — начало моего предложения заставило мальчика все же поднять глаза, — сидеть перед зеркалом и разговаривать. — А можем? — продолжил негромкий голос. — А можем пойти на встречу с Биллом и собрать «тебя» воедино, — я приложил ладонь к зеркалу, — тебе ведь тоже хочется чувствовать прикосновения. Держаться за руки, ходить на свидание и разговаривать без преград. Тебе хочется выбраться отсюда, — я взглянул в его глаза, которые, казалось, находились всего в нескольких сантиметров от меня. — Он твой единственный шанс начать все сначала. Взгляд карих глаз хаотично перемещался по моему лицу в поисках ответа, перед тем как он отвернулся: — Не давай ему пить. Он теряет рассудок и баланс, стоит выпить ему лишний бокал. Я прыснул от смеха. — Хорошо, обещаю, что прослежу за этим, — убрав мешающие волосы назад, я поднялся на ноги и пошел искать в гардеробе что-нибудь приличное. Это ведь как-никак первое свидание или… я просто хотел так думать. *** Первое свидание всегда похоже на интервью. Вы задаете друг другу провокационные вопросы и ждете на них такие же неоднозначные ответы. И эта головоломка будет продолжаться до тех пор, пока от сказанного ответа твое сердце не пропустит будоражащий душу удар. Любовь недостаточно емкое слово и иногда оно меня пугает. Одним людям сложно впустить в сердце любовь. Другие же наоборот, созданы для любви. А третьи, они все еще в поиске. Ищут того, кто полюбит их так, как они заслуживают. К ним относишься и ты. Как я это понял? Признаться, не без помощи твоего «я», который хоть немного, но все же смог обрисовать мне твой образ. И, конечно, не без твоей помощи. Я встаю на носочки, всматриваясь в череду незнакомых лиц, в надежде встретиться с тобой взглядом. Ты опаздываешь и, признаюсь, мне это льстит. Нет, не мысль о том, что твой поезд мог задержаться, а то, что ожидание твоего появления настолько меня будоражит, что я сам готов бежать на встречу тебе. У тебя в голове проносится нарезка самых романтичных моментов из фильмов последнего десятилетия. Прежде не чувствуя подобного, я не задумывался, что можно влюбляться в подобные недостатки другого человека, и они будут пробуждать в тебе тот самый трепет. — Привет, — запыхавшись, шепчу я с безумным взглядом, буквально влетая в тебя на всей скорости. Твои руки ледяные, цепко держат меня за запястья, дабы сохранить то интимное расстояние, которое я чуть не нарушил. — Теперь я понимаю, почему ты опоздал, — с улыбкой произношу я, бегло оглядывая тебя: волосы аккуратно уложены, лишь несколько непослушных прядей выбивается из общей картины. Красиво подведенные глаза удивленно расширенны, явно из-за моей неожиданной выходки, но именно благодаря этому я замечаю, что ты без цветных линз, как было в нашу первую встречу. Твое лицо изменилось, повзрослело, но при этом сохранило свои узнаваемы черты. Ты- другой, и я не могу сказать, что мне это не нравится. — Прости, если напугал, — я осторожно высвобождаю руки из чужой хватки, делая шаг назад, — я заметил тебя и решил подбежать. Только вот немного не рассчитал скорость, — отводя взгляд, я невольно смущаюсь, наблюдая за тем, как ты вынимаешь наушники из ушей. — Ничего страшного, но, правде сказать, я думал, что ты собьешь меня с ног, — ты даришь мне непринужденную улыбку. В этот момент я ловлю свое отражение в зеркальной плитке. Одежда моего внутреннего ребенка по прежнему в крови, но лицо… лицо и руки без единого пореза и следа крови. — Все хорошо? — ты напрягаешься, не решаясь посмотреть за спину. Боишься, что я заметил. — Д-да. Просто голова закружилась, не обращай внимание. Пойдем, — отходя от отражающей стены как можно дальше, отвожу взгляд, осторожно кладя руку тебе на плечо. Ты вздрагиваешь, прижимаясь ко мне как можно ближе, пока мы не выходим из метро. — Все же метро не лучшее место для свиданий. — с усмешкой говорю я, пытаясь не возвращаться мыслями к отражению на стене. — Да, но при этом нью-йоркцу, который не ездит на метро, нельзя доверять. — В этом ты прав, — я улыбаюсь, набирая полную грудь свежего воздуха, чтобы прийти в себя. — Знаешь, я тоже плохо чувствую себя среди людей. Мне не нравится быть зажатым между двумя людьми в метро, поэтому я часто сижу в углу. Я не люблю посещать собрания или мероприятия. В детстве я ненавидел семейные праздники. Но, тем не менее, я бы не хотел жить на необитаемом острове. Одиночество — пугает. — Среди людей тоже одиноко, — выпрямившись, я улыбнулся, — но это не отменяет того факта, что иногда общество бывает невыносимым. — А я смотрю ты мастер констатировать факты. — Разумеется. Ведь именно за это мне и платят, — я усмехнулся, наблюдая за тем, как ты наигранно закатываешь глаза, — ну, а в чем хорош ты? Кроме того, что соглашаешься на свидание с парнем, которого только днем считал сталкером? — Так значит это все же свидание. — А ты хотел, чтобы это оказался просто совместный поход в бар? — Да ты себе льстишь. — Весьма, — я улыбнулся, замедлив шаг, — но все же. Кто ты такой - Билл Каулитц? Услышав мой вопрос, он остановился и встав напротив, заглянул мне в глаза: — Я старомоден, люблю реальную жизнь. Я знаю, что живу в городе, где каждый буквально источает своим амбиции и в курсе, что это звучит не круто и не впечатляюще, но я люблю книги. Люблю программы про эзотерику. Непосредственные люди кажутся мне неотразимыми. Я почти не танцую, хоть и не равнодушен к танцам. Я плачу под песни Селин Дион и каждое Рождество я читаю любимую книгу - «Грозовой перевал». Так же у меня есть татуировка — ласточка. Я сделал ее в восемнадцать, когда умерла моя мама. Есть наверное еще факты, но это все, что я пока вспомнил. Надеюсь для какого-нибудь типа личности этой информации достаточно? — Нет, не достаточно, — выпалил я на одном дыхании, не сводя взгляда с Билла, пока мое сердце заходилось словно в рок-н-рольном ритме. — Очень жаль, ведь… — я не дал ему закончить, продолжая мысль, которая все это время вертелась у меня на языке. — Но достаточно для того, чтобы влюбиться. От услышанного Билл тут же захлопал глазами, невольно растягивая губы в усмешке. — Ты точно сумасшедший сталкер, — смущенно отведя взгляд, Билл нежно касается моей ладони пальцами. — Пойдем, а то все столики займут, — он смелее потянул меня на себя, — кстати, почему ты выбрал именно Green Point? — Мне показалось, что тебе, как начинающему писателю, будет интересно послушать депрессивные поэмы. — Вот как. Ну что же, идея хорошая, но предупреждаю, что от переизбытка депрессивного максимализма меня начинает тошнить. — Да ты сама жестокость. — А то. Это ты еще не видел меня при просмотре мелодрам, — Билл смущенно отвел взгляд, сдерживая смех. — Тогда встречный вопрос. Если бы ты мог смотреть только один фильм до конца своих дней, то какой? — «Полицейский из Беверли-Хиллз», — не задумываясь, тут же отвечает он. — Ты серьезно? — Да. А что? Он смешной и в нем представлен весь спектр эмоций. — Да, но… — Хорошо. Тогда какой бы фильм выбрал ты? — «Семь», — я перевел взгляд на Каулитца, встречаясь с удивленным взглядом. — Чувак, да у тебя явно проблемы. — Что? Почему? — Фильм про религиозного маньяка, ты серьезно? — Пх, один-один, — я ярко улыбаюсь, крепче сжимая руку юноши, и слышу в ответ искренний смех. В баре непринужденная музыка, резкий запах алкоголя и чужих духов витали в почти забитом помещении. Я почти никогда не езжу в Green Point, но чего не сделаешь ради любви. — Выпьем? — Билл кинул озорной взгляд в сторону бара и тут же потащил меня к нему. И не то, чтобы я был против, но в голове тут же всплывали слова Вильгельма про непереносимость алкоголя. — Ты уверен? — Да, а что? Ты разве не пьешь? — Пью, но просто… — слова тут же комом встали в горле. — Просто? — Билл нетерпеливо сжал мою ладонь. — Ладно, у меня нет оправданий. — Супер. Тогда бахнем виски с рассолом, — тут же расцвел младший, подходя к стойке и заказывая два коктейля. — Ну что? За разнообразные вкусы в кинематографе, — послышался звон хрустальных стопок. Я выпиваю алкоголь почти сразу же, стараясь не думать об определенных фактах, касающихся наших личностей. — Еще по одной? — юркие пальцы тут же хватают очередную стопку с крепким коктейлем и смотрят на меня с легким блеском азарта в глазах. — Если бы мы не пришли вместе, я бы подумал, что ты хочешь меня споить. — А кто сказал, что это не так? — усмехается Каулитц, опрокидывая очередную стопку, морщась от горьковатого вкуса, — ты такой хмурый, что аж страшно смотреть, — тут же усмехнулся парень, вытирая покрасневшие губы ладонью. — Тебе кажется, — буркнув, я опустошил стопку. — Правда? Тогда докажи, — с хитрой улыбкой произнес Билл, облокачиваясь о стойку. Доказать? Подобного рода вызов тут же выбил меня из колеи. Я молча сжал губы, осматривая бар, в надежде, что меня озарит гениальная идея. И, как ни странно, озарение пришло быстро. — Какая, говоришь, у тебя любимая песня? — развернувшись к Биллу, я с энтузиазмом хватаю его за руку. — Я не говорил, — с подозрением отвечает Каулитц, вскидывая бровь и краснея, когда я резко притягиваю его к себе. — Тогда позволь мне угадать, — я потянул парня в направлении танцпола. — Я же говорил, что не танцую, — опуская взгляд вниз, тихо произносит Билл, все же обхватывая мою шею руками. — Я знаю, но ты говорил, что не равнодушен к танцам. К тому же, у тебя было такое хмурое лицо, что аж страшно смотреть, — я стараюсь сдержать подступающую волну смеха, когда Билл по-детски надувает губы и легонько ударяет меня в плечо. — Твое счастье, что я пьян. — Учту, — усмехнувшись, я нежно касаюсь руками чужих бедер, начиная наш танец. Дыхание тут же сбивается от непривычной тесноты, от крепких прикосновений. Прикосновения дали мне понять, как мне важно было получить контакт с Биллом. До сих пор не знаю, почему. Крошечные, ни к чему не обязывающие прикосновения. Моих пальцев к его плечу. — О чем задумался? — тихий шепот и нежное прикосновение кончика носа к щеке заставили меня открыть глаза и встретиться с ним взглядом. Его глаза. Такие искрящиеся, такие трогательные. Близко-близко… — Ты тоже это ощущаешь? — Что именно? — Это чувство. Когда впервые с кем-то. Это напряжение, возможности. Мне бы так хотелось сохранить… это ощущение, — прикрыв глаза я неуверенно подаюсь вперед. Его дыхание скользит по моему лицу, перед тем как я легко касаюсь его губ своими. И потом этот момент настает: мгновение, когда дыхание замедляется. И все, что ты чувствуешь, чего желаешь и что стараешься забыть — меркнет. Его дыхание скользит по моему лицу. Эти прикосновения. Эта последовательность, начинает сводить с ума с каждым новым поцелуем. Наш поцелуй. Говорят, чтобы поцелуй был настоящим, он должен что-то значить. Целоваться нужно с тем, кто не выходит у тебя из головы. Чтобы прикосновение губ ты почувствовала всем телом. Поцелуй такой сладкий и глубокий, что тебе не хотелось бы отрываться. Ведь, первый поцелуй не обманешь. Наш поцелуй повторялся снова и снова, снова и снова… пока у обоих не заканчивается кислород. Билл невольно отстраняется, смущенно отводя глаза, стараясь отдышаться. Он прижимается так близко, что я могу чувствовать стук сердца, гулко бьющегося о грудную клетку. — Ты всегда целуешь парня, с которым познакомился только утром? — внезапно задает вопрос Билл, касаясь губ кончиками пальцев. — Всегда, — с усмешкой я утыкаюсь в копну светло-окрашенных волос, — а ты всегда согласен целоваться с парнем, которого считаешь сталкером? — Всегда, — ехидная улыбка коснулась губ, но в тот момент у него носом пошла кровь. Я быстро приложил пальцы к носу Каулитца. — У тебя кровь, — я сжал пальцы сильнее и осторожно взяв Билла за руку, повел его в уборную, чувствуя, как чужие пальцы впились мне в ладонь. Нервничает? Нет… боится. — Наверное, это из-за алкоголя, — гундосо проговорил Билл, разворачиваясь спиной к раковине, смотря на меня виноватым взглядом. — Не думаю. Ты выпил всего несколько шотов, — достав из кармана платок, я смочил его и приложил влажную ткань к лицу Билла, — вот. Прижми крепче и подержи. — Я… все испортил, да? — тихо шепнул Каулитц, взглянув на меня исподлобья. — Что? Нет, даже не думай об этом, — я взял его за руки, улыбнувшись, — сегодняшний день был потрясающим. Билл тут же сжал мою ладонь, даря мне одну из своих ярких улыбок и убирая платок от лица. — Вроде остановилась. Лицо все грязное? — шмыгнув носом, он провел пальцами над верхней губой, стирая остатки алых капель. — Нет, давай помогу, — намочив руки, я принялся стирать кровь с белой кожи, бросая взгляд в зеркало, где отражались мы. А точнее, два наших несовершеннолетних «я». Одно из которых было явно не в духе. Вильгельм смотрел мне в глаза, размазывая кровь по лицу. — Значит, вот как умирает душа? — огрызнулось отражение, привлекая внимание Билла. От до боли знакомого голоса по чужому телу побежали мурашки. Взгляд Билла тут же помутнел, становясь стеклянным. — Т-ты все знал? —его голос дрогнул, — ты з-знал все… с самого начала, верно? — дыхание сбилось, разрывая предложение. — Билл, я могу объяснить. Это… — попытка оправдаться была тут же беспощадно прервана. — Что он успел тебе рассказать?! — Билл, послушай, Вильгельм … — Вильгельм?! Ты уже зовешь его по имени?! — тон Билла становился все резче, — я думал, что нравлюсь тебе! А ты действительно следил за мной! Ты следил, чтобы снова вернуть меня в этот ад! — Билл, пожалуйста… — сжав губы, я постарался взять Каулитца за руки, которые непроизвольно начали дрожать из-за тремора, вызванного страхом и стрессом. — Не смей прикасаться ко мне! — он тут же дернулся, пряча руки за спину. Я отошел на несколько шагов, стараясь не смотреть в зеркало на отражение, которое так и желало встрять в разговор. — Я хотел рассказать. Правда хотел, но просто не успел. Все произошло так быстро, что я… — Поэтому ты решил мне солгать?! Сказал, что привлекаю, что нравлюсь, а сам был за одно с этим больным девиантом?! — карие глаза наполнились слезами, — я не хочу тебя видеть. Я-я просто не могу! — отведя взгляд, Билл всхлипнул. И, как только я постарался сделать к нему шаг, он тут же оттолкнул меня, выбегая из уборной. Впервые за долгое время у меня снова появилось это ощущение. Чувство страха, потери, безысходности, начало буквально разрывать меня изнутри. — Вот и все. Я же говорил, мы абсолютно разные, — Вильгельм ухмыльнулся, — ну чего же ты ждешь? Беги за ним. Объяснись. Скажи ему то же, что и мне днем. Может хоть один из нас пойдет к вам навстречу, доктор Трюмпер, — его язвительность задела меня. И мне хотелось ответить. Безумно. Съязвить в ответ, но в данный момент нужно было поставить чувства Билла выше своих. Я вылетел из бара, надеясь перехватить его у входа в метро. Мы оба совершаем безумства, мы похожи, Билл. Последние романтичные миллениалы, которых угораздило поменяться отражениями и, из-за безграничного одиночества, влюбиться друг в друга. И я не готов тебя терять. Я обдумывал все это на пути в метро, надеясь, что я успею все изменить. Мне повезло второй раз за день. Ты стоял у края платформы, вытирая слезы рукой, попутно строча кому-то сообщение. С трудом переведя дух, я смотрел как ты, шатаясь, вцепился в телефон будто это единственный способ убежать от Вильгельма и меня. И вот ты делаешь неловкий шаг, и, не успев среагировать, я наблюдаю твое падение на железнодорожные пути. В это же мгновение мое сердце останавливается. — Так, так, так! Ты цел? Не ранен? Можешь встать? — мое дыхание сбито, но я на ходу соображаю, как тебя вытащить. — Без резких движений. Половина этих штуковин под напряжением, ясно? — стоя на краю я протягиваю ему руку, — дай мне руку! Билл, ну же! — Я-я н-не м-могу… пошевелиться, — прерывистый всхлип-полустон сорвался с его губ. — М-мне страшно! — Билл, прошу, дай мне руку! Я тебя вытащу! Обещаю, Вильгельм! — свободной рукой я держался за мраморную колонну, чтобы самому не полететь вниз, когда услышал гудки приближающегося поезда и объявление диктора: «Поезд № 9 прибывает на станцию по маршруту Нью-Йорк — Север через две минуты». Гудок приближающегося поезда не мог перекрыть внутренний голос, который не переставал повторять: «Поднимай! Поднимай! Не медли!» Спрыгнув следом на пути, я поднял Билла за грудки, мельком заглядывая в стеклянные от ужаса глаза. Сигнал приближающегося поезда был все громче, а значит отсчет пошел на секунды. Крепко схватив Билла за руки, я рванул с ним в туннель, молясь о том, чтобы моя догадка о выемке в стене для рабочего персонала оказался верной. И, пресвятые угодники! Он оказался на месте. — Т-том! Поезд! — вскрикнул Каулитц, сжимаясь от переполняющего тело чувства страха. Притянув его к себе, я моментально втолкнул его внутрь, закрывая собой. Поезд, в ту же секунду помчался через туннель. Зажмурившись, я почувствовал, как Билла сотрясают рыдания. Я прижимал к себе Билла как можно крепче и сам не смог сдержать слез . Еще никогда я не ощущал такого дикого страха потери. Его не было, когда меня доставали из горящей машины, его не было, когда мне сообщали о смерти семьи. Была только боль, разрывающая сердце на части, но никогда еще я так не боялся потерять чужую жизнь. Нежные руки тут же легли мне на макушку, убирая намокшие пряди с лица. — В-все х-х-хорошо, — шепнул мне прерывистый голос, перед тем как мои щеки покрылись россыпью влажных поцелуев. Я не мог пошевелиться. Не мог издать ни звука, лишь крепко держался за плащевую ткань куртки, пока Билл мягкими прикосновениями вытирал слезы. Спустя некоторое время я все же сумел отстраниться. Взяв Билла за запястье, я осторожно помог ему залезть на платформу и покинуть метро, которое стало для нас адовым местом. Дорогу до моего дома мы провели в мертвой тишине. Никто из нас не задавал вопросов и не хотел обсуждать произошедшее. Первый вопрос прозвучал лишь тогда, когда я отворил дверь в квартиру. — Я могу остаться на ночь? — не поднимая на меня взгляд, тихо прошептал Билл, не решаясь пройти внутрь. — Зачем о таком спрашивать? — осторожно взяв младшего за край рукава, я затянул его в квартиру, — если итак знаешь ответ. Каулитц тут же поднял на меня взгляд, вставая на носочки, невесомо касаясь моих губ. — Я… сегодня я-я, боже, я даже не знаю, как это… — отстранившись, он тут же прикрыл лицо руками. — Все хорошо. Это реакция на страх, — аккуратно раскрыв чужие ладони, я заглянул в карие глаза, наполненные слезами, — здесь тебе нечего бояться. Тут нет ни поездов, ни отражений — ничего. Только ты и я, — коснувшись своим лбом чужого, говорю я. — Сегодня был тяжелый день. Давай я налью тебе что-нибудь горячего, а утром отвечу на все, что тебе интересует. Ладно? — Х-хорошо. Куда мне… — Ванна там. Я пока принесу тебе что-нибудь переодеться, — получив в ответ слабый кивок, Билл скрылся в ванной комнате, пока я направился в спальню, ища что-то подходящее из одежды. Проходя мимо зеркала, мне впервые не хотелось заглядывать в него. — Том? Том, пожалуйста, просмотри на меня! — внутри был слышен детский крик, который я так отчаянно старался игнорировать. Выудив из шкафа первое, что попало под руку, я постарался как можно скорее покинуть спальню, мысленно проклиная все зеркала находящиеся в квартире. — Том! Том, пожалуйста! - горько всхлипнул мальчишка, колотя маленькими кулачками по зеркальной поверхности, оставляя на стекле кровавые отпечатки, — Он ненавидит меня! Слышишь?! Он хочет от меня избавиться! И всегда хотел! Я не могу быть тем, кем он меня хочет видеть. Я часть его и от этого не убежать! Если он отвергнет меня, то в конечном итоге я исчезну! Исчезну - навсегда! — неожиданно, послышался треск и в одно мгновение зеркальная дверца рассыпалась на миллион мелких кусочков. В его "осколках" осталось лишь отражение, страх и боль. На секунду задержав взгляд на осколках, я поднял глаза на испуганного Билла, который прибежал на звук бьющегося стекла. Впервые после разговора с Вильгельмом я почувствовал себя бесполезным и мёртвым. Полное принятие ответственности за свои действия расширяет границы вины, уменьшая возможность бегства. С самого начала мне было сложно найти грань между психологом и другом, между поддержкой и вседозволенностью. Я не был уверен, что помогаю, но надеялся, что это так. И сейчас, после этого короткого разговора, я понял, что ошибся. — Он разбил зеркало.- тихо начал я, присаживаясь на колени перед морем бликующих осколков, боясь взглянуть на собственное отражение, — Я думал...думал что смогу убедить тебя поговорить с ним. - бормотал я, чувствуя нежное прикосновение к своему плечу. — Ты не виноват. - Билл с трудом садиться со мной рядом, перехватывая осколок из моих рук, — Мы никогда не слышали друг друга. - сказал Каулитц, вертя в израненных ладонях кусочек зеркала. — Ты можешь говорить с ним. - тихо начинаю я, нежно взяв Билла за руки, — Я знаю, что тебе больно смотреть на него, но так же я знаю, как он дорог тебе. Он неотъемлемая часть тебя, о которой невозможно забыть. Он — это ты. И как бы ты не хотел, ты никогда не сможешь убежать от него, — я заглянул в чёрные глаза, продолжая говорить, попутно стирая все новые дорожки слез, — Он та частичка тебя, которая делает тебя настоящим. То прошлое, без которого у тебя нет будущего. Я знаю это, потому что смотря на самого себя в отражение, всегда вижу внутреннего ребенка, которого так и не смог защитить, — от сказаны слов, я почувствовал, как сердце тут же сжалось в болезненный комок, отдаваясь болью в район рёберных дуг, — Я-я жалею о том, что не смог принять его раньше, — я тут же отвел взгляд, чувствуя, как в уголках глаз начали скапливаться слезы. — Но он знает, — тихо продолжает Билл, нежно взяв мое лицо в ладони. — Он никогда не винил тебя за это. Ты стал для него единственной семьей, которую он потерял в тот день. Я знаю это, потому что… первое, что он сказал мне, было: «верни меня домой», — ласковая улыбка тут же коснулась чужих губ, после чего Каулитц взял меня за руку и отвел к в зеркалу в прихожей. В эту же секунду из глаз хлынул новый поток слез. Там, в зеркале, я больше не видел Вильгельма, не видел искалеченную жертву аварии, а видел себя! Взрослого, зареванного себя. — Твое отражение больше не изменится. Ты смог показать важнейшему человеку в своей жизни настоящую любовь. Ты смог доказать это себе, — Билл нежно улыбнулся, переводя взгляд на свое отражение, которое так и осталось неизменным. Перед ним стоял шестнадцатилетний мальчик. — А у нас с тобой все намного сложнее, — Билл вздохнул, кладя ладонь на зеркальную поверхность. — Чем больше ты хочешь меня, тем меньше ты мне нужен. Знаю, звучит ужасно, но это так. Конечно, ты уверен, что я никогда тебя не пойму, и ты прав. Я всю жизнь скрываю, что я очень скверный и плохой человек, а все видят во мне милого и вполне симпатичного парня, хотя это безумие. Я так и не смог разобраться в своих отношениях с тобой и с мамой. Я не стал изливать чувства на бумаге, а увяз в них с тобой. И я виню себя за это. Мне нужно пространство, чтобы излечиться, но каждый раз оборачиваясь, я вижу тебя, вечно готового все исправить. Но ведь только я могу это сделать. И если ты меня любишь, ты поймешь. И отпустишь. Я не хочу возвращаться в прошлое, но я готов его принять, чтобы жить дальше, но… уже без тебя, — он опускает голову, сжимая губы, боясь поднять взгляд на свое отражение. На отражение, которое всегда возвращало его в прошлое, которое он так отвергал и желал забыть. Нежно переплетая наши пальцы, я перевожу взгляд в зеркало, в котором теперь отражаются лишь двое взрослых. Двое непонятых, совершивших в прошлом кучу ошибок, но… таких похожих и искренних. У нашей вселенной есть забавный способ нас приструнить. Это кармическое возмездие, которое навсегда останется у нас в памяти. И которое мы постараемся сохранить, запрятав его в безмолвные касания кончиков пальцев, спрячем меж спутанных прядей волос. Стараясь утонуть в нежности. Ведь я не соврал, когда сказал, что остались лишь мы. Двое непонятых, но нашедших друг друга взрослых. Чье отражение навсегда останется неизменным.