вечерний свет

             На кухне, где обычно проходили перерывы на обед или ужин, пахло чаем и чем-то тёплым. Часы на стене медленно тикали, почти добираясь стрелкой до десятого часа, пока в глазах и в целом непрерывно плавилось и плыло от усталости.       — Когда ты собираешься домой? — размеренно спрашивает мужчина за столом, пододвигая чашку остывшего чая ближе к себе. Пить он его не собирался, а просто налил за компанию.       Генри помедлил, в целом выглядя так, словно вот-вот упадёт лицом о стол. Он лениво протёр глаза и попытался сфокусировать взгляд на собеседнике.       Он не собирался делать перерыв, просто Норман заставил его, тяжело вздохнув и мягко подхватив под локоть, пока тот уткнулся пустым взглядом в стол с размазанным жирным скотчем. Временами он незаметно подходил к его кабинету, по несколько минут рассматривал фигуру художника, а затем снова уходил работать, о чем-то думая, но постоянно забывая об этих мыслях. В компании ржавчины азота и железок, ему было слишком одиноко. А Генри выглядел слишком спокойно и умиротворенно. Не нервно, и не злобно, но мягко и легко. Это было странно, но приятно. Приятно было наблюдать за его лёгкими но уверенными движениями рукой, когда карандаш проходился по бумаге, и чётким контурам чернильных линий на итоговых рисунках. В этом было что-то очаровательное, что-то, что успокаивало. Генри мог чувствовать на собственной спине чей-то взгляд, но каждый раз специально не оборачивался.       — Наверное… — язык во рту не поворачивался, а тело пронизывало странное колящее чувство. — Потом. — в итоге выдохнул он, думать было трудно, особенно когда в голове серая каша, однако он все же слегка улыбнулся. — А ты, Норман?       Полк укоризненно посмотрел на чашку в своей руке, и отодвинул её, вставая из-за стола.       — М-да. Дела твои совсем плохи. — он кашляет в кулак, озираясь на часы, затем на клюющего носом художника перед собой. — Может все-таки пойдешь домой? Ты совсем плохо выглядишь. — чуть более настойчиво, но все-таки буднично произносит он.       — Но, мне нужно… Кое-что доделать. — промямлил тот, очень сильно стараясь не провалиться в сон, и собраться. Он качает головой, и потирает глаза, но в них плывёт ещё больше.       Норман мягко усмехается, но неприятно ежится.       — Вижу, загнали тебя товарищи по отделу. Кому-то пора перестать вываливать на себя столько обязанностей.       — Ты говоришь мне это, но сам тоже здесь до поздна сидишь. — не без укора отвечает художник, медленно поднимаясь из-за стола вслед. Усталость пьянит ни хуже алкоголя, особенно когда от нагрузок саднит в глазах и постепенно садится зрение. Он так и знал. Картинка перед глазами не собирается воедино, значит, так она и останется. Он прискорбно вздыхает, понимая, что не может разглядеть лица киномеханика перед собой. — Норман. — он глупо улыбается. — Я почти ничего не вижу.       Норман нахмурился, и негодующе выдохнул. Не на Генри. А больше на тех, кому совершенно все равно на состояние своего главного художника. Может быть, Джоуи.       — Ну-ка, расслабься. — сосредоточенно произнес он, мягко схватив коллегу за руку. — Я помогу тебе добраться до комнаты отдыха. Тебе нужно прилечь.        Генри не может думать, ему остаётся лишь хвататься рукой за чужую, теплую и крепкую. Приятную. Норману нравится это ощущение. Ощущение, что за него цепляются. Наверное потому, что он почти никогда его не испытывал. Обычно люди сторонятся его. Но Генри слишком отчаянный для этого. И уставший.       Поэтому когда тот доводит его до раскладушки, он утыкается в его грудь вместо немой благодарности, и слабой рукой тянет мужчину на себя. Генри пахнет карандашем и чернилами. И чем-то домашним. Странно, ведь он никогда не бывает дома.       — Останься. — почти засыпая шепчет он, не отрываясь. Слишком теплое чувство.       Но Норман смятенно застывает на месте, забывая как дышать. Странное чувство. Он дожидается пока тот ослаблет в потоке сна, и укладывает его на раскладушку. Пока в груди теплится какое-то непонятное и болезненное чувство, зато слишком большое и заполненое, он взволнованно и быстро покидает комнату. Хуже, чем пустота.