Мальчик - пиздец

      Слава зарывается носом в чуть отросший мироновский ёжик волос, ведёт ниже, целует за ухом, ластится, руками обвивает. Дышит спокойно так, за долгое время умиротворенно — ему хорошо.       Мирон в руках не ёрзает, сонно зевает и снова залипает в мигающий на фоне телевизор, пока Славкины руки трогают всё, что можно будет потрогать, не получив по роже, а значит, — буквально всё. Он сгибается, тянется к шее — она у Мирона тонкая, почти девичья. Покрывает её мокрыми, слюнявым поцелуями, кусает мочку уха. До слуха долетает слегка участившееся чужое дыхание. — Слав, — тянет он, ворочаясь в чужих объятиях, — отвянь, я спать хочу. — Хотел бы — спал бы уже, — лениво тянет Слава, ведя носом вдоль выступающих шейных позвонков. — Слав. — Ммм?       Гнойному это спокойное, уже родное «Слав», как бальзам на душу. Даже если Мирон специально старается казаться строже, даже если у него это не получается. Он прижимает его к себе, обвивая руками полностью, не давая лишний раз пошевелиться. Тыкается носом в костлявое плечо и довольно сопит, втягивая воздух. От Окси приятно пахнет его дорогущим гелем для душа, кожей, и, может быть, немного потом. Фёдоров выразительно молчит, только чуть участившееся дыхание выдает — ему нравится, продолжай, не останавливайся. Гнойный знает, как нужно: наваливается на Мирона сверху, даже объятий не размыкая (просто настолько длинный, что до чужого лица итак достает), придавливает жида к дивану. Ловит его, вообще-то, совсем не сопротивляющиеся губы и утягивает уже совсем разомлевшего от прикосновений Мирона в поцелуй. Он не агрессивный, скорее медленный, чувственный, — у них такие редко бывают. Фёдоров обвивает его шею руками и прижимает ещё ближе, хотя, казалось бы, — куда. Слава коленом в диван между ног чужих упирается, чтобы Мирона окончательно не раздавить. Бедром чувствует — возбуждён. Скалится в поцелуй гаденько, по-кошачьи, потом отстраняется. — «Отвянь, я спать хочу», да? — передразнивает он, а потом обратно наклоняется. Поцелуями всё Мироново лицо покрывает, потом к шее спускается, кусает-лижет-кусает, и так без конца. Руки под футболкой на чужой коже какие-то неведомые узоры выводят, сосков касаются, по талии проходятся с лёгким нажимом, одна рука под резинку боксеров чужих заползает. Лижет ключицы и вообще собой всё пространство заполняет. Фёдоров под ним дышит загнанно — Слава рукой чувствует, как у него сердце быстрее бьётся, а сам от шеи не отлипает. Кусает ключицы, целует кадык — там засос не оставляет просто потому, что при попытке Окси его коленом в живот пихает и выдыхает тихое «нет». И ему ничего не остаётся, кроме как послушно отлипнуть, оценивая своё творение на чужой коже. Взглядом с Фёдоровым встречается — тот хмурится едва заметно. — Че застыл? И для Гнойного это весомый призыв к действиям. Рука, до этого в боксерах чужие бедра оглаживающая, скользит к члену, обхватывает, дразнит парой движений. Потом останавливается, пока они в одежде — неудобно. Мирон сам это понимает, губу свою нижнюю прикусывает едва заметно — думает, Слава не увидит. Стягивает с себя футболку, пока ему весьма прытко помогают снять штаны. — Сам раздеваться не собираешься? — вопросительно смотрит на него Мирон, выглядит он при этом весьма смешно, и Слава хихикает. — Не собираюсь, — подтверждает, а потом опять целоваться лезет, сопротивления, естественно, не встречает.       Укладывает Мирона на спину, по-миссионерски сверху нависает, от него не отрываясь. Казалось бы, ему кроме этих просто нереальных губ ничего и не надо. Но Фёдоров отстраняется, впивается взглядом недовольно, явно ожидая чего-то большего, чем обычные поцелуи. Чужие руки скользят по телу, чуть вперёд Славкиного языка, которым Гнойный, судя по всему, собирается облизать всё, до чего дотянется. Ведёт по шее, груди, целует живот, обхватывая руками Мироновскую просто-ахуенную-упругую задницу, ведёт носом ниже, опаляя холодную кожу своим горячим дыханием. Сверху доносится тихий полустон, и Карелин довольно усмехается, касаясь чувствительной кожи ствола, ведёт языком по нему, облизывает головку, аккуратно обхватывает её губами.       Медленно насаживается, параллельно проводя пальцами вокруг сжавшегося кольца мышц. У Фёдорова коленки дрожат весьма заметно, он весь как будто защищается, но ноги не сдвигает, дышит загнанно. Карелин глаза на него поднимает — румянец расплылся по скулам и даже перекинулся на плечи, спустившись по шее, видно — смущается.       Скажи кто Гнойному, что он с таким увлечением будет чужой хуй сосать — он бы его нахуй послал, а потом отпиздил, но с этим жидом видимо всё всегда идёт не так, как Славе представляется. Слава лижет, заглатывает, почти до слёз на глазах давится. Оставляет пару тёмно-фиолетовых засосов на чужих бёдрах. Мирон контролировать процесс даже не пытается, полностью предоставляя когда-то бывшему идейному врагу контроль над ситуацией. — Ты и с девушками такой? — выпуская член изо рта, интересуется Слава. — Че? — дышит загнанно и непонимающе на него смотрит. — Отзывчивый, и глазки прикрываешь, — смеётся Карелин, дразняще касаясь лицом головки. — Пошёл ты… — Нахуй? Тут пока только… — Слава! — Всё-всё… — улыбается гаденько, свободной рукой Миронов член перехватывает, а сам выше подтягивается.       Целоваться Фёдоров не брезгует, сам его за голову хватает и прижимает к себе ближе, кусается, языками с ним переплетается и стонет в поцелуй, когда Слава темп сбавляет. «Карелин, сука» — выдыхает он куда-то в чужие губы, пока Слава носом по его скуле ведёт — к уху. За мочку кусает, посасывает её слегка, прикусывает хрящик и остаётся довольным, только когда Мирон судорожно воздух носом втягивает, пальцы на чужом плече сжимая. Самому в штанах тесно и неудобно становится, поэтому, как бы ему ни нравилось дразнить Фёдорова, он от него отрывается, только ещё раз губами по чужим мажет. — Поворачивайся, красавица. Тот пыхтит что-то недовольно, но слушается. Вид Славе открывается отменный, Мирон же, правда, на бабу похож, только чуть более волосатую и с членом между ног. А так он тощий, худенький, прижать бы к себе, защищая, и не отпускать бы никогда. — Слав, — Мирон едва заметно бёдрами ведёт, почти что у него перед лицом, а сам носом своим в подушку утыкается, неловко ему, сколько бы раз он в такой позе перед Кареленым ни стоял. — Слав-Слав… Погоди Оксан, ща всё будет, — спокойно отвечает ему Гнойный, осматриваясь на диване в поисках смазки и презиков, — куда мы в прошлый раз закинули, а? Фёдоров недовольно вздыхает, поднимая голову и также осматриваясь, лезет рукой под подушку, проверяя и там. — Всё, блять, не как у людей, — вздыхает он. — Ну, не расстраивайся, Оксан, — Слава его по ягодице шлёпает, а потом сжимает слегка, отводя в сторону. — Без презика не дам, хуй знает, че там у тебя. — Понял, ищу. Славик рыскает по покрывалу руками, залезает под лежащие рядом подушки и находит последний оставшийся презерватив и смазку под диваном. Видимо, оставить это всё там после прошлого раза казалось наилучшей идеей. Он ловко подхватывает их с пола, кидая презерватив рядом с собой, а у тюбика смазки отщелкивая крышку. — Нашёл? — слышится чуть приглушённый подушкой вопрос Фёдорова.       Слава не отвечает, просто выливает побольше смазки себе на пальцы и немного Мирону между ягодиц. Она пахнет, кажется, чем-то вроде вишни или черешни, в общем — что-то определенно сладкое, а ещё с эффектом охлаждения. Она явно дорогая и выёбистая, Слава всегда брал обычную, но они ей в итоге не пользовались, потому что Окси такое не нравилось. Слава медленно проталкивает один палец, тот входит легко — всё-таки перед ним уже не цепочка, а второй рукой пытается расстегнуть собственные штаны, потому что уже натурально больно.       За первым пальцем идёт второй, они ножницами расходятся в чужой плоти в разные стороны, растягивая и заставляя Мирона нетерпеливо вилять бёдрами. За вторым идёт третий, Слава двигает пальцами плавно, не спеша, давая партнеру привыкнуть и не желая доставить дискомфорт. Мирон учащённо дышит, медленно касается собственного члена, плавно двигая рукой вверх-вниз, и тогда Машнов понимает — уже можно. Аккуратно вытаскивает пальцы с тихим хлюпаньем, распечатывает презерватив, раскатывая его по собственному члену, и медленно входит полностью.       Мирон вокруг сжимается ахуенно, как будто впервые, тихо стонет, хватаясь руками за и без того смятую простынь. Слава к его спине грудью прижимается, руки на талию кладёт, в затылок целует быстро, смазанно. Двигаться начинает, сначала медленно, не спеша. Потом, естественно, ускоряется, выбивая из Мирона прерывистые, заглушаемые подушкой стоны, сам не сдерживается, шею кусает, лопатки. Почти до синяков сжимает талию, насаживая Мирона на себя до самых яиц. — Даже не просыпаясь, мой член, а я улыбаюсь ей и понимаю, что фатально потерян, — шепчет ему на ухо Слава. — А говорил, что не слушаешь… — Голос твой нравится, а сам альбом хуйня, — смеётся Карелин, замедляя темп на пару секунд. — Уёбок…       Фёдоров переворачивается, ноги Гнойному за спину закидывая и притягивая к себе, целует-кусается. Стонет в губы, когда Слава, приближаясь к кульминации, его член своей рукой обхватывает, двигаясь в своём собственном темпе.       Кончают одновременно, Окси в спине выгибается и губу до крови закусывает, упираясь лбом в Славкино плечо. Машнов ещё пару резких движений делает и тоже застывает, а потом на Мирона сверху валится, лежит так пару секунд, слизывая пот с тонкой шеи, медленно выходит. Размазывает чужую сперму со своей руки, по красивому Оксимироновскому животу, (Мирон шипит что-то про то, какой Слава «мерзкий») и, стягивая с себя перезравтив, в узелочек завязывает.