июльское солнце и цветы репейника

Хёнсан сидит на шоколадного цвета кожаном диване и думает только о том, что Ёнсо, расположившийся на мягкой спинке в обнимку со своей гитарой, выглядит потрясающе. Съёмка только что подошла к концу, поэтому вокалист вне объективов камер заметно расслабляется и больше не ищет взглядом хоть что-то, за что может зацепиться глазами где-нибудь в стороне и то и дело бросает взгляды на младшего, рассматривает его от белых мысков голубых конверсов, абсолютно по-вандальски стоящих на сидении, и до уложенных чернильных волос на макушке, и чем больше он смотрит, тем громче в груди колотится сердце, которое сжимается так болезненно, но так хорошо. Ёнсо до ужаса хорошенький, он улыбается так ярко, когда остаётся доволен тем, что сыграл без единой случайной помарки, и Ха благодарен судьбе уже просто за то, что тот просто существует в его пространстве, потому что теперь оно не кажется тамим холодным и тёмным. Для Хёнсана Ёнсо всё равно, что путеводная звезда. Ким хорошо ладит с Джинхо. Они постоянно болтают о чём-то и вертятся рядом друг с другом, старший с ним всегда снисходителен и позволяет просто дурачиться, спускает с рук любые шалости и по-отцовски касается волос изящной ладонью всякий раз, когда хочет подбодрить, похвалить или утешить. Хёнсану так хочется тоже, но смелости не хватает даже на то, чтобы начать разговор первым, поэтому он почти всегда остаётся в стороне и молча наблюдает за весельем. Аиль так же касается выцветше-красных волос самого Ха, потому что утаить от него долгие взгляды в сторону младшего не получается. Но думает, что Хёнсан тоже хотел бы такого отношения, но не требует, потому что он старше, а большие мальчики не должны сражаться за внимание. Он искренне пытается делать всё, чтобы второй вокалист не чувствовал себя обделённым в чём-либо, поэтому открыться ему для Хёнсана проще всего. Младший никогда не делится тем, что у него на душе, но Чонхун научился чувствовать по взгляду вечно печальных глаз, когда что-то совсем не так, поэтому когда Хёнсан незаметно пытается подсесть поближе, он придвигается к младшему сам, укладывает его голову на своё плечо, и ласково перебирает пальцами выжженные пряди на затылке. Этого вполне достаточно, чтобы создать вокруг Ха хрупкое ощущение безопасности и хоть на мгновение избавить от разрушающих мыслей, не покидающих его разум даже во сне. Хёнсан Аилю очень благодарен. Ха никогда не делится о тем, что у него на душе, но Чонхун быстро догадывается, что к чему, и становится для Хёнсана главной поддержкой. Пазл складывается в голове старшего сам собой, и он всеми силами пытается сгладить тяжесть чувств, которые младшему до этого не с кем было разделить, и он искренне благодарен фронтмену за то, что тот просто есть и за то, что тот из раза в раз оставался с ним в студии, когда возвращаться в пустую квартиру было слишком тошно. — Как давно ты понял? — Чонхун, сидя на полу, неторопливо пил пиво из самой обычной чашки, потому что стаканов не нашлось. Он не ждал, что Хёнсан будет отвечать ему сразу и давал столько времени, сколько необходимо было на поиск ответа, и понимающе кивал, если тот оставлял какой-то из вопросов без такового. Ха чувствовал себя виноватым за то, что не мог доверить все свои мысли лучшему из всех возможных хёнов, но изо всех сил старался делиться тем, что не было так страшно озвучить. — Со второго или третьего раунда? — Без подробностей и ёмко, но зато на все сто процентов честно. — Не знаю. Просто понял, что что-то не так. Это самое «не так» ощущалось волнительной тяжестью в груди и беспорядком в голове, возникающих всякий раз, когда в поле зрения появлялся Ким Ёнсо. В их первую встречу гитарист казался настолько трепетным и очаровательным, что не умиляться попросту не выходило. Несмотря на то, что сам Хёнсан был не сильно старше, его хотелось нянчить, как ребёночка, баловать чем-нибудь вкусным, когда тот дулся, если что-то не выходило с первого раза, и Ха сперва думал, что через этот этап проходят все, кто оказывается с гитаристом рядом и что это нормально, но когда он почувствовал в себе желание покрепче обнять, зарыться носом в тёмную макушку и вдохнуть запах чужого шампуня всей грудью, то вдруг понял, что оказался единственным, кто на невидимой развилке свернул не туда. Ёнсо был настолько прекрасным во всех возможных направлениях, что Хёнсану казалось, что он не имеет права даже просто на него смотреть, но тайные, полные безграничного восхищения взгляды были единственным, что он мог себе позволить. Касаться младшего было до жути страшно. — Что ты собираешься с этим делать? — Голос Аиля разбивает образ Ёнсо, в мельчайших деталях возникший в мыслях, и Хёнсан потерянно жмёт плечами. Они слишком разные. Ёнсо — воплощение полуденного июльского солнца, звонкого пения птиц и полевых цветов. Он ярко сияет и всегда щедро дарит окружающим свои золотые тёплые лучики, и его просто невозможно не любить. Хёнсан же скорее похож на пустынный морской берег в шторм, разбитые коленки и ветер, воющий где-то под крышей. Он с трудом мог представить себе вселенную, где они могли существовать вместе, и никуда от этого было не деться. Аиль тяжело вздыхает и тянет к младшему руки, заключает в объятия и пытается согреть так, как может, не отпускает, пока не чувствует, что Ха хочет этого сам. Благодаря Аилю всегда становится легче. Хёнсан с самого начала знал, что брать с собой в бар Ёнсо — абсолютно отвратительная идея, но их гитарист был достаточно взрослым, чтобы самостоятельно принять решение, и Ха не мог принять его вместо младшего. Он ещё не успел привыкнуть к тому, что Киму теперь тоже можно наливать, поэтому невольно теряется и на время выпадает из оживлённого обсуждения. Скорость, с которой время неумолимо мчится вперёд, пугает до жути, и Хёнсан топит этот страх в горьком вермуте. Не самое лучшее начало для посиделок, которые обещали длиться долго, но пиво уже не способно было заглушить какофонию в голове. Он пытался выхватить из этого бесконечного нагромождения отдельные мысли, но те доставались невнятными обрывками и не имели абсолютно никакого смысла, и раз не получалось их упорядочить, то жизненно необходимо было сделать всё, чтобы они все исчезли разом. Алкоголь был для этого лишь условным методом, но всё же проверенным и вполне себе рабочим, если вовремя остановиться. Ёнсо нельзя было позволять переступать порог бара, нельзя было давать ему в руки стакан виски с колой и совершенно точно нельзя было сажать напротив Хёнсана, но для того, чтобы всё исправить, было уже слишком поздно. В мягком свете лампы над столиком пьяный Ким до ужаса забавный, с горящими глазами, ещё более живой мимикой и покрасневшими кончиками ушей он выглядит таким притягательным, что Хёнсану приходится крепче сжимать запотевшее стекло стакана в руках, чтобы те не тянулись к растрёпанным чернильным волосам. Ха чувствует, что окончательно проигрывает, когда гитарист ловит его взгляд, заглядывает, кажется, в самую душу, и вздрагивает, когда пальцев касаются чужие. Гитарист забирает стакан, делает глоток и недовольно морщится, возвращая стакан обратно, потому что после содержимого собственного ему ну совсем невкусно. Хёнсан впервые за долгое время смеётся, потому что выбранный напиток всё равно не такой горький как чувства, которыми он не может поделиться, и в который раз убеждается в том, что они слишком разные. Ёнсо спешно запивает вермут приторной сладостью, и всё становится не так плохо. Наверное, для такого он, в отличие от вокалиста, просто ещё недостаточно взрослый. Хёнсан разморенный выпивкой, совершенно теряет в памяти окончание вечера и находит себя уже вне бара, когда прохладный весенний ветер хлещет по щекам. Кажется, он должен был проводить Ёнсо до студии, потому что появляться дома в таком состоянии мальчику из приличной и строгой семьи было ну никак нельзя, а там имелся целый диван, на котором можно было спокойно переночевать кому-то одному. Хёнсану оставлять младшего в таком состоянии абсолютно не хочется, поэтому вокалист решает забрать его к себе на эту ночь и увлекает по улице дальше. Ёнсо, едва стоящий на ногах, крепко держится за его предплечье и весело смеётся, когда ненароком спотыкается об собственную ногу. Он доверяет младшему из своих Хёнов на все сто и трепетно жмётся к его боку так, что горячая щека касается плеча, и Хёнсан, укладывая ладонь поверх чужой молится всем известным богам о том, чтобы время в этом моменте остановилось навсегда. Его сердце колотится так громко, что кажется, будио Ким ну никак не может не слышать, но тот продолжает собирать обрывистые фразы в предложения и что-то рассказывает. Вокалист выхватывает лишь часть сказанного, но ему и этого оказывается достаточно: — Хёнсани-хён тоже крутой и очень мне нравится! Ким тараторит, не останавливаясь, и Ха чувствует, как к щекам приливает кровь и становится невыносимо жарко. — Ты здорово поёшь и играешь на инструментах тоже очень здорово, а ещё ты очень-очень красивый и очень-очень хороший! Он, несомненно, запомнит этот вечер надолго. В свете фонарей глаза Ёнсо буквально искрятся, пока он продолжает осыпать Ха комплиментами, которых тот, по его мнению, абсолютно не заслуживал. Ветер треплет волосы и одежду, уносит с собой обрывки фраз, и Ха просто молча слушает и кивает, потому что говорить что-либо боится больше, чем открыть глаза и осознать, что тепло младшего было лишь сном. Вокалист украдкой даже щипает себя, чтобы убедиться точно, и его губы расплываются в улыбке, пока голос в голове твердит отчётливое «нет, совсем нет» на похвалу, озвученную снова. Хёнсан провожает продрогшего Ёнсо в душ. Пока тот отогревается, старший успевает перестелить для него кровать и постелить себе на диване в гостиной, после чего уходит на кухню, чтобы поставить чайник и попытаться согреться самому. Пузатый заварник с чайными листьями едва не летит на пол, когда на животе смыкаются крепкие руки, а плечо даже через плотную футболку опаляет горячее дыхание. Ёнсо ведёт носом от плеча к шее, трётся о чувствительную кожу и вызывает у старшего волну мурашек. Тот в его руках нервно ёжится и отставляет посуду подальше, разворачивается к гитаристу лицом и собирается что-то сказать, но прежде, чем успевает это сделать, чувствует пальцы на затылке и лёгкое давление. Губы Ёнсо мягкие и тёплые, он оттесняет Хёнсана вплотную к столу и целует настойчиво, не оставляет даже малейшего шанса на побег и доламывает старшего окончательно. Ха цепляется за его плечи, как за спасательный круг, но всё равно тонет, потому что не может сопротивляться бурному течению, гитарист тянет его на самое дно, где кислорода совсем не остаётся, позволяет отстраниться только тогда, когда чувствует, что чужие губы становятся солёными. — Что не так, Хёнсани-хён? — Ким не сводит со старшего взгляд, скользит ладонью по его волосам и заботливо стирает с щёк слёзы, но этим лишь провоцирует большее их количество. В глазах Кима больше не видно хмельных звёзд, но вокалисту от этого лишь труднее смотреть в них, он не находит ответ на вопрос и вместо этого просто жмётся к губам младшего своими, оставляет россыпи поцелуев и болезненно сжимает пальцами плечи, но Ёнсо нравится, он позволяет дать волю чувствам и принимает их целиком и полностью. Ха зря боялся. Ёнсо кажется, что они с Хёнсаном во многом похожи. Им нравятся одни вещи, просто они смотрят на них немного по-разному, но это даже хорошо. Так интереснее. Киму нравятся сизые облака, плывущие по июльскому небу, потому что они закрывают собой яркое солнце и дают передохнуть отдохнуть от жары, нравится тишина, царящая на улицах перед самым рассветом, и нравятся цветы невзрачного репейника, потому что они не похожи ни на один другой. Наблюдать на чайками, сражающимися со штормовым ветром, кататься на скейтборде несмотря на падения и ссадины и ветренные осенние вечера он любит тоже, поэтому из всех возможных вариантов он выбирает именно Хёнсана, потому что находит в нём все то, что ему по душе, и ему кажется, что он вполне мог представить тебе вселенную, в которой они вместе. Признаваться в чувствах страшно до ужаса, поэтому он предпочитает ничего не говорить и это, кажется, был самый верный вариант из всех возможных. Хёнсан учится видеть в Ёнсо всё то, что младший видит в нём, и это оказывается настолько просто, что он долго думает от том, почему и как не замечал. Когда тёплая ладонь крепко сжимает его собственную, он больше не сомневается в том, что их с Кимом вселенным, теперь ставшим одной на двоих, однажды суждено было столкнуться.