Ты пахнешь домом

— Пошли на свидание. — Что?       Сынмин открывается от книги и нерешительно поднимает взгляд. — Пошли на свидание, говорю.       Чонин смотрит исподлобья, у него на щеках румянец, и пальцы теребят шнурок шорт. Альфа ужасно переживает, но храбро дожидается ответа — даже взгляда не отводит. И Сынмин не может сдержать ласковой улыбки, смотря на своего отважного альфу.       Но он раньше никогда не проводил с Чонином время в романтическом контексте, поэтому ему неловко и даже немного тревожно, и омега сам не сразу замечает, как губы, растянутые в улыбке, начинают дрожать. — Хён, ты можешь подумать, если надо, — тут же спохватывается Чонин, хотя у самого от волнения мелко подрагивают пальцы и голос становится низким и сдавленным. — Но если что, я в субботу буду ждать тебя в три часа дня в парке.       Он проговаривает всё это на выдохе и, метнув на Сынмина ещё один быстрый взгляд и неловко поджав губы, неуклюже поворачивается и немного деревянно, но торопливо выходит из комнаты.       Омега измученно выдыхает и захлопывает книгу. Как же тяжко вступать с кем-то в отношения! Мучиться от смущения и неловкости, не знать, с какой стороны подобраться к человеку, чувствовать тошнотворное волнение перед каждой встречей, даже если очень хочешь провести с ним время!       У Сынмина, так-то, полноценных отношений до вступления в стаю не было. Он только в старшей школе встречался с альфой из своего класса, но они оба делали это скорее из скуки, вне уроков виделись не чаще раза в неделю и даже ни раза не поцеловались. А сейчас, когда у Сынмина семеро потенциальных мужчин, это сбивает его с толку: у него близость пока была только с Минхо, и целовался он пока с ним, Чанбином и Чаном, и с Хёнджином немного пробовал, но всё ещё, когда дело доходит до отношений, Сынмин очень смущается и ему трудно преодолеть первоначальные неловкие чувства. И что делать с Чонином, он не понимает.       Конечно, внутренне он хочет согласиться. Вся его душа тянется навстречу младшему альфе, но её тревожная часть не позволяет прийти к Чонину и сказать: «Я на тебя заглядываюсь последний месяц, поэтому естественно пойду с тобой на свидание».       Сынмин взлохмачивает волосы и удручённо стонет. Ему и поговорить об этом не с кем: Минхо до понедельника уехал домой, Хёнджин и Феликс — на дэнс практике, Джисон приболел, а Чан и Чанбин в студии.       Хотя…       Старшие альфы должны скоро закончить, потому что по настоянию Минхо они теперь работают только до семи вечера, а потом он назначает им санкции, так что можно попытаться проникнуть к ним в студию. Чан точно не откажет в совете.       Омега бросает взгляд на часы, прикидывает, что у него есть минут пятнадцать на сборы, если он хочет успеть к семи. Конечно, на вечернем созвоне Минхо будет ругаться, что альфы задержались, но быстро растает, когда узнает, что они сделали это ради Сынмина. Может, Минхо и не всегда это показывает, но он очень дорожит каждым членом своей стаи.       Сынмин натягивает на себя джинсы, путаясь в штанинах, надевает свежую футболку, набрасывает ветровку. Он ещё не опаздывает — к счастью, до агентства пешком минут десять — поэтому успевает перехватить кусочек яблочного пирога, который утром испёк Феликс. У их нежного омеги дар — готовить невероятную воздушную выпечку.       В агентство Сынмин приходит быстрее, чем ожидает: он перед предстоящим разговором, почему-то, волнуется, поэтому невольно быстрее шагает. Поднимается на этаж, выделенный их группе под тренировочные залы, студии записи, душевые, комнаты отдыха, кафетерий, проходит в дальнюю часть коридора и, свернув, приближается к студии альф. И с каждым шагом идёт всё медленнее, словно тревожность физически давит на плечи.       Он замирает перед дверью и нерешительно сжимает ручку, прислушиваясь к звукам внутри. Чан что-то напевает, то и дело проигрывая отрывки новой песни, щёлкает мышкой, стучит по синтезатору. Эти звуки чувствуютсячем-то тёплым и родным, как дневное солнце, порхающее летом по ветвям сосен. И они вселяют покой — ведь это Чан, его альфа, его вожак, поэтому ему не о чем переживать. Сынми дотрагивается до ручки и собирается потянуть дверь, но вдруг улавливает легкий древесный запах и оборачивается.       Чанбин неторопливо идёт к нему, держа стаканчик в руке, мягко, но удивлённо улыбается. — Минни? Ты почему тут? Всё хорошо? — Не знаю, — честно отвечает Сынмин. — Я пришёл кое-что обсудить с Чаном.       Он слегка запинается, когда понимает, что своим заявлением поставил Чанбина в неудобное положение: тот теперь будет чувствовать себя лишним или вытесненным с законного рабочего места. Омега поджимает губы и отводит взгляд, нежный ирис постепенно потухает и приобретает кислый оттенок. — Эй, Минни, — зовёт Чанбин, сразу почувствовав перемену в настроении своего омеги. — Не грузись.       Сынмин вздыхает и смотрит на альфу. Голос пропитан досадой, когда омега выдавливает: — Мне просто жаль, что я пришёл без предупреждения и помешал тебе работать. — Сынминни, детка, — воркует Чанбин, подходя почти вплотную. — Во-первых, ты можешь приходить в любое время: мы всегда тебе рады. Во-вторых, рабочий день уже закончился, а я только вышел за водой для Чана. Мы уже хотели собираться.       Сынмин смотрит на наручные часы. Действительно: уже без трёх минут семь, а у него время отстаёт минут на пять, так что Чанбин прав. Неясное чувство надуманного сожаления отрывается от души липко-пушистым чёрным комком и исчезает в воздухе. Он же на самом деле имеет право заваливаться к своим парням так же спонтанно, как они приходят к нему на уроки вокала, и не должен чувствовать себя неудобно. Сынмин — полноценный член стаи — так почему он не может заглянуть в студию, чтобы полюбоваться своими парнями с той же мягкой нежностью, с которой они смотрят на своего омегу, когда он поёт? — Я подожду в кафетерии, — говорит Чанбин, поглаживая Сынмина по предплечью. — Возьми столько времени, сколько нужно, хорошо? Поговори обо всём, что тебя волнует, и не переживай: Чан прекрасный слушатель и не менее прекрасный советчик. Всё, иди.       Альфа мягко подталкивает Сынмина к двери, и тот, обернувшись через плечо, дарит Чанбину благодарную улыбку. Они рядом. Всё хорошо. Теперь омега даже не понимает, почему так волновался, когда только пришёл.       Сынмин тихо открывает дверь, заглядывает внутрь. Чан всё ещё сидит за ноутбуком, пощёлкивая клавиатурой. Кажется, он уже сохраняет трек, подписывая файлы исходников, и даже сейчас его сосредоточенность выглядит очень привлекательной.       Омега стучит о косяк, потому что не хочет напугать Чана, увлечённого ноутбуком, внезапным появлением, и альфа, оторвавшись от экрана, щурит глаза. — Чан, я поговорить хотел.       Вожак тут же отодвигает ноутбук и похлопывает по дивану, подзывая. — Что случилось, Сынминни? — спрашивает Чан, притягивая омегу в объятия. — Что случилось у моего очаровательного щенка?       Сынмин смущённо урчит, заставляя альфу рассмеяться, и ёрзает, удобнее устраивая голову на его груди. Он вздыхает и берёт ладонь Чана в свою, сплетая пальцы: так спокойнее, так привычно. — Что бы ты сделал, если бы кто-то из стаи пригласил тебя на свидание? Ну… кто-то, кто в последнее время занимает все твои мысли? — О, кто-то украл сердце нашего Минни? — воркует Чан, поглаживая омегу по волосам, и Сынмин стыдливо сопит, и его ирис расцветает яркими взбудораженными нотками. — Я просто… ммм… Меня Чонин позвал погулять, и я хочу, потому что давно мечтаю остаться с ним наедине… Иногда засыпаю и думаю: а каково это — быть к нему максимально близко? держаться за руки, обниматься, целовать его, заниматься с ним… сексом? — добавляет он смущённо. — Но я боюсь. Вообще не знаю, что делать, когда мы будем вдвоём в непривычной обстановке. Я и Йени всегда подшучиваем друг над другом, как обычные друзья, но на свидании всё будет по-другому — более романтично, что ли? — а я не привык к такому. Мне кажется, я сгорю от стыда и всё запорю.       Чан усмехается, поворачивает голову и подаётся вперёд, чтобы оставить на виске Сынмина несколько долгих поцелуев. — Малыш, всё не так страшно, как тебе кажется. Конечно, в обществе есть определённое представление о том, как люди ведут себя на свиданиях, но это не значит, что ты должен вписывать вас в эти рамки. В мире куча пар, которые выросли из друзей, и, когда они начинают встречаться, не многое меняется: да, они становятся более тактильными, нежными, у них немного изменяются права и обязанности, но в целом отношения остаются такими же. Если они подкалывали друг друга раньше, они продолжат это делать. Если смотрели фильмы и бегали по утрам, они вряд ли бросят старые привычки. Тут дело в другом: люди не изменяют свои отношения — они углубляют их. Делают более качественными, открывают новые грани, немного подстраивают под романтику. Это как дом, покрашенный в новый цвет: внешне выглядит по-новому, но сути своей не меняет.       Альфа приостанавливается, чтобы коснуться губами губ задумавшегося омеги. Тот только хихикает и начинает поглаживать пальцы Чана обеими ладонями. — А потом посмотри сам, — продолжает лидер, — ты в последнее время очень вырос над собой: переборол столько страхов, большую часть неуверенности, стал гораздо смелее! Раньше ты зажимался и даже думать о сексе боялся, — омега кивает, вспоминая их не особо приятное общее прошлое, — а сейчас сам говоришь о нём. Ты изменился, Сынмин — и, самое главное, в лучшую сторону — поэтому разреши себе быть настоящим. Если смущаешься, смущаться; если боишься, бояться; если любишь, любить. И говорить, говорить, говорить — бесконечно говорить! — чтобы партнёр знал, что ты чувствуешь. А потом, ты думаешь, Чонин не переживает? Он неделю не решался подойти к тебе. — Серьёзно?.. — выдыхает Сынмин, и уголки его губ взметаются вверх в восторженной улыбке. — Конечно, серьёзно, — отвечает Чан. — Он тоже приходил ко мне поговорить и очень долго обдумывал, как подобраться к тебе. И, видимо, решил идти напролом, что не плохо, но в случае с тобой не особо эффективно: ты же не привык к такому, поэтому напугался. Но такой уж Нинни: в нём пока бьёт необузданная кровь юного альфы, так что ему сложнее контролировать свои порывы. Поэтому не вини его. И себя тоже. Просто доверься ему — и всё пройдёт хорошо.       Сынмин жмётся к Чану, желая оставить на себе побольше его запаха, и вожак, поняв омегу с полуслова, гладит его везде, куда сумеет дотянуться, натирая ароматом хвои. Сынмин жмурится, чувствуя уверенность в грядущем дне и быстро, но мокро целует Чана в губы. — Пошли: нас ждёт стая, — улыбается вожак и, поднявшись с дивана, тянет омегу за руку. — Найди Чанбина, а я пока досохраняю трек.       Сынмин кивает, млея от ласковых поглаживаний по спине, и, переполненный сладким чувством счастья, бежит в кафетерий. — Бин! — зовёт он, врываясь внутрь, и альфа тут же встаёт из-за стола и подходит ближе. — Всё прошло хорошо? — спрашивает Чанбин, и притягивает Сынмина за талию. Этот жест властный, но омеге так нравится ощущать контраст: быть хрупким в руках сильного уверенного альфы. — Просто отлично, — мурлычет Сынмин. — И я очень хочу поделиться с тобой своим счастьем.       Чанбин удивлённо поднимает брови, но тут же понимающе улыбается, когда омега целует его, без стыда полизывая чужие губы. Чанбин взрыкивает, давя на талию Сынмина сильнее, крепко обнимая его, и зеркалит движения его языка, упиваясь ярким цветочным запахом, смешавшимся с ароматом дерева. — Идём, — наконец оторвавшись, хрипло бормочет Сынмин. — Чан, наверное, заждался. — Ничего: он свои поцелуи тоже получил, поэтому пусть не раздражается. — Откуда ты знаешь?.. — У тебя тинт размазан с тех пор, как ты вышел из студии, — довольно отвечает Чанбин, и омега стыдливо кряхтит, выбегая за дверь.       Альфа косится на часы, которые показывают половину восьмого и ухмыляется. Может, когда на созвоне Минхо будет ругаться за опоздание, рассказать ему, чем они втроём занимались? Пусть немного позлится, что не может получить ласку от своего омеги: ему иногда полезно для профилактики.       Чонин до тошноты переживает. Чан, конечно, говорил не пытаться предвосхищать чужие слова и действия, но тяжело не рисовать в голове ужасные картинки, пока ждёшь желанного омегу и гадаешь, придёт он или нет. Честно, он не решился спросить Сынмина напрямую, поэтому в субботний солнечный день сидит в одиночестве на скамейке в парке, надеясь на лучшее. Это прекрасный способ обманываться: убеждать себя в том, что омега обязательно придёт — просто он задерживается, потому что долго выбирал одежду для их первого свидания и старательно красился.       Три пятнадцать. Чонин вздыхает, наблюдая за облаками, принявшими смешные формы, но на душе совсем не весело. Отчаяние скребёт сердце, пачкая душу каплями свежей крови, и Чонин впервые думает, что Чан не всегда может быть прав. Выводы каждого человека в какой-то момент разбиваются о реальность.       Альфа поднимается с лавочки, покручивая в пальцах небольшой букет из фиолетового гипсофила, и направляется к урне: не передаривать же его кому-то другому. — Чонин! — вдруг раздаётся сзади, и пальцы альфы замирают, так и не разомкнувшись.       Он оборачивается, боясь, что мог словить слуховую галлюцинацию, но нет: Сынмин идёт к нему, явно запыхавшийся, и то и дело переходит на полубег.       Он светится. В смысле, по-настоящему светится, потому что блестящие ниточки, вплетённые в пряжу пуловера, отражают солнце и искрятся, как весенние льдинки.       Сиреневый цвет невероятно идёт Сынмину. Чонин заглядывается и вздрагивает, когда омега давит на его подбородок, заставляя закрыть рот. — Ворона залетит, — шутит он, и альфа, окинув омегу с ног до головы, внезапно расслабляется: каким-то образом чувствует, что Сынмин не переживает — разве что совсем немного — что у них всё по-прежнему, пусть и можно теперь наклониться и поцеловать омегу в губы. — Спасибо, что пришёл, — слегка улыбается Чонин, неловко промаргиваясь. — Я боялся, что ты мне откажешь. — Я тоже боялся, — отвечает Сынмин. — Что откажу. Но договорился с собой и убедил своего омегу, что встреча с тобой нужна нам обоим, и поэтому я здесь.       Чонин кивает и протягивает руку, и, когда омега, помявшись, проскальзывает пальцами между его, не сдерживается и легко целует внешнюю сторону сынминовой ладони. Честно говоря, даже она кажется сладкой — или, может, так твердит до ужаса влюблённое сердце? — Куда мы? — спрашивает Сынмин, когда они садятся в машину. — Нетерпеливый маленький омега! — дразнится Чонин. — Скоро всё увидишь.       Он выруливает со стоянки и уверенно набирает скорость. И Сынмин честно старается не разглядывать руки альфы, исчерченные напряжёнными венами.       Они какое-то время едут по трассе, отдаляясь от города, и омега постоянно вертит головой, с любопытством разглядывая всё вокруг. — Скоро? — в очередной раз спрашивает он, и Чонин усмехается. — Через пять минут.       Омега довольно выдыхает, ёрзает и быстро дёргает за ручку двери, когда Чонин заканчивает парковаться. — Сиди, — бросает альфа и, выйдя из машины, открывает дверцу Сынмина и подаёт ему руку. Омега смущается, но уже увереннее прихорашивается под взглядом своего альфы, постепенно свыкаясь с мыслью, что заботливое обращение причитается ему по праву рождения.       Он вкладывает руку в ладонь Чонина и выходит наружу. И, вроде, нужно куда-то идти, но он замирает перед альфой, о котором мечтал весь последний месяц, и смотрит, смотрит, смотрит на него и не может насмотреться на тонкие черты чонинова лица, на тёмные пушистые волосы, на глаза, полные трогательного тепла. Ему так сильно хочется стоять здесь бесконечно. Он так сильно в Чонина влюблён. — Пошли уже, — воркует альфа и тянет омегу вверх по улице.       Они сворачивают на перекрёстке и, спустившись по лестнице, идут по длинной узкой улочке. Сынмин уже хочет снова спросить, когда они будут на месте, но останавливается и заворожённо выдыхает: за расступившимися домами ярко-синей гладью блестит огромное озеро. — Как ты его нашёл?!. — восклицает Сынмин и почти бегом направляется к столбикам причала. — Я очень старался спланировать лучшее свидание, — отвечает Чонин, нагоняя омегу и приобнимая его со спины. Он выглядит гордым, довольным впечатлением, которое сумел произвести на Сынмина. — А что мы тут будем делать?       Чонин отступает на шаг и хитро щурит глаза. — Кататься на катамаранах.       Сынмин чувствует, как тепло из сжавшегося от восторга сердца заполняет грудь и бьётся под рёбрами трепетными мягкими взмахами. Он же пару недель назад в разговоре с Чонином только мельком упомянул, что хотел бы прокатиться на катамаране, а тот умудрился запомнить это и привезти его к озеру за двадцать километров от Сеула.       Если у Сынмина спросят, как выглядит идеальный парень, он укажет на свою стаю. Если спросят, как выглядит идеальный младший парень, кивнёт на Чонина.       Это аксиома. По-другому и быть не может.       Чонин щёлкает омегу по носу, возвращая в реальность, и Сынмин ничего не может поделать с нежностью, которая бежит по лицу, превращая его губы в улыбку, и дышать будто становится легче, когда альфа смотрит на него исподлобья — так же, как тогда, в его комнате — и кончики его ушей розовеют.       Чонин тоже смущается. Сынмин не один. Всё будут хорошо.       Он сам тянет альфу на пирс, прыгает на месте, пока Чонин платит за аренду катамарана, и уже почти влезает в него, но альфа дёргает омегу на себя, убеждается в том, что катамаран стоит вплотную и не оттолкнётся от пристани в самый неподходящий момент, и только после этого пропускает Сынмина вперёд.       Наедине с омегой Чонин совсем другой: да, по-прежнему отпускает шутки, но окутывает его такой щемящей заботой, что Сынмин чувствует себя крохотным и защищённым со всех сторон.       «Я люблю тебя», — бьётся внутри, когда Чонин с заливистым смехом брызгает в него водой.       «Я люблю тебя», — раздаётся в сердце снова, когда альфа, почувствовав на озере ветер, набрасывает на плечи Сынмина свою ветровку.       «Я люблю тебя, — тает в груди сладкой ватой, когда Чонин, всё ещё не спеша покручивая педали катамарана, наклоняется ближе и наконец-то целует его. — Я так сильно тебя люблю».       Сынмин опускает ладони на плечи своего альфы, жмётся к его груди. Тихая доверчивость топчется маленькой птичкой где-то в груди, когда он поддаётся мягким поглаживаниям альфы и неторопливым движениям его губ.       Он дышит, бесконечно дышит его ароматом, силясь понять, чем Чонин пахнет, вдыхает снова — и в душе что-то вспыхивает с новой силой, когда он наконец-то понимает.       Чонин пахнет не чем-то определённым, вроде ромашки Ликса или вишни Джисона, а целой смесью ароматов: чем-то тёплым, дымным — так у бабушки зимой пахнет затопленная печка; чем-то сладким, воздушным — так стелется с кухни аромат испечённых мамой булочек; чем-то свежим, смолянистым — так оседают в лёгких стружки, когда папа вырезает для тебя деревянную игрушку.       Чонин пахнет трепетом, заботой, любовью. Он пахнет домом. И Сынмин готов возвращаться в этот дом снова и снова, раз альфа раз за разом со смущённой уверенностью распахивает для него дверь.