oh, what a sin

Щелчок серебряной зажигалки был громким, когда пламя потухло, тлеющий кончик сигареты в его руке, стал вишнево-красным. Дым лениво плыл по воздуху, мужчина следил за ним глазами, пока он скручивался и поднимался к небу. Раньше он курил вместе с другими, но сейчас один. Человек его положения вообще не должен курить, хотя бы, когда находиться на святой земле, но Галлахер не мог найти в себе сил на то, чтобы не наплевать на это. Его ждали прихожане внутри, а вместо того, чтобы пойти к ним, он спрятался в зарослях виноградной лозы, разросшийся по всему зданию. Задняя половина его церкви, широкая и более темная из-за старого кирпича, стелилась вдоль линии железной ограды и создавала небольшое скрытое место, где Галлахер мог покурить без лишних глаз. Люди, конечно, подняли бы шум, если бы прознали, что Галлахер на самом деле не верил в то, что сам же проповедовал, что он был священником по чистой случайности. Солдат вернувшийся домой после сражений, в которых он по-настоящему никогда не мог остановиться, от которого ушла жена с ребенком, все сбережения которого, были потрачены на карточные игры и стаканы крепкого бурбона. Вся прошлая жизнь развалилась, и после того, как его дом сгорел, и он оказался на пороге церкви ни с чем, кроме единственного пакета с одеждой, соответствуеющей его званию. Последний священник был хорошим человеком, благочестивым, мягким, таким, который попал бы на небеса, если бы они существовали. Но он не заставлял Галлахера становится таким же праведником, все, что от него требовалрсь – пару раз в неделю прочитать несколько бессмысленных молитв, чтобы получить бесплатное, комфортное жилье и сытную пищу. Это, конечно, не было гламурно, и он часто скучал по неотъемлемым вещам своей прошлой жизни: обжигающему вкусу спиртного, когда оно скользило по горлу, адреналину от драки, смеху товарищей, сексу.. Всё это, несомненно, – прекрасно. Смяв сигарету пальцами, он выбросил её в старый цветочный горшок, внутри которого было грязно от гниющих листьев, застарелой дождевой воды и еще более старых сигарет. От него пахло грехами, но эти прихожане, эти добрые, религиозные люди, которым, кроме него, больше не кому было помочь, после смерти прошлого святого отца, не сказали ни слова. Ни один из них никогда не осмеливался высказать свои мысли насчёт нового священника, и за те два месяца, что он был здесь, ни один из них не перестал приходить на проповедь, опасаясь, что их светлая душа будет запятнана. Будто, если бы Бог существовал, он бы не впустил их в Рай за то, что они пропустили одну молитву. Сквозь тяжелую деревянную дверь, отделявшую покои от нефа, до него доносился ропот паствы, и он раздраженно заскрипел зубами. Проповедь длилась всего час, после чего он мог отойти и позволить праведникам помолиться вместе и за друг друга, возможно, даже выскользнуть на улицу, покурить еще раз. Жена часто говорила ему, что сегодня или завтра, сигареты сведут его в могилу в раннем возрасте, и теперь он обнаружил, что не противиться этой мысли. Старая травма, полученая в бою, навсегда изменила его походку, сделав её характерно выделяющейся, из-за чего он ощетинился - ему не нравилось, когда его замечали, - но был замечен прихожанами ещё до того, как занял свое место во главе церкви. ✧.* Воскресные вечера были его любимыми. После утренней службы все прихожане благодарили его, даже те, кто смотрел на него с усмешкой и осуждением во взгляде, зная, что он не был по-настоящему набожным. Они могли бы загнуться, ему, блять, было бы все равно. Ещё в эти вечера милые старушки из церкви помогали ему прибираться, предлагали ему пироги и ласково ворковали с ним. «Простите, что я говорю такие вещи, отец, но если бы вы не были человеком Божьим, моя дочь была бы без ума от вас!» Он не собирался рассказывать им, что никогда не приносил обет безбрачия, потому что это может слишком сильно потрясти их бедные сердца, а он не хотел нести ответственность за то, что выбросил мешки с костями на задний двор церкви. Из всех присутствующих они, вероятно, были самыми терпимыми, поэтому он старался, относился к ним по-доброму. Они всегда уходили последними, перекидывая вязаные сумки через свои хрупкие локти, и, болтая, спускались по ступеням церкви. И тогда, к счастью, Галлахера наконец-то оставляли в покое. Редко кто приходил в церковь в воскресные дни. Время от времени кто-нибудь мог заявиться, но это было достаточно редко, чтобы Галлахер чувствовал себя в безопасности и вышел еще раз покурить, оставив дверь между своими покоями и нефом открытой. Снаружи подул легкий ветерок, унося с собой запах дыма, и он застонал, недовольный собой. Завтра кто-нибудь почувствует запах табака, и на него наверняка будут коситься ещё больше. Не то чтобы его это волновало, но это порядком действовало ему на нервы, в особенности, остроты во время исповеди. Солнце опускалось все ниже, и, наконец, тепло сменилось прохладой в воздухе. Он закрыл окна и двери. Длинные полосы света были разбросаны по всему нефу, угасающие лучи превращали весь собор в калейдоскоп, когда самое солнце опускалось все ниже, и ярко горело, пока ему на смену не пришла луна. Галлахер зажег несколько свечей, стандартная процедура на случай, если кто-то придет в церковь ночью, затем прибрался на алтаре и ушёл в свою комнату. Он лег спать, не помолившись. ✧.* Когда он проснулся на следующее утро и, шмыгая носом, направился в ванную, отлить, он заметил, что дверь между его комнатой и нефом приоткрыта - несмотря на то, что он запер её, когда уходил спать. Волосы у него на затылке встали дыбом, он высунул голову наружу и почувствовал, как у него отвисла челюсть, а затем, скривившись, захлопнулась. Все свечи, даже те, которые он не зажигал, сгорели дотла. С подсвечников стекал воск, образуя лужицу и застывая на каменном полу, на алтаре, на краях некоторых скамей. Тот, кто решил подшутить над церковью, наверняка попадет в ад, если таковой существует. Галлахер удалился в ванную и смирился с тем, что ему предстоит целый день убирать оплавленные свечи. В понедельник к нему никто не зашел, возможно, горожане объединились, чтобы разгромить церковь, и все они одновременно почувствовали себя виноватыми, хотя это теория казалось маловероятной. Если бы он им так сильно не нравился, они могли бы просто перестать приходить. Во вторник церковь посетила группа из нескольких служанок, а в среду пришел подросток, чтобы признаться в мастурбации, это всегда было чертовски неловко. Неделя тянулась медленно, но свечи больше не догорали, даже после того, как Галлахер старательно заменил их все и заставил себя бодрствовать больше обычного, чтобы перехватить любого, кто войдет, чтоб доставить проблемы ему и его дому. Тот факт, что кто-то смог войти, не разбудив его, заставил Галлахера почувствовать себя псом, обнюхивающим и кусающим все и вся, что попадалось на глаза. Он чувствовал себя сумасшедшим. Пока снова не проснулся в следующий понедельник и не обнаружил, что снова спал так крепко, что кто-то смог войти и снять все библии со спинок скамей и разбросать их по сиденьям. На следующий день он опросил прихожанок, не видели ли они чего-нибудь странного в церкви, но все они пожимали плечами и щебетали, ни одна из них не имела ни малейшего понятия, о чем он говорит. Это продолжалось несколько недель, и как бы он ни старался не заснуть, он все равно засыпал, а утром обнаруживал, что что-то оказывалось не на своем месте. После первого случая прошёл месяц, и Галлахер, наконец, смог не заснуть, до глубокой ночи неподвижно стояв посреди своей комнаты. Как только он услышал шорох в церкви, распахнул дверь и обнаружил виновника своих беспокойств. –Э-э, кто вы? –Можешь обращаться ко мне, как к Сандею. –Хорошо, Сандей. Почему вы портите мою церковь? –Церкви принадлежат Ему, а не какому-то смертному человеку. –Перестаньте выпендриваться. Вы вандал. –Я просто пытался, - мужчина сделал паузу, - передать Его недовольство тобой. – О, да? –Да, священник, чья набожность оставляет желать лучшего. Галлахер почувствовал, как от злости у него отвисла челюсть, и стиснул зубы. После первоначального шока от того, что он обнаружил в церкви крайне верующего незнакомца, а не группу подростков или кого-то в этом духе, уделил момент разглядыванию мужчины со странным именем. У него была светлая кожа, бледнее, чем у большинства представителей рабочего класса, которые загорели от работы на фермах и в садах. И аккуратный, гораздо более опрятный, чем фабричные рабочие или простые горожане, которые зарабатывали на жизнь ручным трудом. Его костюм был ярко-белым, почти ослепительным в своем совершенстве, с пастельными акцентами вставками и ботинками, начищенными до неприятного блеска. Он был стройным, с тонкой талией, переходящей в стройный торс, и довольно женственным для мужчины лицом. Его черты были мягкими и резкими одновременно, словно произведение искусства, высеченные самим Бернини. Острый подбородок и мягкие губы, угловатая челюсть с округлыми скулами, длинные ресницы расходились веером, когда он медленно моргал, словно довольный кот. Волосы были длиннее, чем у большинства мужчин, светлые и мягкие на вид. Но самое поразительное в нём - крылья, которые росли у основания его черепа, такие мягкие и пушистые, что почти сливались с его волосами. –И кто вы такой, чтобы выносить такие суждения? –Сандей, ангел Божий. –Хорошо, я понял - Галлахер шагнул ближе, обнаружив, что, несмотря на то, как Сандей держался, гордо вздернув подбородок, изящно сложив руки на груди, он был намного меньше самого Галлахера. –Послушайте, мои рабочие часы закончились. Приходите завтра, чтобы почитать мне морали. –В служении Ему, нет места нерабочим часам. –Послушай, он никогда ни чёрта для меня не делал - Галлахер ткнул пальцем в грудь Сандея. Мужчина даже не вздрогнул. – Так что я не собираюсь из кожи вон лезть ради Него. –Восхитительно - В голосе Сандея звучало что угодно, но только не восторг. –Неужели? - Галлахер закипел от злости. Серебряная зажигалка оказалась у него в руке, он начал крутил ее между пальцами и щелкал, борясь с желанием вытащить ангела за шиворот через парадную дверь и вышвырнуть на крыльцо. –А теперь проваливай. –Ты же не собираешься курить в Божьем доме? Сандей застыл на месте, наблюдая, как священник достает сигарету и зажимает ее между губами. –А что, если собираюсь? Насколько помню, здесь живу я, а не Он - При этих словах сигарета скользнула меж его губ, золотистые глаза Сандея проследили за ней, прежде чем он быстро, как вспышка, протянул руку и выхватил её. Галлахер моргнул, наблюдая, как тонкие пальцы скомкали и разбросали сухие табачные листья по мраморному полу. –Теперь вы взяли и испачкал Его дом, разбросав мусор по всему полу. –Прибери это, пёс. –Для того, кто называет себя ангелом, вы ведёте себя слишком не по ангельски. Вы просто мудак. Разве вы не должны быть добрыми, святыми душами? –То, что вы ведёте себя не в Его интересах, - это богохульство, которого я терпеть не могу. –Тогда вы верите себя в Его интересах. Галлахер вытянул ногу и поймал Сандея за колено, резко дернув ею вперед, отчего ангел буквально споткнулся. Его колени ударились о мрамор с отвратительным хрустом. –Стойте на коленях, ангел. Склоните голову и молитесь. Попросите у него прощения за разрушения, которые вы здесь устроили, просто потому, что решили, что вам не нравится, как я управляю своей церковью. Сандей зашипел, пытаясь подняться с пола, и его тонкие черты исказились во что-то злое и мрачное. Его плечи на мгновение дернулись, когда ангел попытался подняться на ноги, но тяжелая рука Галлахера, упиравшаяся ему в грудь, заставила опуститься обратно. –Как ты смеешь.. –Я полагал, что ангел будет достаточно силен, чтобы справиться с простым человеком. Так что есть только две причины, по которым ты стоишь передо мной на коленях. Первая - ты слаб, может быть, ты не любимец Бога. А вторая.. Может быть, ты хочешь, чтобы я прижал тебя к себе. И разве это не греховно? –Ты грязный, убогий... –Ах, ах - Галлахер цокнул языком, скользя рукой по шеи Сандея, чтобы крепко сжать челюсти. Несмотря на то, что Сандей был святым существом, он на удивление чувствовал себя человеком под мозолистыми пальцами Галлахера. Его кожа была гладкой, мягкой и тёплой, после разлившегося жара по щекам, когда Галлахер гладил его подбородок, щеки, губы. –Следи за своим языком. –Мне следовало бы ударить тебя за то, что ты посмел прикоснуться ко мне таким образом! - Санди вскинул голову и оскалил зубы, похожий на дикого кота, готового наброситься на него. –Что-то подсказывает мне, что ты не сможешь - Галлахер поджал губы - Потому что ты, кажется, очень, очень сильно меня ненавидишь, но я всё ещё на ногах. Из нездорового любопытства, или, возможно, из-за того, что он был пьян, Галлахер протянул руку, схватил одно из маленьких крылышек, обрамлявших лицо Сандея, и резко дернул. Стон, вырвавшийся из блаженного лица ангела потряс их обоих, румянец на щеках Сандея стал еще ярче, пока не окрасил в розовый цвет и кончики его ушей. –Ты маленькая грязная пташка.. –Убери от меня свои руки, извращённый ублюдок! Требование Сандея перешло в стон, когда Галлахер запустил большой палец в крыло, ощупывая птичьи косточки, перья под его пальцами были мягче, чем все, к чему он когда-либо прикасался раньше. Сандей постепенно иссякал, его дыхание становилось прерывистым, веки тяжелели, придавая ему неопрятный, почти покорный вид, несмотря на яд, который он только что выплевывал. –И это все, что нужно, чтобы заткнуть тебя? Помассировать твои маленькие куриные крылышки, и ты уже растекаешься подо мной? –Заткнись - Сандей поднял руку и ударил Галлахера по лицу. Его рот скривился в недовольной гримасе, когда он оттолкнул Галлахера и пошатываясь, поднялся на ноги. Нетрудно было заметить, что Сандей чувствовал себя прекрасно, после прикосновений Галлахера к его крыльям, если судить по темному пятну на его белых брюках. –Посмотри на себя, ты утверждаешь, что ты святое существо, но при этом вся твоя красивая одежда пачкается, стоит кому-то слегка прикоснуться к тебе. Держу пари, если бы я продолжил, ты бы кончил в штаны, как последний извращенец. И ты всё ещё хочешь осудить меня? –Ты отправишься за это в ад. –Не-а. Если бы что-то подобное существовало, я бы уже отправился туда на первых же попутках. Подразнить такое милое создание, как ты, такая возможность представляется нечасто. Интересно, что подумает твой Бог, что скажут твои братья и сестры-ангелы, когда ты вернешься на небеса, воняя человечиной? Библия называет Божьих ангелов грозными воинами, несмотря на это, было трудно представить Сандея в этом образе. Существо склонилось над алтарем, дрожа и презрительно скривив губы, наблюдавший за происходящим Галлахер, внимательно следил за движениями мужчины, сузив глаза. И снова в мыслях возникли сравнения ангела с кошками, и Галлахер чуть было не схватил ангела за шкирку, крепко обхватив за шею и сжал, просто, чтобы посмотреть, что произойдет. И он это сделает, если Сандей снова начнет скандалить. Чувствовать власть над существом из легенд, было опьяняюще. Галлахер был опьянен этим, словно не мог напиться. Его фигура заслонила Сандея, отгораживая того от алтаря, в то время как ангел сгорбился и пытался скрыть свой позор - выпуклость на штанах. –Это нормально, что тебе нравится, когда с тобой грубо обращаются - Ласково сказал Галлахер, скользя рукой по затылку Сандея, касаясь пальцами волос у основания его черепа, плавно запуская пальцы снова в крылья. Сандей прикрыл рот, его дыхание сбилось, когда Галлахер прижался ближе, прижимая его к алтарю. На улице было все еще темно, только мягкий лунный свет пробивался сквозь витражи. Свечи горели и мерцали по всему нефу, те, что стояли на алтаре, отбрасывали теплый свет на раскрасневшуюся кожу Сандея и позволяли увидеть, как расширились его зрачки, когда Галлахер провел руками по его шее, прежде чем обхватить оба крыла и крепко сжать их в одной руке, запрокидывая голову ангела назад и заставляя его прогнуться, выгибая его спину в каком-то смысле это было…эстетично. –Ты... ты... - Сандей тяжело дышал, его пальцы вцепились в поверхность алтаря, а гибкое тело дрожало от ярости. Или, возможно, это была смесь ярости и возбуждения, его теплое дыхание коснулось ладони Галлахера, когда мужчина свободной рукой зажал ангелу рот. –Заткнись - Без предупреждения, ни о чем не спрашивая, Галлахер скользнул средним и безымянным пальцами в теплый рот Сандея, надавливая на его язык, в то же время прижимаясь членом к его заднице - Ты утверждаешь, что являешься божественным существом, тем, кто достоин осуждать людей, и все же ты здесь, трешься о член священника, которого пришёл покарать. И ты думаешь, что чище? Ты такой же грязный, как и все люди. Назвать тебя ангелом - всего лишь жестокая шутка, потому что, держу пари, я мог бы трахнуть тебя прямо здесь, на алтаре, и ты бы мне позволил. Сандей что-то пробормотал, сильнее обхватив ртом пальцы, но он не укусил и не отдернул руку, вместо этого он обмяк, как марионетка, у которой обрезали ниточки. –Не хочешь доказывать, что я неправ? Хочешь, чтобы я тебя трахнул? На этот раз Сандей все-таки укусил, зажав зубами пальцы Галлахера и надавливая до тех пор, пока кожа не треснула, а кровь не потекла по его губам и запястью Галлахера. С ворчанием мужчина схватил Сандея за челюсть и сжал, заставив его разжать зубы и сплюнуть кровь на священную белую скатерть поперек алтаря. Сандей повернулся, чтобы свирепо посмотреть на Галлахера, но получил удар, который заставил его поменяться во взгляде. По его щеке, как и у любого человека, разлился румянец, глаза расширились от шока, что кто-то посмел его ударить, и он задохнулся, когда Галлахер подтолкнул его к алтарю, так что носки начищенных ботинок едва касались пола. –Неужели так трудно сказать вслух, что ты этого хочешь? Галлахер рывком стянул брюки Сандея вниз, ткань скользнула до колен, которые он свел вместе, возможно, в попытке прикрыть ноги и сохранить свою скромность. Мужчина щелкнул языком, просовывая между ними толстое бедро. Раздвигая ноги Сандея, он схватил стоявший рядом флакон с елеем. Откупорил его зубами, небрежно отшвырнул пробку в сторону, прежде чем капнуть на пальцы и слегка прижать средний палец к дырочке Сандея, ухмыляясь, когда ангел рванулся вперед с очень не по-ангельски звучащим визгом. –Скажи мне остановиться, и я отстоновлюсь - Сказал он, возвращая пальцы обратно в рот Сандея, одновременно просунув средний палец в дырочку до второй фаланги и согнув его, наблюдая, как Сандей извивается и скулит под ним. –Мне продолжать? Сандей пробормотал что-то неразборчивое, выгибая бедра навстречу руке Галлахера, и по его телу пробежала дрожь. –Я засчитаю это за согласие. Сандей прикусил пальцы своим ртом, недостаточно сильно, чтобы укусить, но достаточно, чтобы подтолкнуть Галлахера добавить еще один палец внутрь него, когда мужчина сгибал их, чтобы посмотреть, есть ли у ангелов внутри такой же маленький пучок нервов. У него возникло искушение остановиться, сорвать с себя всю одежду и склонить Сандея над алтарем, обнаженного и дрожащего, с бледной кожей, сияющей в лунном свете. Галлахер был слабым, эгоистичным, нетерпеливым человеком. Он добавил третий палец слишком рано, заработав громкий крик Сандея, когда тот трогательно горбился у алтаря, пытаясь немного потереть о него свой маленький член. От еще одного нажатия и сгибания внутри пальцев, все тело Сандея напряглось, и он издал приглушенный вскрик, царапая ногтями дерево, когда небольшие, прерывистые толчки его собственных бедер ускорились. –Ладно, ладно - Галлахер, хотя и отличался злобностью, не вёл себя так всегда. Только не тогда, когда доброта подходила ему больше. Например, когда доброта оборачивалась вокруг его члена милым ангелом. Вытащив пальцы изо рта Сандея, он вытер их о заднюю часть блейзера ангела, прежде чем поспешно расстегнуть ремень, высвободив свой вставший член и, схватившись за основание, непристойно шлепнул им по его заднице. Сандей дёрнулся, требуя уже начать. –Ты искусил меня - Сандей выгнул спину дугой, представая перед священником, шатающийся и почти разбитый. –Ты, кажется, не возражаешь. –Тц - Сандей повернулся, чтобы посмотреть вперед, хотя и не сделал ни малейшего движения, чтобы высвободиться из хватки Галлахера, когда мужчина ввел свой член. Сандей издал сдавленные всхлипы, которые превратились в сдавленные стоны, когда Галлахер вошёл до конца и сразу же начал двигать бедрами взад-вперед в грубом, изматывающем темпе. Крылья на затылке Сандея затрепетали, и Галлахер схватил их, дернул назад и притянул к себе Сандея, еще ближе к арке, заставив ангела завыть, и его голос эхом отразился от пустых стен нефа когда невидящие глаза статуй уставились на них и их осквернение. Сандей напрягся, затем расслабился, и Галлахер, скользнув рукой от бедра к груди, обнаружил, что она липкая от спермы. Он запустил пальцы в нее, а затем засунул их Сандею в рот и вытер об его язык. –У тебя чувствительные крылышки, да? –Просто... заткнись. Заткнись и заканчивай.. –Хочешь кончить еще раз? Для ангела ты ужасно грешен. Сандей отшвырнул его, зацепившись каблуком ботинка за ногу Галлахера, священник издал раздраженный звук прежде чем повалил Сандея на алтарь, используя весь свой вес, чтобы удержать его, и начал входить в него ещё быстрее. Ангел был громким, каждый толчок срывался стонами из его красивых губ, пока Галлахер добивался своего оргазма. Если бы Галлахер действительно задумался об этом, он был поражен тем фактом, что он трахает ангела. Божественное существо, спустившееся с небес, чтобы наказать его за отсутствие веры. Возможно, то, что он смог совратить ангела, просто доказывало, насколько он был грешен на самом деле, насколько обречен на ад, который, возможно, существует. Одна из Божьих верных пчелок-тружениц, согнувшаяся с его членом в заднице, размазывающая собственную сперму по святому алтарю и губам. Он сжал его ягодицы, ритм стал неровным, ругательства срывались с его губ, когда Сандей снова кончил, его мышцы сокращались, и он сжимал член Галлахера. Еще несколько долгих затяжек, звук соприкосновения кожи с кожей, прежде чем Галлахер кончил, наклонился и впился зубами в обнаженный участок бледной шеи Сандея. Им обоим потребовалось мгновение, чтобы перевести дыхание, Галлахер двинулся первым. Он осторожно вышел из него, наблюдая, как его сперма вытекает из дырочки Сандея и стекает по его его дрожащими ногам. Если бы он был человеком получше, то помог бы ангелу одеться. Вместо этого он отступил, позволив Сандею рухнуть на мраморный пол, его серебристые локоны прилипли к лицу, щеки раскраснелись, а губы припухли. –Не так я планировал провести эту ночь, но тоже неплохо. Сандей вел себя тихо, пока стоял, приводя в порядок одежду, насколько это было возможно. Он выглядел таким маленьким, облокотившись на алтарь и пытаясь привести себя в порядок, трясущимися пальцами. –Ты безнадежная душа. Грязный, жалкий, облезлый ублюдок. –Мне тоже было весело, голубка - Галлахер вытянул руки над головой, потягиваясь, и затем опустил их, и засунул ладони в карманы брюк. –Ты! –Возвращайся, если захочешь поиграть еще, ангел. На красивом лице Сандея промелькнул гнев, то ли из-за тяжести их действий, то ли из-за приторно-сладких прозвищ, которыми награждал его Галлахер, было неясно. С шелестом, похожим на шелест голубиных крыльев, он ушел, не сказав больше ни слова, оставив Галлахера одного. Он закурил сигарету.