promises never to keep.

      — так и не покорил луны?       колкость замечания оседает на языке забытой кислотой. кажется, когда они говорили о том, чем собираются заняться, когда вырастут и станут по-настоящему взрослыми, они пожевывали другой конец травинки — слишком пафосно и вычурно для двенадцати лет. с руками, сложенными под обросшим затылком, взглядом — прямо в небо, и это все, что они знали наверняка.       стоило бы отдать должное: у джейса пред каждым его шагом, куда ни глянь и ни ступи, амбиций было пруд пруди — ребяческие мечты вырисовывали в далеких облаках пригорода пилтовера истинно рыцарские поступки и исключительно научные стремления. у джейса пред каждым шагом — будущее, столь же слепяще-искристое, как небесный взрыв салюта в открытом небе на день города; у виктора — отстук трости по каменным дорогам в попытках угнаться за тем, куда могут лишь глаза примкнуть.       — очень странный способ сказать «дружище, как я рад тебя видеть», — и у джейса недо-улыбка-пере-ухмылка все такая же, лишь на возмужавшем лице выглядящая куда более остро; виктор думает, что, возможно, стоило бы проехаться по граниту чужого бюста одной из механических перчаток. все равно для шахтеров они пока еще не пригодны.       впрочем, один его вид по всем сентиментально-математическим расчетам равняется примерной плотности удара металла об острые скулы: улыбка скукоживается в уголках чужих губ до полного отсутствия, и виктор знает, что он хочет сказать.       «стало только хуже, да?».       но талис был достаточно предсказуем в манере своих изъяснений, чтобы с отчаянной быстротой мысли переменить тактику:       — не знал, что помощникам декана выдают такие хорошие костюмы.       — увы, с двенадцати лет пришлось вырасти. только жалко заунитские вещи — последний писк подземной моды.       в этих вещах, впрочем, он и был, когда они виделись в последний раз: джейс тогда резко вскочил на ноги, выплюнул пережеванную травинку и сказал, что обязательно еще найдет лекарство от всех бед человечества.       — если бы оно было, его бы уже нашли.       — тогда я полечу на другую планету. и еще одну. и еще. пока не найду, — костяшки сжатых ладоней упираются в бока в самоутверждающем жесте, и никогда еще талис не выглядел столь иронично взрослым в своем неиронично детском обличьи.       — его даже на этой планете нет, — пальцы старательно потирали правый глаз: то ли солнечный луч заходящего дня впутался слезами в сетчатку, то ли речи джейса — понять было тяжело.       — а я найду, — и таким он запомнился ему, с этой непоколебимой решимостью в голосе, нелепостью позы капризно-энтузиастического ребенка и обещанием, брошенным на встречный ветер, на волю облаков.       вплоть до момента столкновения — столь же неизбежного, как и соприкосновение атомов в мире физических основ существования. едва ли только кто-либо знал, что истина этого явления будет отравлена отдаленностью электронов.       джейс больше не заглядывает в широкое поле видений телескопа и не очерчивает в тетрадях планы сотворения того, что предназначено восстанавливать то, что осталось прахом, осевшим на всем лике их мира. джейс теперь политик, его удел, — в ответ на неоправданные надежды и ироничную противоречивость, — чествовать бездействие и тусклый расцвет пилтоверского сердца.       одна комната на двоих и добрую сотню чинных лиц, шествующих вдоль стен академии, и даже скудное «от угла до угла» кажется куда более великой чернильной пропастью, чем глухая ослепшая неизвестность, просевшая меж вымышленных проводов вымышленных средств связи несколько лет назад; кажется, говорить в детстве по скудно-ребяческому подобию телефона было знамением оборванных проводов и заржавевших механизмов викторовских изобретений.       джейс звонким краем изящного бокала бьется с напитком леди-советника, непринужденно посмеиваясь с череды слов, слетающих с ее губ выверенной точностью; виктор упивается неосуществленной жаждой великого открытия, пред глазами видя лишь минувшие годы, проведенные в вечной погоне безо всякой отметки «финиш», в нарочитом молчании чужих посулов и обетов.       годы, посеянные посредь меловой пыли на доске-манускрипте математических вычислений, но никогда — не в руке чужой; «я вверяю тебе свою жизнь» — стоило бы тогда такое говорить?       «да», — подумалось виктору, и для этого не нужны были расчеты и анализы. так все порой оказывалось просто, до нелепого и совсем позабытого чувства детской привязанности.       джейс «политик-и-мистер-защитник-завтрашнего-дня» был слишком далек даже от размытой тени звёздно-пыльного сечения джейса «я-вознесу-к-небу-наши-мечты». не то, чтобы это стоило разбитых сердец посредь осколков оброненных лабораторных колб — лиловые краски на полу растекались бензиновой лужей, кляксой далеких переливчатых галактик. без надежд быть открытыми, без надежд быть увиденными.       не то, чтобы это не стоило алой краски на вышитой койме карманного платка.       не то, чтобы это стоило хоть чего-то.       джейс смотрит в лицо своей совести, но видит лишь лицо виктора.       — это просто какая-то чушь, — он расхаживает по лаборатории размашистым шагом и изъясняется экспрессивными жестом рук так, будто это не было так очевидно все это время, — мы еще просто не нашли лучших врачей, вот увидишь…       виктор кривит физиономию, поднимая на лоб сварочные очки.       — я умираю, джейс.       возможно, любимые игрушки созданы не для того, чтобы их разбивать.       джейс смотрит в лицо виктора и впервые за минувшие годы, проведенные в поисках формулы успеха для идеального мальчика, видит тысячи галактик, раскрытых пред ним несуществующим оком телескопа; грэмовское число вариаций жизни, что могла бы быть.       они никогда не выросли вместе по-настоящему. потерянные мальчики всегда таковыми остаются, если их вовремя не возвратить к истоку их предназначения. все, что у них было — бесконечный коридор зала ожидания без очередей и ключей к запертым дверям; истекать кровью в попытке отыскать бинты.       — это мы еще посмотрим, — и звучит это так, словно приказы о смерти талис должен выдавать собственноручно с подписью-печатью-датой; виктору стоит всего, чтобы не обронить лишний смешок.       — звучишь иногда как ребенок, — виктору бы отвернуться и работу продолжить, — «время-время-время, оно идет!», — но он лишь оборачивается к нему лицом. своеобразный театр, выращенный в условиях искусственной лабораторной среды.       — ну, зная то, каким я был ребенком, это даже звучит как комплимент.       «да. ты говорил, что вырастешь и найдешь лекарство на другой планете», — думает молчаливо и в ответ лишь хмыкает неоднозначно.       и мысль эта оседает на языке горечью и прахом. возможно, стоило бы в первую очередь подумать о том, что на этой планете он хотя бы нашел его. снова.       вздох обреченного. джейс пробирается пальцами к своему скальпу.       — если бы знал, что так будет, сбежал бы тогда, и уехали бы без меня…       — без тебя бы не смогли уехать, джейс, — и сделать вид, будто слова эти не подобны были комку соли на открытую рану, стоило абсолютно всего.       (они жили так, как могли — под одной луной, но в разных концах вселенной.)       — …или взял бы тебя с собой.       виктор все еще не знает, стоит ли врезать ему сжатым кулаком жестяной перчатки, чтобы он наконец прикусил свой язык.       — только в могилу за мной не бросайся, когда умру, — и звучит это куда смешнее, чем должно бы. пожалуй, смеяться смерти в лицо — шаг отчаянно-смелый.       и джейс смеется, прикрывая лицо ладонью; когда он ее отнимает — глаза у него покрасневшие.       — я постараюсь.       когда за закрытыми дверьми академии гаснут последние огни, они сидят на холоде пыльных ступеней — слишком нелепо и неуместно для двадцати семи лет. с руками на расстоянии одного костыля между ними и взглядом в небесную тьму, усеянную звездными осколками разбитых мечтаний, — и это, все что они знали наверняка.       — и что ты…       — я не знаю, — и это первый раз, когда виктор чего-то не знал.       они никогда не прощаются, — пожалуй, стоило бы записать это в новаторство высших человеческих взаимоотношений, — и несуразно-покалеченное объятье кажется чем-то, чего быть никогда не должно было; знак-проявление сердечного чувства.       виктор считает это за финальную точку уравнения. джейс мысленно ставит точку с запятой.