next semester

      Для Чимина это впервые. Чужая квартира, наглухо забитая людьми, светомузыка, грохочущие биты, море выпивки и скромное количество закусок.       Столы не успевают пополняться новыми бутылками дешевого спиртного: алкоголь быстро расходится по одноразовым стаканчикам, кто посмелее уносит с собой целые бутылки. Чимин не решается и пьет из того, что вручили на входе. Приторное, фиолетовое, практически в тон волосам прошедшей мимо девушки.       Ее макушка уверенно идет сквозь танцующую толпу, без страха потеряться или увязнуть в ней. Свободно брошенные пару фраз одним, другим —приветствие высоко поднятым стаканчиком с чем-то зеленым. Ее фигура плавно двигается в море из живых людей, ни разу не остановившись. Чимин смотрит ей вслед неотрывно, следя за движениями бедер, рук, как двигаются ее губы, пытается разобрать слова, и с каким подтекстом отданы теплые улыбки. Одна из таких меркнет, и она оборачивается, смотря прямо на него. Короткий взгляд, длиною в вечность, с абсолютно нечитаемым выражением.       Не так много времени требуется, чтобы понять, насколько чужеродно Чимин смотрится в толпе среди света и музыки. Возможно, даже жалко.       Чимин горько усмехается и выпивает содержимое стакана до дна, чуть морщась. Концентрация алкоголя больше, чем того, с чем смешивали. Пустой стаканчик мнется в кулаке, разрывая пластик. Плевать — найдет новый и полный до краев.       Этим вечером Чимин обещает себе, что напьется.       — Воу, видел ее взгляд? Ты определенно ей понравился, — сзади наваливается широкоплечее тяжелое тело, теплое и приятное. Техен весь светится. От него пахнет алкоголем и потом — только что выполз с импровизированного танцпола. На щеке отпечаток яркой помады.       — Первый день, а уже засос, Ким Техен. Что будет дальше, а?       На смуглой коже расцветает маленькое пятнышко, пока не такое яркое — Чимин не может удержаться от небольшого подтрунивая, зная насколько сильно Техен будет пристыжен утром, рассматривая шею в зеркале. Пока смущению нет места. Рука лишь нервно потирает место с оставленной кем-то в пьяном угаре меткой, явно надеясь стереть.       — Боже, ничего серьезного! Лучше иди к той красотке, пока она не потерялась или не заинтересовалась кем-нибудь другим, — Ким заигрывающе двигает густыми бровями, кивая в сторону девушки, переключившейся на парня, кажется с их курса. Высокий, коротко стриженный, с шикарным платиновым блондом — Чимин завистливо свистит у себя в голове.       — Это наш староста? Ким Намджун, кажется, — Техен неуверенно прищуривается, пытаясь разглядеть стоящих в далеке, но оказывается прав.       Намджун ослепительно улыбается ровными зубами — на пухлых щеках образуются две ямочки, до скрежета умилительные, что сводит скулы.       — Блонд притягивает… Я же говорил, что тебе стоит покраситься после выпуска, — Техен нависает сильнее, опаляя дыханием ухо, которое тут же краснеет. Горячо.       Неопределенные мысли вязко тянутся, разбиваясь об образ девушки, в последний раз кивнувшая Намджуну. Она уходит, окончательно скрываясь в толпе.       — Мне нужно еще выпить, — в висках стучит. Стыд от уха разливается по всему лицу, спускаясь ниже на шею, опаляя взмокшую кожу.       Один стакан, Чимин, а ты уже готов положить на свои принципы.       Ладони холодные — ими приятно растирать горячую кожу, пока глаза стремительно ищут алкоголь. Стакан за стаканом, жар разливается по всему телу, позволяя расслабиться и отпустить себя: плечи и бедра сами двигаются в такт музыке, что облегчает движение между танцующих студентов в битве за новую порцию крепкого спиртного, смешанного с соком. Разум постепенно затуманивается.       Новый стаканчик, выше и тверже, чем предыдущий, пустеет так же стремительно, как и в голове. Пространство по-особенному сжимается: Чимин залипает на смазанных лицах и движениях их тел, запечатляя их в памяти чуть дольше, чем обычно. Нарочитое веселье уходит, давая волю забытой тревожности.       Музыка и голоса отдаляются. На мгновение Чимин теряет опору под собой, словно слетел с тарзанки в самую глубь холодной реки. Постепенно звуки становятся более размытыми, далекими, ноги не чувствуют пол. Чимин цепляется за чужие плечи, в надежде, что не оставит на паркете кровавую полосу, разбив об него нос, но пальцы проходят сквозь — между ними только холодный воздух.       Пак едва понимает смысл, едва осознает, куда идет, и что он пьет сейчас. Ему хорошо и одновременно невероятно страшно находиться среди неосязаемых людей, больше похожих на призраков, с мешаниной вместо лица.       Чимин сталкивается лбом с чем-то большим и твердым, и это не Техен. Перед глазами лишь серая толстовка, свободно висящая на длинном теле, и темное пятно, расплывающееся на ней. Чимин несколько секунд смотрит на увеличивающуюся в размере сырость, пытаясь уцепиться за фразы и смех, сказанные, вроде как, в его адрес.       Намджун возвел руку к потолку в первые секунды после того, как их кураторка поставила вопрос о лидерстве, заставив остальных кандидатов, громко заявлявших о своих намерениях ранее, замяться. В итоге, из всей бравады, руки подняли лишь трое. Чимин робко сидел сбоку, кусая губы, борясь с самим собой, но так и не смог принять решение за участие, оставив за собой право на нейтралитет.       Принявшие вызов заявили о честных выборах в стиле самой настоящей демократии, но Намджун упрямо настаивал на своем варианте. В итоге, спор решили на камень-ножницы-бумага.       — Друзья будут голосовать за друзей, — Чимин, прибывший из Пусана без кого либо за душой, был с ним согласен. Не будь этой фразы, Пак, как и остальные учащиеся, навряд ли бы обратили внимание на парня в серой безмерной толстовке и круглых очках в роговой оправе. Намджун умел правильно привлекать к себе внимание, и Чимин соврет, если не скажет, что в тот момент это было для него чем-то чарующим.       — Извини? — Чимин хмурится. Едва в состоянии поднять взгляд, он смотрит на лицо старосты. На удивление, оно четкое, но глаз все равно не может ухватиться за картину целиком. Чужие эмоции ускользают, как и слова, растворяясь в фоновом шуме.       — Все хорошо, не беспокойся. Ты пропустил, что я сказал ранее, да? — Намджун улыбается еще шире и мягко кладет руку на его плечо. От касания не веет опасностью, поэтому Чимин расслабляется, вяло улыбаясь в ответ.       Стыд, который, притаившись, хотел напасть на него со спины, яро затянув удавку на шее, отступает, трусливо прячась в темном пятне на чужой толстовке.       — Ты сильно выпил, приятель. Я Намджун.       — Чимин. Пак, — Чимин слабо кивает, улыбаясь шире, более смело и открыто. Ему приходится задирать голову, чтобы его рассмотреть. Простое действие позволяет ему сфокусироваться, но не на Намджуне. На том, кто стоит позади.       Он усмехается, проходясь по Чимину заинтересованным взглядом — совершенно другие ощущения. Он что-то говорит, слова проходят мимо. Внутри вспыхивает маленькая искра, заставляя так же посмотреть в ответ, прямо в широкие от полумрака зрачки, а после облизнуть пересохшие губы, на секунду закусив нижнюю.       Чимин не планировал ничего из этого. Секундный порыв, практически потребность, но тот парень определенно впечатлен, судя по смущенной улыбке и по тому, как быстро тот отвел взгляд.       И видит Бог, Чимин все-таки этого хотел.       — Чимин, я понимаю, что я, возможно, не должен тебе указывать, что делать, но может посидишь на диванчике, вон там? — Намджун притягивает Чимина к себе на локоть, не замечая его рассеянную улыбку на небольшой, как тому показалось, флирт. Намджун пахнет как Техен, алкоголем и потом, создавая приятные ассоциации.       — Там сидит мой хороший друг. Я скажу ему, чтобы он присмотрел за тобой, хорошо? Можешь быть уверен, с ним ты можешь быть в безопасности.       Чимин кивает, позволяя мягко тащить себя к небольшому угловому диванчику: Намджун идет более нетвердой походкой, чем он, из-за чего в голове мелькает мысль — кто же из них пьян сильнее? Стаканчик с остатками не пролитого алкоголя все еще в руке, приятно согревает вспотевшую ладонь. Пак выпивает все на ходу без остатка, под звонкий смех идущего рядом с Намджуном парня.       Судя по всему, все-таки Чимин.       Диван пустой, и лишь кто-то один занимает практически всю поверхность, вытянув ноги во весь, пусть и не очень высокий, рост.       Он смотрит на Намджуна с недоумением, едва отрываясь от телефона, ярко освещающее его лицо.       Это определенно самый красивый человек, которого Чимин видел в своей жизни.       — Я в няньки не нанимался, — окинув пьяную фигуру взглядом, парень едва заметно морщит нос — Чимин копирует этот жест не задумываясь.       — Но, Юнги, он просто посидит рядом. Чимин… Чимин же, да? — Пак бездумно кивает. Все о чем он думает, это пухлые губы, которые мягко обхватывают грани прозрачного стакана. Их поверхность чуть сплющивается, встречаясь со стеклом: пару мелких глотков, и Юнги сглатывает, предварительно смакуя. Чимин теряется, не зная, зачем ему следить первым, за влажными от алкоголя губами или же за движениями кадыка на худой шее.       — Так вот, Чимин просто посидит рядом. Он много выпил, хен. Пожалуйста.       Намджун пару раз запинается, путаясь в словах, пока Чимин неловко покачивается, стараясь устоять на подгибающихся коленках. Вероятно, их жалостливый вид дает им сто очков вперед.       — Окей. Но даже не думай блевать на меня.       — Хорошо, хен, — Чимин говорит на удивление четко, но координация подводит. Юнги едва успевает убрать ноги, как Пак заваливается спиной, утопая в мягкой поверхности дивана.       Тело тонет в мягкой обивке, как в зыбучем песке. Руки безвольно раскинулись вдоль туловища, пальцы правой руки едва весомо касаются джинсы на его коленке. Прикосновения настолько четкое, что сознание воспринимает его как единственное, за что он может заземлиться, но что-то заставляет мышцы в руке дернуться — шершавая ткань уходит из-под кончиков пальцев, и Чимин вновь теряется в синем зыбучем месиве. Дышать становится тяжелее, на глаза наворачиваются слезы. Чимин точно не намерен умирать сегодня, задыхаясь от мокрого песка в его горле. Мокрого песка цвета индиго.       — Эй, ты с норме?       Юнги хватает его за руку. Чимин чувствует, насколько сильно он вспотел, на контрасте с этим прикосновением. У него широкая ладонь, тонкие пальцы и холодная кожа.       Юнги ощущается как спасение.       — Спасибо. Я чуть не утонул в песке, — реальность слабо, но возвращается, ласково стучась к Чимину в голову. Он не решается взять ладонь в ответ, но проводит по ее внутренней стороне большим пальцем. Чужое присутствие отрезвляет.       — Боже, сколько ты выпил…       Юнги выпутывает руку, отодвигаясь чуть дальше. Он выглядит обеспокоенным, но ровно до тех пор, пока Чимин не смотрит на него так. Ему определенно точно не нужны проблемы с этим парнем.       Тонкие подошвы кед четче ощущают пол, когда Пак передвигает ноги, плотно соприкасая их с паркетом.       — Понятия не имею. Я даже не знаю, что я пил.       — В первый раз чтоли? — Юнги усмехается на подтверждающий кивок по-доброму, отнимая взгляд от вкладки с какао толк, — Ну и зачем ты столько выпил тогда?       — Чтобы убрать лишнее из головы. Юнги молчит, коротко кивая. Тишина давит, припечатывая к дивану тяжелыми мыслями о чужих руках, их мягком прикосновении, и о том, как же ему хочется повторить. Просто подержаться за руки — неужели Пак хочет так много?       Чимин молчит. Молчит настолько долго, что негатив, исходящий от него, давит и на Юнги, заставляя поежиться. Он криво косится на едва подающее признаки тело: лишь мерно движущаяся от дыхания грудь и моргающие веки. Юнги определенно не готов к таким новым знакомствам, но разрывающийся от уведомлений телефон говорит об обратном. Он пытается скипать ряд всплывающих окон с экрана, но их настолько много, что Мин устает бороться и противостоять чужому наглому напору.       — И как, помогло?       Чимин молчит еще несколько секунд, бросая расплывчатый взгляд. Юнги назвал бы его пьяным лишь отчасти: в большей степени он его не понимает, не в состоянии связать вопрос с тем, о чем они говорили ранее. За время молчания краткий диалог потерялся в пьяной голове, так что Юнги даже не ждет ответ, продолжая молчаливо чатиться.       — Нет.       Юнги удивленно поднимает брови.       Нет. Когда кому помогали литры спиртного для решения головоломки, созданной собственной больной головой? Язык нервно ведет по губам — виски закончился, идти за новым через толпу пьяных студентов не вариант.       Как и говорить на почти трезвую голову.       Чимин откровенно залипает. Ему дурно от тонких пальцев, сжимающихся на граненом стекле, от влажного языка, мелькнувшего на доли секунды. Он слышит чужое дыхание, представляя, насколько горячим оно может быть, коснувшись его чувствительной кожи на шее. Насколько правильным будет касание чужих губ к ней? Его губ. Правильно ли будут смотреться на нем сине-фиолетовые засосы, влажные укусы, синяки от сжатия крепкой ладони…       — Алкоголь не лучшее решение, знаешь.       — Что? — Чимин часто моргает, отрывая прилипший взгляд от столешницы стола.       — Спиваться плохо, говорю, — Юнги перебирает пальцами по столешнице, обдумывая то ли сказанное самим собой, то ли едва осознанный взгляд, плавающий по его фигуре, освещаемой цветными кругами из главной комнаты. Решение приходит в голову само собой — лишь бы Чимин не пялился так рьяно, — Пошли, чай налью. Будет полегче.       Чимин мысленно благодарен за то, что в комнате не горит свет. Глаза резало даже от малейших проблесков цвета, после перерыва на узком диванчике, а к темноте быстро привыкаешь. Сине-черные очертания предметов быстро обретали форму, несмотря на замутненное сознание. Чимин уже начал отходить: пространство стало проще делить на зоны, и звуки из разных комнат не сливались в один дьявольский хор.       — Ты уверен, что нам можно хозяйничать на чужой кухне?       — Более чем.       Юнги выглядит здесь уместно. Спокойно открывает шкафчики, сразу находя нужное, не тратя время на поиски, без труда вставляет вилку электрического чайника в розетку, находит чайные пакетики и кладет в крупную чашку излишнее количество сахара — Чимин никогда бы себе такого не позволил. Отчасти, потому что это чужая кухня, отчасти потому, что такой сладкий чай не пьет.       — Она Хосока.       — Хосока?       — Чон Хосок. Парень рядом с Намджуном. Помнишь его? — Юнги чуть выгибает бровь, косясь на Чимина, сидящего на одном из стульев.       Чимин помнит. Каштановые длинные кудряшки, узкие плечи и легкий, ни к чему не обязывающий флирт. Так ему казалось. Сейчас Чимин может уверенно заявить, что излишнее внимание проявил только он сам.       — Ох, да. Тот кудрявый красавчик, — когда Юнги молчит и бросает на него короткий заинтересованный взгляд, Чимин понимает, что сказал лишнее. Его кроет. Тысяча мыслей о том, что никто не должен знать в этот раз, жалят его, мелко кусая уязвимые, так и незажившие места — больно. Набирая побольше воздуха в грудь, он готовится сыпать на Юнги оправдания, но тот отказывается быстрее.       — Тихо, парень, не кипишуй. Все свои, — он широко улыбается, показывая розовые десна и ряд ровных зубов. Красиво настолько, что Чимин едва улавливает сказанное. Ему стоит извиниться?       — Хосок занят, предупреждаю. Намджуном, между прочим.       Непринужденный тон выбивает из легких воздух, заставляя подавиться.       Юнги ставит большую керамическую кружку, как кажется Чимину, с неправильно громким стуком. Оторвать взгляд от пола нереально: весь мир перевернулся от одной неудачно сказанной фразы к чужому неожиданному откровению.       — Что, прости?       — Проблемы?       — Нет. Проблем нет. Просто… я не думал, что Намджун… Ты понял, — сказать то самое слово не дает ком в горле. Чимин сглатывает пару раз, смаргивая выступившие на глазах слезы, завидуя, что кому-то подобные признания даются так легко.       Вместо расслабленной атмосферы приходит напряжение. Чимин тихо пьет чай, сжавшись на стуле, пока Юнги изучает его взглядом, сложив руки на груди в защитном жесте. Он явно жалеет о сказанном. Даже больше: о том, что согласился последить за пьяным первогодкой. Чимин же жалеет, что так напился.       Короткие щелчки зажигалки — теплый огонек ослепляет светом, чтобы тут же исчезнуть.       — Не пизди лишнего, окей?       — Я понимаю, — слова сходят с губ сами собой: горькие, как сигаретный дым. Юнги курит что-то непомерно тяжелое, не скрашивая вкус сладкой кнопкой, заставляя морщиться. Чем больше дыма уходит через форточку, тем легче становится дышать — и дело не в количестве свежего воздуха. Возникшее взаимопонимание с чужим коротким кивком расслабляет, позволяя напряженному телу откинуться на спинку стула.       — Есть неудачный опыт? — Юнги протягивает полупустую пачку. Три сигареты: одна — фильтром вверх. Пальцы тянутся к ней, но берут ту, что ближе.       — Типо того.       Чимин перебирается на подоконник, быстро подкуривая, вызывая удивленный смешок. На вкус еще более отвратительно, чем на запах.       Сигареты — о людях, но эти явно не о Мин Юнги.       — А у тебя? — Сеул с одиннадцатого этажа завораживающе красивый и без звезд на небе, однако вызывает на душе только свербящую тоску. Чимин мечтал о столице, о восходящих ступенях в светлых аудиториях, большом танцевальном зале с лакированными полами, мечтал о новых знакомствах, бесчисленных встречах и разговорах не о чем. Мечтал стать тем, о ком вспомнят. О ком заговорят.       Сидя в потемках чужой кухни он мечтает оказаться там, где его никто не ждет уже давно. Там, где даже в самых теплых воспоминаниях его порицают недобрым словом. Там, где имя Пак Чимина если не стерто, то выжжено из памяти.       — М?       — Был неудачный опыт?       — Есть, — бычок тухнет в недопитом чае на самом дне, вопреки слабой улыбке на печальном лице.       — Прости.       — Все ок. Типо, не парься. Меня это мало задевает.       Чимин кивает, забирая предпоследнюю сигарету из пачки, в надежде, что Юнги скурит «счастливую», но тот лишь прячет пачку в карман.       Больше они не разговаривают, пребывая каждый в тех днях, когда жизнь не казалась такой уж отвратительной, а их маленькие секреты не доставляли больших хлопот.       Маленькие секреты. Чимин горько усмехается, встряхивая головой, в надежде, что сегодняшний вечер — нелепый сон, и, если он проснется следующим утром, его ждет привычно будящая на первые уроки мама с завтраком на кухонном столе, а не бесконечные пары в университете, запитые кофе на пустой желудок. Школьные друзья, веселый смех, нелепые ошибки и такие же подтрунивания. Что угодно, только не снедающее одиночество. Только не те самые слова, разрушившие его жизнь окончательно.       Громкий смех, высокий, неровный, рушит понимание возникшее между ними неровными скачками, заставляя искать источник столь странного звука.       Парень в синем свитере, абсолютно не подходящий к местному сборищу, стоит на выходе из кухни, о чем-то болтая с незнакомцами. Компания разношерстная, но значительно старше Чимина, но, возможно, одного года с Юнги.       Пак замечает, как меняется его выражение лица, пусть и незначительно: слегка поджимаются губы и тяжелеет взгляд. Он неотрывно смотрит на кого-то из стоящих: что-то внутри безошибочно подсказывает, что на человека в синем. Узловатые пальцы крепче сжимают столешницу, в попытке устоять, и не сорваться, и Чимин вторит этому движению.       Красивый парень, как с обложки модельного журнала. Мягкие каштановые волосы, аккуратные, правильные черты лица, широкие плечи и узкие бедра — фигура мечты, на такой и мешок из-под картошки сядет идеально, но Чимин не завидует. Чимин завидует тому, что Юнги смотрит на него. Тому, как он на него смотрит.       Потеряно и влюбленно.       Отчаянно.       Парень осекается на полуслове, бросая взгляд в темноту кухни, и замолкает. Вместе с его голосом пропадают остальные, а позже и все звуки вне комнаты. Гробовая тишина — с такой рушился мир Пак Чимина, с такой рушится мир Юнги прямо сейчас. Его хватают за локоть и уводят под грубую ругань, которую Чимин не пытается разобраться — он и так знает, о чем они говорят.       Юнги кусает губы и часто моргает, смаргивая слезы, Чимин видит их отблеск даже в тени комнаты, но не плачет.       — Надо выпить, — его голос дрожит. Чимин кивает на предложение, но продолжает молча сидеть на подоконнике, даже не думая уходить с кухни. Юнги срывается первым, уходя под тихий звон занавесок, состоящих из мелких полупрозрачных бусин. Чимин закрывает глаза.       Звонок — то, что мечтает услышать каждый школьник, находящийся в душном классе, в конце учебного дня. Чимин же слышит его за пределами школы, убегая с лучшим другом с ненавистной математики.       Чонгук смеется, выдыхается, но продолжает бежать, что есть сил, далеко впереди. На лице обоих счастливая улыбка, до боли в щеках, и дрожь в коленях, от непрерывного бега — еще пара минут, и школа скроется за горизонтом, и никто не сможет их упрекнуть за прогул. Постепенно они замедляются, переходя на быстрый шаг, а после и вовсе останавливаются.       Чонгук упирается руками в колени, пытаясь отдышаться, пока Чимин безбожно пялится, дыша ещё более сбивчиво.       — Видишь, это весело! — наглости Чонгука нет границ, но Чимину нравится.       Нравится его уверенность, гордость, сила. То, как липнет белая рубашка к вспотевшей спине, очерчивая натренированные спортом мышцы, как раскрывается широкая грудь при вдохе. Нравится смотреть, как часто бьется пульс под кожей, язык проходит по обсохшим от частого дыхания губам. Чимину… нравится. Нравится Чон Чонгук.       — Знаешь, ты мне нравишься.       — М? Ты мне тоже.       — Нет. Не так, Чонгук.       Чонгук молчит. Молчит непозволительно долго, а сердце Чимина качает кровь еще сильнее, чем когда он бежал. Все мышцы резко слабеют, что кончики пальцев теряют ощутимость своих нервных окончаний. Чем дольше Чонгук молчит, тем сильнее конечности немеют. Чимин пытается заставить себя сказать хоть что-то, но не получается.       Не получается подойти, развернуть стоящего спиной к нему Чонгука лицом, чтобы понять, что тот чувствует. Злость? Отвращение? Ненависть?       Скажи хоть что-нибудь. Пожалуйста.       — Чонгук?       — Не произноси мое имя, — Чонгук так и не разворачивается. Он молча поднимает школьную сумку, в порыве адреналина брошенную на траву, и уходит, оставляя Чимина одного посреди улицы.       Чимин долго смотрел Чонгуку вслед, наблюдая за тем, как его спина, как и во время их побега, отдаляется от него, вот только теперь без возможности догнать.       Проходит одна минута, десять, полчаса, но Юнги так и не возвращается.       Сигарета давно затлела — Чимин не осилил и половины, выбросив прямо в окно, как и воспоминание об этом парне.       — Ничего, Пак Чимин. Когда-нибудь. Когда-нибудь потом, — губы дрожат, пока с ресниц срываются бесчисленные слезы       Свернувшись у теплой батареи, Чимин засыпает, все еще приглушая изредка вырывающиеся всхлипы рукой, в надежде, что завтрашний день не настанет.       В надежде, что Мин Юнги больше никогда не появится в его жизни.       В надежде, что Мин Юнги никогда больше не разогреет внутри тот самый интерес, который Чимин поклялся себе не испытывать никогда.       Любовь — о людях, но явно не о Пак Чимине.