Мы всегда были под толщей льда, до этой фразы.

— Вару, — я молча оборачиваюсь в сторону Пика. — я люблю тебя. Он произносит это так обыденно, невероятно невозмутимо, словно это была самая очевидная вещь на свете. А у меня немеют пальцы и тело. Дыхание само по себе замирает. А щёки предательски краснеют. И что на это отвечать? Это он так пошутил? Хотя нет, Пик не умеет шутить. Проспорил кому-то? Если только Ромео, да только он уже давно съехался с какой-то своей новой девкой и дома примерно месяц не появлялся. Пьяный? Вроде нет, стоит абсолютно ровно, перегаром не воняет. Ещё и слабо улыбается. Он под чем-то что ли? Нет. Не похоже. Самый обычный Пик. И что мне на это сказать? Рассмеяться? Унизить? Сказать «я тоже»? Нет. Вдруг это уловка. По-любому. Не может это быть просто так. Я молчу долго. На это он лишь усмехается и уходит, не стирая с лица слабую улыбку, оставляя меня в ещё большем недоумении. И что это значит? Понял, что шутка не удалась? Расстроился, что не получил ответ? Нет, он же вроде улыбался даже. Что, блядь, происходит? С того момента проходит неделя, но понятнее, честно, не становится. — Что ты имел ввиду? — ненароком спрашиваю я, когда мы останемся на пустой кухне лишь вдвоём. Пик поднимает на меня взгляд и долго не отвечает. Однако, всё же говорит сухое «ты о чём?» с едва уловимым напряжением в тоне, прежде, чем я успеваю задать вопрос ещё раз. — Не прикидывайся. Ты знал, что совершенно не умеешь шутить? — Знаю, — уже более спокойно и расслабленно, отвечает. — поэтому даже не пытался. — пожав плечами, отпивает немного крепкого кофе из своей любимой кружки, ставит её на стол и с каким-то ожиданием смотрит на меня. Я пытаюсь найти подвох. Кажется, что он на поверхности и до невозможности очевидный. А я, почему-то, смотрю в упор, а обнаружить его не могу. Может, потому что его нет? Взгляд он не отводит, хотя поза у него закрытая, руки держатся крест на крест, ещё и в замке… Ай, блядь, кого я обманываю. Из меня психолог такой же, какой из Куро гуманитарий. На этот раз первым ухожу я, не найдя даже повода отшутиться. И больше мы не общаемся. Двадцатого апреля внезапно выпадает снег. Я неторопливо прогуливаюсь по улицам. Тротуар покрыт тонким слоем только выпавшего снега. Поглубже зарываюсь носом в воротник пуховика. Хмурое небо сгущается и висит так низко над городом, что, казалось, оно вот-вот и уляжется на неровные крыши небольших старых пятиэтажек. Позади меня слишком быстро начали хрустеть едва улегшиеся на землю снежные хлопья. Оборачиваюсь и замечаю только подбежавшего своего короля. — Ты чего тут? — спрашивает Пик, так, словно весь месяц не было избегания друг друга(по-крайней мере от меня так уж точно), полнейшего игнора и ледяных взглядов за общим ужином с клонами. — Гуляю. — Можно было бы надеть шарф. На улице не май месяц. — Сам разберусь. —отчеканиваю я, даже не пытаясь замедлить шаг. А Пик не пытается меня задержать. Молча идёт рядом. Чего он добивается? Резко останавливаюсь и едва не поскальзываюсь на откуда-то взявшемся ледяном куске тротуара. Этот идиот реагирует быстро, тут же ловя меня под руку. Наконец, ровно стоя на своих двух, смотрю на Пика, что стоит слишком близко ко мне. Отчего, понимаю, что щеки наливаются румянцем совсем не из-за мороза. Смотрю исподлобья. Три грёбаных сказанных им слова всё никак не выходят у меня из головы. — Нахуя ты увязался за мной, что тебе надо? — едва я успеваю договорить фразу, как его губы припадают к моим. Сначала едва касаются, видимо, он ждёт: оттолкну или нет. Я замираю, не смея даже дышать. Не получив в тот же миг от меня звонкой пощечины, Пик прикрывает глаза и уже более уверенно, по-настоящему, целует. Всё ещё ожидая подвоха, неуверенно, отвечаю на поцелуй, сминая нижнюю губу. И также не получив раздавшегося звонкого издевательского смеха, — какой обычно использую я, разыгрывая клонов, — кладу на слегка впалые щеки ладони и прижимаюсь крепче. Отстранившись, выдыхая морозный пар и едва шевеля губами, Пик произносит: — Я тебя люблю. И я, блядь, тоже.