Малышка Сатору

      Кара стянула с себя верх, оставшись в красивом бюстгальтере. Годжо жадно впился взглядом в ее грудь. Как же хорошо, возбуждение только усиливалось. Девушка надела, как на зло, полупрозрачный голубой лифчик, о черт, она это специально, да? Выбрать самый любимый цвет Сатору. Чертовка. Цветочный принт лишь слегка прятал самое интересное от взора изголодавшегося мужчины.       — Нравится? — игриво спросила Кара, заметив взгляд Годжо. — Они, конечно, не самый большие на свете, но, — она провела ладонями по груди, приподняв их снизу, — это же не имеет значения? Правда, Сатору?       Мужчина тяжело сглотнул. Его грудь отяжелела, а внизу член дернулся, уже изнемогая от происходящего. Да она просто издевается! Его малышка, его девочка.       — Сатору, — в голосе читался укор. — Я вообще-то жду твоего ответа. А то у меня складывается ощущение, что я страшная и некрасивая. И ты просто боишься это озвучить.       — Охренела, дура? — прохрипел Годжо. — Ты при таких данных еще и смеешь думать, что у тебя что-то не так?       — Это было грубо, — острый взгляд царапнул Сатору. — Это тебе за дуру, — она укусила его за нижнюю губу. — А это за «охренела», — она оставила несколько засосов на его шее.       Годжо жадно втянул воздух и все равно не смог сдержать стон. Кара, довольная проделанной работой, окончательно легла на мужчину, почти что соприкасаясь губами его губ. Теплое хриплое прерывистое дыхание Сатору вызывало табун мурашек.       — Малышка, — Годжо не мог совладать с голосом, — пожалуйста, подумай. Уверена, что нам стоит перейти эту грань?       — Хватит ломаться, Сатору, — зашипела девушка. — Я не собираюсь с тобой играть в эту тупую херню в целок-невредимок. Слышишь?       — Грубая девочка, — с этими словами Годжо сильно сжал ее ягодицы.       — Хочу большего, пожалуйста, — прошептала Кара, с настоящей мольбой смотря в глаза мужчины.       Сатору все еще пытался контролировать ситуацию и свои порывы, но выходило крайне несносно. Он сдался. К черту все, соблазн слишком велик. Если она так хочет, он так хочет, какого гребанного хрена надо что-то сдерживать?       Мужчина втянул девушку в глубокий и жадный поцелуй. Его дыхание стало яростным. Кара ощутила жар внизу, и это заставило ее начать тереться о мужчину. Как же он был горяч во всех смыслах слова.       — Как-то слабенько, Кара, — прервал поцелуй Годжо. — Сколько раз ты занималась сексом? Сколько целовалась? Мне кажется, что ни разу.       — Учитывая, что вокруг одни придурки и извращенцы, которые, как до дела доходит, выдыхаются сразу же, даже не доведя себя до оргазма, то можно с тобой согласиться, — прорычала она.       — Какая интересная сводка, — ухмыльнулся Сатору. — И что же. Сколько опытов тебе пришлось провести, чтобы выдать такое заключение?       — Выборка в достаточном объеме, Сатору. Можешь быть уверен.       — Ты когда-нибудь делала минет?       — Нет, — честно сказала девушка.       — А если я попрошу, сделаешь?       — Тебе — да.       — Забавно, — усмехнулся Годжо, — почему такая честь оказана именно мне?       — В тебе я не сомневаюсь, тебе доверяю. Чтобы какой-то левый кретин засунул свой мясной тухляш мне в рот, буэ, никогда!       — Польщен, киска, — шепнул ей на ухо Годжо. — А тебе когда-нибудь делали куни?       — Да, — напряжение в животе нарастало, — но это было настолько убого, что я промолчу. Я даже не думала, что языком можно причинить столько боли.       — Какая жалость, — Сатору свел брови с наигранным сожалением. — Ну ты же позволишь мне, на правах старшего брата, тебе кое-что показать? Обещаю, — шепнул он ей на ухо, обжигая горячим дыханием раковину, — это будет шикарным мастер-классом. Ты потом придешь за повтором. А мой язык уж точно тебя не обидит: я-то знаю, что женщинам до оргазма добираться куда дольше, чем мужчинам.       Кара застонала, а Годжо ловко перевернул и поменял их местами: теперь он был сверху.       — И снова старший брат тебя обучает, снова старший братик о тебе заботится, -безумно пошло прозвучало из его уст подобное. — Кара, ты правда мне доверяешь?       Сатору помнил, как однажды он застал Кару, беззвучно рыдающую у себя в комнате. Малютка забилась в самый дальний угол, сжалась в комочек и старалась слиться с интерьером. Девочке на тот момент пошел пятый год, а Сатору близилось семнадцать.       — Эй, Кара, — мальчик тихо подошел к ней, опустился на колени и начал гладить ее по голове. — Ты чего?       Испуганная девчушка застыла и сжалась еще сильнее. Ей было так страшно показать, что она глупая, слабая. Ведь слезы, как учил ее Рэтц, это удел умственно неполноценных и слабых. А за такое наказывают.       — Кара, — Сатору говорил настойчивее, но все еще с какой-то нежностью.       Не мог он никак пройти мимо Кары, которая еще в таком состоянии.       — Милая, скажи мне, что случилось. Не хочешь? Ну я же твой старший брат, я обещал тебя защищать. Кто тебя обидел?       — Никто, — раздался голос девочки.       — Ну а почему ты рыдаешь? Так не бывает, Кара. У каждой слезинки есть своя причина. Твои, например, не похожи на слезы счастья. Скорее боли и грусти. Ну чего ты, — он крепко обнял девочку, поднимая ее и поднимаясь сам с пола. — Я же не отстану, ты знаешь.       — Сатору, — Кара прижалась к брату сильнее, пряча красное распухшее от рева лицо, — не рассказывай никому, пожалуйста, что я плакала. Папа накажет меня, если узнает.       «Ах, вот, блять, в чем дело!» — раздраженно подумал Годжо. — «Ну все ясно».       — Я никому не расскажу. И никогда, слышишь, никогда не буду этого делать. Ты можешь мне довериться. При любой ситуации я буду на твоей стороне. Если тебе плохо, нужен совет, хочется поплакать, да что угодно, обязательно приходи ко мне.       — Правда? — глаза Кары немного просияли.       — Абсолютная! — Годжо чмокнул девочку в носик. — Ой, какая ты горячая. Милая, надо бы умыться. Умоемся?       Кара бросила испуганный взгляд на дверь. Сатору догадался, почему она так напряглась и поспешил ее успокоить:       — Никого из взрослых сейчас нет. Мама еще на работе, а Глен… вроде как пошел туда же. Ему кто-то позвонил.       — Я знаю, кто, — тихо, почти неслышно заявила Кара.       — Да?       — Эта тетя часто ему звонит. Я видела их вместе и как они целовались.       Годжо на момент оцепенел. Глен изменяет его матери? Что ж, очевидно было, что этот ублюдок — проходящая история в жизни его мамаши. А та и рада таскаться за такими выблядками. Но как он смеет? С одной стороны, это не его дело. Лезть туда — себе дороже. Мать не поверит, а если поверит, устроит истерики. Глен станет срываться еще сильнее. Доставаться, конечно, будет больше всего Каре. Да и допустить того, чтобы Глен и мать оформили развод, тем самым, потерять Кару и оставить ее с папашей — это просто непозволительно!       Да и что сделает с ней этот урод, если всплывет, а это всплывет, что источник компромата — это его родная дочь. Сатору не идиот, он умеет оценивать и риски и не долбиться в глаза.       С другой стороны, этот козел будет и дальше борзеть, терять связь с реальностью, путая, кто он и где находится. Он будет измываться на Карой, хотя она всего лишь маленькая беззащитная девочка. Он будет изводить жену, потому что та оказалась не самой спокойной, не самой красивой, и, о боги, не самой искусной любовницей, коей себя видела. Ну до свадьбы такое хер поймешь.       Зато он заметил ее бизнес. И хотя Рэтц и сам имел неплохой и достаточно высокий заработок за счет успешного бизнеса в рознице, мать Годжо была богаче. Проблема крылась в том, что этот ублюдок умудрился добиться того, чтобы мать продала их старый дом, а они вскладчину купили этот.       Да, новое жилище было больше, красивее обставлено да и в целом было более удачным вложением в недвижимость… Только почти все оплатила миссис Годжо, а дом записан почти на все сто процентов на Рэтца. Потрясающе!       — Ты молодец, что сказала. Но так как я не могу ничем здесь помочь, я советую тебе послушать меня сейчас и промолчать: не говори больше никому, что знаешь секрет отца. Иначе тебе очень крупно влетит. И боюсь, что я не смогу тебе помочь при таком раскладе. Договорились? — сказал Сатору Каре.       — Хорошо, — кивнула головой девочка.       Умыв сестренку, слегка перекусив, он все же сумел вытянуть из нее ответ о причине таких горьких слез. Хотя ответ был понятен.       — На меня пожаловались в садике. Снова, — буркнула Кара.       — Что ты натворила? Надеюсь, ты побила того сопляка, который кинул в тебя той штукой, которая исцарапала тебе щеку?       — Нет, но зато во время сончаса его наказали за то, что он мешал остальным. Я пожаловалась на него сама.       — Ну, милая, ты просто не умеешь мстить, — усмехнулся Годжо. — Я тебя научу.       — Сатору.       — М?       — А ты умеешь делать оригами?       — Конечно, — улыбнулся блондин. — А тебе зачем? Хочешь, чтобы я тебе что-то сделал?       — Научишь меня парочке фигурок? — девочка посмотрела на брата с такой мольбой в глазах, что Сатору не мог ей отказать.       — Да без проблем.       — Ура! — Кара радостно захлопала в ладоши. — Воспитательница пожаловалась на меня папе. Сказала, что я не умею собирать этих глупых журавликов. У всех их фигурки оказались на стенде, а мой нет. Потому что я не смогла его собрать и перевела бумагу.       — Оу, — Сатору проникся ее обидой, — это грустно. Но мы сделаем таких красивых журавликов, что они затмят весь этот чертов стенд, хорошо?       — Отлично, — без энтузиазма ответила девочка. — Только это навряд ли впечатлит папу. Он разозлился на меня и злится до сих пор. Говорит, что мои руки растут из жопы и что я абсолютно тупая кретинка. Меня лучше было бы сдать в детдом, чтобы не терпеть такой позор. Ему очень жаль, что я такая умственно отсталая.       Годжо заскрипел зубами. Однажды он уже поднимал тему, что Рэтц обращается с дочерью неадекватно. Он пытался воззвать мать к разуму и хоть какому-то подобию женской солидарности и останкам еще не до конца разложившегося материнского инстинкта. Но все разбилось о:       — Не лезь не в свое дело, Сатору! — рявкнула она на сына. — Ты кто такой, чтобы учить взрослого состоявшегося мужчину? А? Ты, сопля, совсем нюх потерял?       — Мама, ты считаешь, что это адекватно, да? — рычал в ответ на это Сатору.       — Тебя это не касается, он воспитывает своего ребенка. Тебе там нечего делать.       — Ну охуенно! — тогда Сатору был безумно взбешен.       Сейчас он испытывал дикое желание проломить Глену голову. Он заслужил это. А Кара заслужила нормально детство.       — Ты не тупая, это раз. Два, ты не кретинка. Три — твои руки растут из нужного места. Четыре, может быть, вариант с детдомом и был бы хорош, но лишь потому что твой отец тогда бы тебя не донимал бы. В целом нет никакой связи между твоими успехами с оригами и фактом того, что тебя надо отправить в детдом. Ты не позор, Кара. Никогда не принижай себя. Запомни сейчас одно важное правило. Готова?       — Да!       — Ты по праву будешь считаться самой последней дурой на свете, если хоть раз усомнишься в себе. Только так ты заслужишь звание самой главной идиотки мира. А знаешь, почему? — Кара лишь отрицательно покачала головой.       — Да потому что слабость заключается не в слезах. Слабость заключается в том, что человек не верит в себя, принижает себя и верит во все то дерьмо, что про него говорят, и по итогу он забивает на все. Понимаешь? Вести себя как слабый, то есть, верить, что ты ничтожество, — удел идиотов. Верь в себя, тогда ты преодолеешь любые преграды. Поняла меня?       — Да!       — А теперь пошли и сделаем этих гребанных журавликов. И еще пару штук покажу, на случай, если опять воспиталка твоя решит пожаловаться на твое неумение делать фигурки из бумаги.