Животный мир

Солнце почти село. Дневное тепло сходило на нет, становилось холодно. Голые ветки покрылись тонким слоем инея. Снег ещё только сходил, на ветках не было ни почки, но ветер приносил запах весны, от чего на душе становилось легче. Зима была долгой и морозной, и первые признаки тепла вызывали неподдельный восторг. Они уже долго шли через лес. Ноги начинали мокнуть и замерзать, лицо обветрилось и зудело. Желудок подводило от голода, а колени едва сгибались от усталости. Кажется, Артур скоро рухнет прямо здесь, на твёрдый, подтаявший и снова замёрзший снег, но Никто продолжал двигаться, не обращая никакого внимания на холод и усталость. Иногда Артуру казалось, что он вообще не человек. Бездумная машина, идущая вперёд, не замечающая ни боли, ни препятствий. — Эй, Никто! Он шёл на несколько метров впереди. Пришлось приложить немало усилий, чтобы догнать его. Артур слишком устал. Реакции на оклик не последовало. Впрочем, как и обычно. Он не помнит, когда вообще в последний раз получал от него ответ. — Хочешь анекдот? Снова молчание. Привычно. Иногда Артур даже представлял, чтобы Никто ответил: «Нет» или «Отвали». Порой он действительно отвечал что-то подобное, но это было настолько редким, что такие дни можно вспомнить почти по датам. Приходится играть в одни ворота и довольствоваться мыслью, что Никто хотя бы слушает. Наверное. — «Рыбинспектор задерживает мужика с двумя ведрами рыбы на берегу реки. Рыбинспектор спрашивает у мужика: — У Вас есть разрешение на отлов такого количества рыбы? Мужик ему отвечает: — Нет. Но оно мне не нужно. Это моя домашняя рыба. — Домашняя? Как это? — Ну, кто-то держит собак, кто-то попугаев, а я — речную рыбу. Каждый вечер я привожу их сюда, чтобы выгулять. Я выпускаю их в воду, они себе плавают, а потом я подаю им сигнал, и они возвращаются ко мне, я кладу их в ведра, и мы едем домой, в аквариум. Рыбинспектор: — Ерунда! Рыба не может такого делать! Мужик: — Не верите? Я могу показать. Вот смотрите… С этими словами мужик походит к воде и переворачивает одно за одним оба ведра. Сам остается на берегу в ожидании. Через несколько минут рыбинспектор не выдерживает: — Ну? — Что «ну»? — Когда ты их позовешь назад? — Позову кого? — Рыб! — Каких рыб??? Мужик, ты чё, ебанутый?» Громкого заливистого смеха в ответ не последовало. Да и тихого смешка не было. Презрительного взгляда тоже. Никто просто продолжил идти, смотря вперёд, на проглядывающуюся сквозь лес дорогу. — Вычитал его на каком-то русском сайте. Знаешь, мне сложно понимать ваш язык. До конца шутку я так и не понял, но мне всё равно смешно. У вас странный юмор. Никто молчит, но было заметно, как сильно он сжимает пальцы на автомате. Подавляемое раздражение льётся через край, и не всегда понятно, злится он на Артура, или на голоса в своей голове. — Эй, расскажи какой-нибудь самый заезжаный ваш анекдот, а? О чём они у вас? Никто по прежнему молчит, продолжая идти. Ожидать другого не приходится. Правда, едва ли Артура это смущает. Они работают вместе уже достаточно времени, чтобы Артур привык к этому. Никто молчит, а он просто продолжает говорить. Видно, как Никто порой бесится, но всё равно молчит и не реагирует. Никто живёт в каком-то своём, никому абсолютно непонятном мире. Правда, кое-что из этого мира Артур всё же понимал. Через ещё час ходьбы Артур устаёт уже и говорить. Никто продолжает молчать, идя вперёд, думая о своём. А может, и не думая вовсе. Кто знает, что творится у него в голове, но иногда кажется, что там совсем никого нет. Пустая бездумная оболочка, живущая на одних инстинктах и рефлексах. «Есть», «Пить», «Бить», «Стрелять» и «Трахаться». Достаточный набор, чтобы прожить какое-то время. Всю жизнь, например. — Эй, Никто! — Артур плетётся за ним, уже не чувствуя ног. Усталость валила, он почти не успевал за чужим шагом. Правда, не смотря на всю отстранённость, Никто стоит отдать должное — иногда он останавливается и ждёт, когда Артур дойдёт до него. Боится, что заблудится и умрёт ужасной голодной смертью? Этого никто и никогда не узнает. — Закрой рот. Звучит грубо и неожиданно. Он останавливается и поворачивается к Артуру. Под маской совсем не видно, но он был уверен, что Никто в бешенстве. — Пластинка сменилась? — Артур усмехается, упираясь руками в колени, переводя дух. Он никогда не знал, когда нужно было остановиться. Никто снова молчит, но не отворачивается. Напряжение чувствуется почти физически. Если постараться, можно увидеть, как Никто избивает его в своей голове. — Знаешь, я пиздецки устал. — Артур распрямляется. Никто стоит совсем близко. Видно, как глубоко и тяжело он дышит, пытаясь сдержать волну гнева. Снова мимо. Он продолжает молчать. — Смотрю, терапия тебе помогает. На момент Никто дёргается, будто ему сводит все мышцы сразу. Кажется, впору начать молиться. Артур сделал большой шаг назад, готовясь к нападению, но его не последовало. Никто только что-то тихо и зло пробухтел, развернулся и продолжил идти. Поздно ночью они добрались до базы. Артур совсем замёрз и тащился где-то позади. Никто шёл так же ровно, как и несколько часов назад. Его выдержке и тренировке можно было позавидовать. — Долго вы. Полковник встретил их в коридоре. — Простите, сэр. — Артур вздыхает. Ему совсем не хотелось делать устный отчёт о миссии и оправдываться, почему они вернулись так поздно. Хотелось есть, принять горячий душ и отключиться часов на двадцать. Но игнорировать полковника он не рискнул. — Попали в передрягу по дороге, пришлось немного задержаться. — Это проблема? — Никак нет, сэр. — Тогда хорошо. Отправляйся спать. Отчёт напишите завтра. Никто, останься на две минуты. Артур прикладывает руку к голове и разворачивается. Судьба к нему сегодня благосклонна. Столовая уже закрыта, а в его собственных запасах из нормальной еды оставалось только два шоколадных батончика, поэтому пришлось обойтись только душем. Горячая вода расслабила уставшее тело. Артур долго стоял в душевой, постепенно согреваясь. Ноги гудели, голова болела, мысли уходили в слив вместе с дневной грязью. Желание спать становилось только сильнее, поэтому Артур собрал остатки сил и вернулся в комнату. Внутри было прохладно и темно, лишь небольшая полоска света попадала внутрь с улицы, от фонаря на плацу. Он лёг в кровать и зарылся в одеяло. Наконец можно было отдохнуть. Забыть весь прошедший день, не думать о завтрашнем и просто спать, уткнувшись в подушку. Правда, уснуть Артуру так и не посчастливилось. Через полчаса дверь тихо открылась, и в комнату вошли. Не нужно было открывать глаза, чтобы знать, кто это был. Артур не шевелился. Он уже не спал, но старательно делал вид. Никто лёг на кровать позади него, бесцеремонно придвигая к себе. Он прижимал Артура к себе, забираясь руками под его майку. От его тяжёлого и горячего дыхания по шее бежали мурашки и сводило живот. Его грубые мозолистые ладони поднимались от живота к груди, оголяя торс. Артур продолжал лежать неподвижно, изображая спящего. Так бывало. Никто иногда приходил к нему ночью. Артур не знал, можно ли это назвать приставанием. Домогательство? Тоже нет. Это был не намёк и уж точно не предложение. Даже не приказ. Открытое действие без варианта отказаться. Итог почти всегда был один. Правда, иногда обмануть Никто всё же удавалось. Он отступал, обходясь только тихой дрочкой или получасом ожидания на кровати рядом, пока и сам не засыпал. Возможно, сегодня получится так же. Только вот Артур этого не очень-то и хотел. — Хватит. — Голос Никто грубый, хриплый, с уже ощутимым раздражением. — Я знаю что ты не спишь. Сердце начинает биться громче, когда рука Никто забирается в его штаны. — Так очевидно? — Артур усмехается, открывая глаза. Его крепко держали рядом, дышали в шею, грубо лапали, чужой член упирался в бедро. Наверное, со стороны это выглядело ужасно, но Артура это только забавляло. Никто в ответ только отпускает в его сторону пару крепких русских слов, впиваясь зубами в загривок. Больно и явно не игриво. — Сука… — Артур шипит, пытаясь выбраться из чужих рук, но его сжимают только сильнее. Настоящий капкан, не иначе. — Пусти блять… — Артур наугад бьёт Никто по голове, заставляя отпустить. Это помогает, чужая хватка действительно становится слабее, но лишь на момент. Артура грубо переворачивают и сажают сверху. Без маски Никто выглядел просто ужасно: бугристые шрамы, натянутая кожа. Ресницы и брови редкие, почти незаметные, левый уголок рта сильно стянут к уху из-за неправильно сросшихся мышц, верхней губы почти не было из-за шрама. Ощущение такое, что его бросили в огромную мясорубку лицом вниз, а потом пытались собрать по лоскуткам на строительный степлер и супер клей. Жуткое и неприятное зрелище, но Артура оно едва ли волновало. Никто сжимает его бёдра почти до боли, явно не настроенный на игры. Хотя, он никогда не был на них настроен. Артур снимает штаны вместе с бельём, не дожидаясь чужого приказа. — Это тебя так беседа с полковником возбудила, а, Никто? — он приспускает чужие штаны, высвобождая возбуждённую плоть. Не самый длинный, но довольно толстый член едва ощутимо пульсировал в руке. Живот сводило от одного только взгляда на него, поэтому Артур предпочёл смотреть Никто в глаза. — Заткнись и займись делом. — Никто сжимает и раздвигает его ягодицы, заставляя сердце в груди биться ещё чаще. — Ты про растяжку хоть что-нибудь знаешь? — Артур перенимает чужое раздражение, отбрасывая его руки от себя. — Твоей растянутой дырке всё ещё нужна растяжка? — кривая усмешка, больше похожая на оскал. — У тебя минута. — А не пойдёшь ли ты на хер? — Артур закатывает глаза, сплёвывая на руку. Во рту почти сухо от возбуждения, едва ли этого достаточно, чтобы растянуть себя как следует. Правда, Никто это ничуть не волновало. И его стоящий член тоже. Протолкнуть палец получалось с трудом. Смазки недостаточно. Было больно и чертовски неприятно. — Если тебе так хочется присунуть, сам занимайся моей ёбаной растяжкой… Никто снова ругается, бесцеремонно просовывая пальцы в чужой рот. Артура почти вывернуло, но он сдерживает рефлекс, жмурясь. Шершавые и горячие пальцы быстро и грубо двигались во рту, входя почти по самые костяшки. — Урод… — Артур откашливается, когда его рот наконец освобождается. Момент свободы оказался недолгим. Никто вводит внутрь сразу два пальца и начинает двигать ими, не давая времени на передышку. От боли засвербило в носу и перехватило дыхание. Скудная смазка совсем не помогала, нежные стенки нещадно распирало. Никто растягивал напряжённые мышцы, кажется, совсем не замечая чужого дискомфорта. — Ты порвёшь меня к чертовой матери… — Артур упирается в его грудь, иссечённую шрамами так же сильно, как и лицо. Он чувствовал, как сводило ноги от напряжения. — И? — Никто вынимает пальцы. — Пожалуешься полковнику? Артур кусает губы, сдерживая ненужные звуки. — Хватит ныть, давай быстрее. — Ёбаный кобель. Купи себе резиновую пизду и трахай, сколько тебе влезет… Тираду закончить не получилось: Никто переворачивает Артура на спину, нависая сверху, вжимая его в кровать всем своим весом. Он входит без предупреждения, сразу на всю длину. Воздух разом выбивает из лёгких, Артур скулит, кусая губы. Никакого ожидания и привычки: Никто начинает двигаться, быстро набирая обороты, не обращая внимания на чужую боль. Артур часто и глубоко дышал. Хотелось выть. Смазки почти не было, драли его на сухую, абсолютно бесцеремонно. — Сука, Никто, перестань… — Артур упирается в его грудь, пытаясь оттолкнуть. Ещё немного и он разрыдается от боли. — Заткнись. — Никто наотмашь бьёт его по лицу, хватает за руки и тянет на себя, не давая двигаться. Артур прикусывает язык. Щёку саднило от удара, задница горела, в лёгких не хватало воздуха. Никакой эротикой и просто грубым сексом тут не пахло. Это было настоящее насилие. БДСМ не стоит и рядом по сравнению с тем, что делал Никто. Пощёчины не были возбуждающими и слабыми шлепками — это были настоящие удары с неконтролируемой силой. Завтра на щеке точно появится синяк. На руках тоже останутся отметины: Никто держал его за запястья так сильно, что, казалось, кости начинали трещать под давлением. Было больно, каждый сустав тянуло. Ещё немного усилий, и Никто сможет вывернуть ему обе руки. Артур скулил, кусая губы от беспомощности. Он совсем не мог шевелиться, каждую мышцу в теле сводило. Было ужасно больно… И безумно возбуждающее. В животе всё переворачивалось от каждого толчка, лёгкие горели от недостатка кислорода. Хотелось быстрее и больше, жарче. Никто был настоящим зверем, не знающим ни жалости, ни сострадания. Он слушал лишь свои инстинкты, не считаясь с чужими чувствами и мнением. А Артур был его послушной сукой, любящей боль и насилие. Всё это началось уже достаточно давно. В первый раз это произошло в лесу. Они возвращались после миссии, шли по просеке, чтобы сократить путь. Артур шутил, не затыкаясь ни на секунду. И чужое раздражение, почти физически ощутимое, только подливало масла в огонь. Честно говоря, тогда Артур совсем этого не хотел. Он по обыкновению раздражал Никто разговорами и дурацким юмором, выводя на эмоции, может даже на драку, но получил кое-что большее. Они никогда не говорили об этом. Да и не хотели. Никому из них не было интересно, почему это случилось и почему они продолжают до сих пор. Никто просто спускает пар, расслабляясь, самозабвенно долбясь в беспомощное тело, а Артур просто ловит дикий кайф от боли и толстого члена в заднице. Признавал ли он, что он больной на голову? Да. Хотел ли он это исправить? Абсолютно точно нет. — Ты мне сейчас руку сломаешь… — Артур едва находит силы говорить. Кажется, Никто всё-таки порвал его. — Отпусти… Внизу живота становится жарко, внутри всё тянет. Разрядка близко. Никто отпускает его руки, наклоняясь ближе. Он впивается в чужие губы грубым поцелуем. Скорее одолжение, чем потребность. Артур не сопротивляется. В нос ударяет запах Никто — смесь пота, крови и гари. Сколько бы он не мылся, этот запах никогда не покидает его. Но Артура это не волнует. Он ловит какой-то извращённый кайф от этого человека: от его запаха, вида, поведения. От его грубых рук, строгих сумасшедших глаз и толстого члена. От одного только взгляда на это сочетание безумия, животной и какой-то неправильной похоти, грубости и насилия, Артуру подводило колени. А когда Никто брал его, как дешёвую панельную шлюху, он совсем терял голову. Если бы его мать, вырастившая его без единого шлепка и удара, узнала об этом, она бы точно отреклась от него. Поцелуй перерастает в укусы: губы начинали болеть и пухнуть, а от возбуждения перехватывало дыхание. Никто распрямляется и берёт его за горло. Сжимает недостаточно сильно, чтобы убить, но весьма ощутимо, чтобы заставить хватать воздух губами, как умирающая рыба. Артур хватается за его руку, чувствуя, как остатки рассудка покидают его голову вместе с последними каплями кислорода. Остаётся только боль, дикая похоть и Никто. Когда в глазах уже темнеет от недостатка воздуха, а Никто слишком сильно сдавливает его горло, Артур кончает. Бурно, с дрожью в коленях и закатыванием глаз. Никто следует за ним, чувствуя, как сильно он сжимается вокруг его члена. Он отпускает его и выходит. Артур жадно вдыхает, откашливаясь. От оргазма в ушах всё ещё звенело, а ноги дрожали. Ему было чертовски хорошо. На улице задавался рассвет. Никто уже спал. Артур лежал на его груди, смотря в окно. Чужое сердце ровно билось, успокаивая. Никто никогда не отказывал в нежности после такого дикого секса. И никогда не уходил. Возвращался в комнату только к подъёму. Беспокоился за Артура или просто не хотел подниматься с кровати? Кто знает. Артур точно не знал.