***
Что он там говорил насчет минотавра? Бехолдер — вот что было реальной проблемой. Но только не для Тав. Стоило им перелезть через разрушенный проем в стене, как она тут же насторожилась, приказав всем жестом припасть к земле и не издавать ни звука. А когда Шэдоухарт по ее команде использовала масло василиска на какой-то каменной статуе, та тут же обернулась крайне недовольным дроу, и бехолдер выскочил на них из своей засады. И это чудище было совсем не таким, как на татуировке вокруг ее горла. Глаз поменьше, а вот размер раз в сто больше. — Цельтесь в глаза и не стойте на месте, иначе тоже обернетесь камнем! — Тав крикнула и тут же бросилась ближе к твари, зарядив в него самым мощным заклятьем. — И это точно не единственный его трюк. О, в этом она не ошиблась. Первым делом бехолдер снял проклятье окаменения с пары других обвороженных им же дроу, и тут же разверзся настоящий хаос: кто-то начал бить в саму аберрацию, а кто-то в них. Астарион так и не понял, что рассмешило Тав в этой ситуации, но она определенно получала наслаждение от битвы, раскидывая опаляющие лучи и потусторонние разряды во все цели по очереди. Он с Шэдоухарт замешкался всего на мгновение на высоком уступе, как тут же оказался в непроглядной тьме. Чертовы дроу. Но Тав ответила им той же монетой. Но больше всех удивил Гейл. Мало того, что он увернулся от очень зубастого укуса разъяренного бехолдера, так пару раз заставил его еще и взвыть от боли, а Шэдоухарт неожиданно удачно подчинила одного из противников, выведя того из игры. В итоге Астарион успел добить тварь до того, как она выкинула очередной фокус. Им повезло, что Тав распознала засаду так быстро, ведь он бы не догадался, что их окружали вовсе не статуи. В Подземье она чувствовала себя куда уверенней, чем на поверхности. Она все еще улыбалась, когда направилась к единственному выжившему дроу, который отплевывался от песка и все причитал, что кто-то испортил ему засаду, приведя на переговоры наблюдателя. Интересно, все дроу такие? — А ты, собственно, кто? Астарион с остальными напрягся от откровенной враждебности в его тоне, но и Тав вела себя совсем не как обычно: — Я привыкла к большему уважению от самцов. Не знай он ее, подумал бы, что она всерьез. Самец, ну скажет же! Ха! Но больше слов его удивлял ее вид — властный, самоуверенный, высокомерный, — он видел ее такой лишь однажды, в лагере гоблинов, где она общалась с той убитой ими дроу, Минтарой, что ли. — Прошу прощения, госпожа, — ха-ха, этот смешок он уже не сдержал, из-за чего Тав бросила на него короткий взгляд, недовольно сузив глаза. И так она не смотрела на него еще ни разу... Но как он мог сдержаться, когда дроу разве что не сжался перед ней, тут же потупив глаза в пол? Ведь это же Тав, а не Лаэзель или Карлах! Вот те пугали одним лишь видом, а Тав — она... Тав. — Я все еще не совсем пришел в себя. Я Дхорн. Третий сын Дома Ба-Тол, эвокатор первого ранга, посвященный Грейвенхоллоу... — Боги, нет! Еще один волшебник. Будто Гейла им было мало, повезет, если Тав и этого жалкого болтуна не пригласит в их и без того разросшийся отряд лунатиков. Дроу вытащил что-то из кармана и тут же начал причитать: — О нет-нет-нет, о боги, темные нижние боги, нет! Тав только безразлично посмотрела на тускло поблескивающий кристалл в его руках. — Осколок памяти? Похоже, магия развеивается... Долго же ты простоял в окаменении. — Гораздо дольше, чем мне казалось... Получается, мои враги уже нашли кузню. Кто из подонков украл мою славу? — дроу подался вперед, и Астарион удобнее перехватил рукоять, но Тав даже не шелохнулась, так и продолжив стоять, сложив руки на груди, со скучающим видом слушая какой-то бред. — Ксаргрим? Филро? — Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Дроу фыркнул: — Это невозможно. Хозяин адамантиновой кузни был бы известен всем и наводил бы страх по всему Подземью. Разве что... ха. Ха! Должно быть, эти глупцы повернули назад. Или еще лучше — погибли в поисках. Хорошо. Если бы они просто отдали мне свои исследования, мы могли бы найти кузню вместе... Астарион шепнул Шэдоухарт: — Ты вообще понимаешь, о чем идет речь? — Без малейшего. Но Тав явно заинтересовалась. И правда. Внешне она была невозмутима, но он знал ее мимику уже достаточно — то, как она едва изогнула бровь, говорило об ее интересе. Ну вот, а она обещала, что они здесь не задержатся. И как он должен был ей верить?! — ...но нет, они хранили свои знания, и теперь каждый из нас вынужден цепляться за обрывки. Мне хватило ума запереть свои в осколке памяти, и теперь я могу добраться до кузни сам. И такого властного голоса от нее он тоже еще не слышал ни разу: — Тебе не на что претендовать. Давай сюда кристалл, теперь он мой. Ха! Ну разве она не прелесть? Так этот дроу ей все и отдаст, как же! Ведь дураку понятно, что он хочет эту непонятную кузню заполучить сам. И на что она только рассчитывала — непонятно. Астарион мысленно приготовился к бою, раз все равно держался за рукоять своего оружия, и переглянулся с Шэдоухарт и Гейлом. — Ах ты, мать твою... — что и требовалось доказать: дроу тут же скривился в гримасе отвращения, но стоило тому взглянуть на Тав, которая все еще стояла как ни в чем не бывало, то тут же пошел на попятную: — Я хотел сказать, госпожа... Я провел это исследование самостоятельно, без покровительства какого-либо дома или двора. — Кажется, я ослышалась. Может, повторишь погромче на дыбе в Мензоберранзане? — от одного ее голоса должны были бежать мурашки. Ну точно прелесть! — Ха, а это нормально, что меня даже немного заводит, когда она так хорошо притворяется? — борясь с улыбкой, он шепнул Шэдоухарт, на что та только закатила глаза. — Не очень похоже на притворство, — шепнул в ответ обеспокоенный Гейл. — В том и суть, глупый, это не должно быть похоже на игру, иначе никто не поверит, — как дети малые! Хорошо хоть Тав знала толк в притворстве и обмане не хуже его самого, иначе он бы попросту помер со скуки. Дроу не знал, куда ему деться, и это было уморительно! Он бегал глазами, боясь даже посмотреть на Тав. Что ж, это и к лучшему. На нее и так все вокруг смотрели слишком много, а постоянно соревноваться за ее внимание утомляло не хуже их небольшого путешествия. — Прости меня, госпожа, — и с каким придыханием он произносил это «госпожа», ну что за жалкий тип. Это же просто Тав, а не... Астарион скривился, отогнав внезапные мысли о Касадоре подальше. — Разумеется, я буду счастлив передать тебе свое исследование. Осколок откликается на пароль «Дхорн, лорд-архимаг», — а на это хмыкнул уже Гейл. — Это просто мечта для волшебника с таким талантом, как у меня, госпожа. Тав забрала осколок и просто оставила дроу стоять за своей спиной, будто тот бы не посмел ее атаковать. Кажется, она слишком вжилась в роль. Астарион сглотнул, заняв привычное место за ее левым плечом и отсекая любую возможность для внезапной атаки. Теперь они точно были в расчете. Но не поддразнить ее он не мог: — Госпожа, значит? — он разве что не мурлыкнул ей на ухо. — Такие игры тебе нравятся? — Не понимаю, о чем ты, — она все еще вертела осколок, не обращая внимания почти ни на что. — Правда? Может, тогда другая роль тебе больше по нраву? — он коснулся ее пальцев, отчего она наконец подняла на него глаза. — Я могу быть очень щедрым господином, если ты будешь вести себя особенно хорошо... Она даже опешила на секунду, но в итоге просто снисходительно хмыкнула, забрав свою руку и двинувшись в сторону стоящих чуть поодаль Гейла и Шэдоухарт. Нет, так просто с крючка ей не соскочить: — Не говори, что я не угадал, дорогая, — она снова смерила его очень странным взглядом, расшифровать который он так и не смог. — Ведь я всегда угадываю с тобой, тебе даже говорить ничего не надо, твое тело само выдает тебя с потрохами на каждом шагу. — Жаль тебя расстраивать, но я не служу, кажется, это только твоя фантазия. — Тебе напомнить, кто стоял на коленях на вечеринке тифлингов? — А я думала, мои зубы избавили тебя от любых иллюзий? — Ты бы не посмела, — Астарион поморщился. — Думаешь? Спроси того дроу, что я бы не посмела сделать в своей жизни, — и впервые ее тон был куда холоднее привычного. Кажется, он вызвал в ней совсем не те чувства. Он хотел ее завести, а не разозлить. И что он сказал не так? Надо было срочно сменить тему. — К слову о нем, ты так и оставишь его здесь? — Да, а почему нет? Он мне больше не нужен, — и снова внезапный холод в ее тоне. Она все еще играла или правда смотрела на дроу как на... пустое место? Да, он знал ее всего ничего, но такой холодной Тав была только к незнакомцам и противникам. Этот дроу не сделал ничего, чтобы ее разозлить. Даже был с ней весьма вежлив, несмотря на то, что она его обокрала посреди белого дня, если в Подземье вообще было такое понятие. — Астарион, еще кое-что, — он сглотнул, уловив в ее голосе незнакомые напряженные ноты. Еще ни разу его имя не звучало именно так — она рычала, когда раздражалась на него, иногда растягивала слоги, когда смеялась над ним, сколько раз распевала его имя под ним, но ни разу не предостерегала с почти шипением. Даже когда он едва не укусил ее без спроса в тот первый раз, его имя звучало куда приветливее. — Да? — он даже не был уверен, что она его расслышала, ведь она так и не повернулась, а только слегка склонила голову набок. — Прошу, не выказывай мне неуважение, когда я разговариваю с другими дроу. Это может очень плохо кончиться для нас. Она просто ушла, так и не посмотрев на него больше ни разу. Он хотел спросить, в каком смысле «нас», но не решился. И что именно так ее расстроило, разозлило, разочаровало, или все вместе и сразу, он даже не понял. Как и то, что она все же чувствовала, ведь она так и не посмотрела на него, когда только ее глаза и кровь выдавали ему всю правду о ней. Но в глаза смотреть она отказалась, а ее кровь молчала. Астарион застыл, смотря то на удаляющуюся Тав, то на смиренно сидящего на коленях посреди обломков и трупов мужчину. И какой же он никчемный! Его нужно было убить хотя бы из жалости. Но для убийства у него много других, более важных причин... — Что тебе еще от меня надо? Твоя госпожа и так получила все, что хотела, — дроу посмотрел на него с ненавистью. — Знаешь, мне не дает покоя один вопрос — все дело в том, что она дроу? — Что?.. — дроу уставился на него в полном непонимании, но договорить Астарион ему не дал, впившись в глотку клыками, разрывая ее без всякого сожаления. Неплохо, но не Тав, определенно. Еще и привкус какой-то землянистый… И Тав ему точно не госпожа. Но как отнестись к ее просьбе, он не знал. Как не знал, что она имела в виду под словом «нас».***
Минотавр, бехолдер, который и не настоящий бехолдер, а всего лишь какой-то жалкий наблюдатель, если верить пренебрежительному тону Тав — это все ерунда. Ведь убить их пытались даже чертовы грибы! Не одерни их Тав, они бы точно умерли посреди ничем не примечательной поляны, если так можно обозвать хоть что-то в этих пустынных землях, где видно почти ни черта, но смотреть ты должен в оба, если хочешь выжить. Одни грибы выбрасывали в воздух облако вводящих в замешательство спор, когда другие взрывались и сжигали все вокруг не хуже дымного пороха. Теперь он заранее выстреливал в каждый, который видел. Тав этого не одобряла, но и он ее слушать не собирался. Осторожность еще ни разу в его не-жизни не мешала. Лаэзель, небось, до сих пор жалела, что не обладала его здравым смыслом. Но растущие грибы — это ерунда. Говорящие, вот где его мозг отказывался воспринимать реальность окончательно. Потому что микониды «говорили» словами и образами прямо в мозг, и ощущение было не из приятных. Мало им личинки, что ли?! Но Тав и это было ни по чем. Ее вообще будто ничто здесь не способно было удивить, и это его напрягало. Они настолько разные, удивительно, что он смог заполучить ее. Во флуоресцентном отблеске от грибов и кристаллов ее кожа была больше лиловой, яркой, красивой и живой, когда его казалась еще более болезненно белой. Разница между ними такая же разительная, как между ночью и днем. Забавно, что она все же принадлежала больше к ночи, ведь в Подземье она и правда была как дома. Сложно было не заметить, насколько уверенными были ее движения, как легко она находила безопасные тропы, избегала нор каких-то тварей, а загадка меча в камне вызвала в ней лишь пренебрежение, но никак не замешательство. — Дай свой кинжал, — она протянула ему руку, и спорить с ее тоном он не хотел. Это тоже сложно было не заметить — как изменилось ее отношение ко всем вокруг. Даже к нему. Особенно после того дроу. Она реже говорила с ними, больше полагаясь на бесконечные сигналы и молчаливые команды, а когда говорила, голос ее иногда пронизывал тот же холод, что и все здесь вокруг. Или ему просто казалось... Стоило ей получить от него кинжал, как она задрала рукав и резанула руку, окропив камень своей кровью. — Что ты творишь? — Жалкий, кощунственный ритуал почитания умерших слабаков. Его придумали еретики, Ллос против такого. Меч взмыл в воздух, осветив округу вспыхнувшими дроускими письменами, выбитых на лезвии. — А просто вытащить нельзя было? — он старался не дышать, но это затруднительно, когда говоришь. Ее кровь зазывала не хуже песен сирен. — А ты видишь здесь Лаэзель или Карлах? — она отдала ему кинжал, но ее руку он выпустить отказался. — Кощунство — просто лить кровь, — он потянул ее на себя и обхватил губами порез. Хорошо, что рана была неглубокой. Плохо, что он не мог пить ее вечность. Но главное, что даже после недопонимания с тем дроу она все еще давала ему все, что он от нее хотел. — Боги, Астарион, вы здесь не одни! — взвился Гейл. — И если твоя богиня против, почему ты это сделала? — М-м-м? — ее недовопрос отдался приятной вибрацией по его телу. И в какой момент он обнял ее и притянул к себе? Неважно. Она была теплой и мягкой и все еще таяла в его руках. Может, она не так и злилась на него, в конце концов. — Я просто захотела этот меч, и не оставлять же его другим? Он может быть полезен. Все, Астарион, достаточно. — Да, конечно, дорогая, — Астарион опьяненно облизнул губы. Нет, дело совсем не в том, что она дроу. Он покосился на чернеющие в отблесках парящего клинка капли на камне. Точно кощунство. — Отпустишь? — она заглянула в его глаза и была не хуже наблюдателя в этот момент. В ее тоне мог сквозить любой холод, но не во взгляде. Или это ему тоже казалось… — Если должен… — Напоминаю, вы здесь не одни! — снова Гейл. Метал в него молнии глазами. Лучше бы мог похвастаться этим в бою с настоящими врагами. — Вот об этом я и говорила! Темная Госпожа, избавь нас от всего этого... И дай уже сюда свою руку. — Позже, в лагере, когда все уснут? — Тав даже не поморщилась, когда Шэдоухарт накрыла своей ладонью ее рану и принялась шептать исцеляющее заклятие. Он наконец мог нормально дышать. И все же она не злилась на него. Хорошо. — Думаешь, я откажусь? — Боги, мы все еще вас слышим! Я уже скучаю по временам, когда вы сбегали в ночи в лес. — Если бы лес хоть раз спасал... Гейл, а у тебя нет подходящего заклинания, кстати? — Думаешь, я бы не оказал всем вокруг бесценную услугу? — Хотел бы я сказать, что вы создаете много шума из ничего, — Астарион взял меч, ведь Тав явно не собиралась к нему прикасаться, — но это было бы откровенным враньем, ведь все и так знают, кто действительно любит пошуметь? — Астарион! Ее искренний смех почему-то грел не хуже костра даже в полной темноте и сырости окружавшего их Подземья. И эта невольная мысль почему-то очень злила.***
— Дорогая, ты же не серьезно? И почему я должен спасать какого-то гнома? — Дварфа, — поправила его Шэдоухарт. — Не велика разница, знаешь! Они стояли посреди не очень надежно выглядящего естественного моста над чернеющей своей бесконечностью пропастью, немного не доходя до усеянного бибербангами поля. Что это за чудесные грибы, он узнал всего пару минут назад, когда Тав в очередной раз уберегла их от смертельной ошибки. Если он думал, что пламя-грибы взрывались, то бибербанги были их злыми старшими братьями. Он лучше еще раз попробует обокрасть дракона гитьянки, чем полезет к этим чертовым грибам. — Ты куда ловчее любого из нас, и у тебя ботинки, которые позволяют использовать туманный шаг. Она же не серьезно?! На секунду он даже подумал разуться. — Это будет телепортация только в один конец! И у тебя есть целый прохлаждающийся волшебник! — Э, нет. Не смотри на меня, Астарион. Я не думал, что нам потребуется туманный шаг, ведь вы больше предпочитаете убивать, а не сбегать… — Опять ты за старое! Да мы не хуже паладинов, поверь! Или забыл, что мы герои в глазах тех тифлингов? Тав, вон, готова спасти даже гнома!.. — Дварфа. — ...как-то он там оказался, может, и помощь ему не нужна?! — Эй, есть здесь кто-нибудь? — чертов болван, видимо, услышал их спор. — Мне нужна помощь, я тут застрял, а до сумки мне не дотянуться. — Видишь, — Тав стояла на краю обрыва, но ее это не заботило вовсе. Зато какой-то дварф — очень. — Но если ты так против, тогда я сама... Она точно не справится, это он знал наверняка. И неужели нельзя встать в более безопасном месте?! И почему его так беспокоила ее безопасность? С чего вдруг? Ничего не изменилось. Она всего лишь инструмент для достижения его целей. Это единственное, почему она должна была его волновать. Очередное открытие за этот день злило не хуже жалкого гнома. Дварфа. Неважно! — Зачем он тебе сдался? Он сам виноват, раз угодил в такую ловушку. Он точно не достоин нашей помощи, тем более, чтобы кто-то из нас рисковал собственной шкурой… — Добрые дела тебе и правда настолько чужды, Астарион? — Будь я великодушен к каждой невинной душе, Гейл, мы бы точно не встретились, — он скривился от горечи неожиданно вырвавшейся правды. Касадор давно бы убил его или сгноил в той гробнице. Или спускал с него шкуру день за днем, пока ему бы наконец это не наскучило и он не придумал чего повеселее. — Не скажу, что меня бы это сильно расстроило, но умер бы ты куда лучшим человеком, чем являешься сейчас. — Хорошо, что я не человек, — Астарион оскалился. Чертов волшебник, чертов дварф и чертова Тав! — Хватит! — Тав слишком резко встала между ними, едва не соскользнув с обрыва ногой, и осуждения в ее взгляде удостоился только Гейл. Астарион постарался взять себя в руки. Это всего лишь Гейл. Он не стоил их внимания. Тав даже не надо было вмешиваться. И он бы ее поймал. Должен был успеть. Не умрет же Тав из-за чертового Гейла! Но из-за своей беспечной неосторожности точно могла. И почему она каждый раз предупреждала всех об опасности, но сама игнорировала ее напрочь?! Точно, это же Тав. Не будь она собой, он бы ее не получил. Ну кто в здравом уме доверится вампиру? Тав всегда совершала только самые откровенные глупости. — Я прошу тебя только попробовать. Глупец или нет, но он нужен жене, и она нам заплатит, если мы сможем помочь. Ну хоть не за бесплатно шкурой рисковать! Но дварфы, серьезно? — Ладно… — Спасибо, — она коснулась его руки, снова заглянув ему в глаза, и хотел бы он сказать, чтобы она не трогала его, но язык не поворачивался. Тав редко просила о чем-то важном, бесконечные замки и ловушки не в счет. Но так смотрела почти всегда. Будто она и правда хотела его разглядеть. И будто ей было до него хоть какое-то дело, помимо его тела. Ну что за глупость! Это небось тиммаск виноват, раз он не мог соображать так же здраво, как и вчера! Ведь ничего не изменилось. Ну что изменилось? Она просто выбрала его, а не Гейла. Это не значило ровным счетом ничего. Разве что Гейл ни на что не годился. — Надеюсь, она заплатит достаточно. — В ее же интересах, — она ухмыльнулась, и он знал эту ухмылку. Тав всегда получала свое. — Астарион, ты важнее любого гнома, — и этот обеспокоенный тон он тоже знал. Не врал ни он, ни ее глаза, ни ее кровь. — Не рискуй. — Будто бы я собирался, дорогая. Поцелуй на удачу? — Тебе она не нужна. Но если будешь вести себя особенно хорошо, то я могу быть очень щедрой госпожой. На это не рассмеяться он никак не мог. Она снова использовала его же слова против него! — Ох, Мистра, там человек может умереть в любой момент, а вам все нипочем? — Дварф! — Гейл, может, ты случайно вчера назвал Тав именем своей бывшей? — Астарион расплылся в самой снисходительной ухмылке, перебирая ее пальцы во все еще своей руке. — Поверь, никому такое не понравится… — Поэтому ты только и сыплешь бесконечными «дорогая», «сладкая моя» и «моя радость»? Боишься запутаться, раз любовников у тебя было больше, чем блох у бродячего пса? — Да, Тав, точно никаких проблем у этих двоих быть не может, — прорычала Шэдоухарт. — Ты же так хорошо все прояснила. Надо было вылезти на ту тропу вместо Лаэзель. Даже смерть не кажется такой ужасной перспективой. — Кто-нибудь? Пожалуйста! Моя жена... Астарион тяжело вздохнул и сосредоточился на деле, напоследок все же убедившись, что Тав стояла, где он ее оставил, а не у самого обрыва. Сойти с моста было просто, и он даже не потревожил ни одного бибербанга. Но стоило ему сделать всего пару осторожных шагов по тропе, как грибы справа угрожающе надулись, готовые выбросить в воздух ядовитые споры и взорваться. Он сделал шаг влево, но и там на его малейшее движение зашипели другие бибербанги. Он мог телепортироваться на открытый участок, как раз недалеко от рюкзака, но как он выберется оттуда после? И как назло ни одного свитка полета или туманного шага. Зачем им эти чертовы свитки, если пользы от них как от Гейла?! И все еще продолжающий вопить о чем-то дварф совсем не помогал ему сосредоточиться. Если бы только он смог убрать хоть часть из бибербангов... Что ж, раньше эта тактика его не подводила. Астарион вернулся к мосту и запустил стрелу, как ему казалось, достаточно далеко от сумки или дварфа. Вот только... — Астарион, что ты наделал?! — Гейл явно был в ужасе от того, как быстро запустилась цепная реакция, и вот уже больше половины поля было покрыто ядовитыми спорами. — Ерунда, это еще можно пережить... — но стоило ему это произнести, как по полю тут же прокатилась взрывная волна, сжигающая все на своем пути и запускающая только новые волны из яда и взрывов. — А вот это уже вряд ли... И дикий, резко оборвавшийся крик дварфа был тому лучшим подтверждением. Тот даже попытался выбежать, спасая свою жалкую шкуру. — Дерьмо... Он даже не хотел поворачиваться, чтобы взглянуть на Тав. Не об этом она его просила. А она почти ни о чем его не просила! Конечно, вряд ли она его накажет, ведь это же Тав, в конце концов, но как она будет смотреть на него? А он говорил ей, что не был героем! И спасать этого дварфа не собирался вообще… Астарион напрягся, решив, что ему показалось. Но нет. Он знал ее смех. Она смеялась?! Он резко обернулся. Тав стояла посреди моста и хваталась за живот, смеясь так, будто надышалась тиммаска. Смотря на нее, даже Шэдоухарт едва сдерживалась, а Гейл и правда был в неподдельном ужасе, переводя взгляд то с одной женщины на другую, то на обугленный труп за его спиной. — Что так развеселило тебя, дорогая, позволь узнать? — Астарион надеялся, что она не заметила, как скребся его голос. — Твое лицо, ха, — она забилась в новом приступе неудержимого хохота. — Ты так удивился, будто мы снова застали тех огра и багбира в сарае. Ха! И правда. Такого он не ожидал ни тогда, ни сейчас... — Очень смешно, радость моя! Может, напомнить, какое выражение лица было у тебя, когда ты запустила того привязанного к мельнице гнома, случайно перепутав рычаг? Она застыла на мгновение, взметнула брови, удивившись его подколу, но снова рассмеялась еще сильнее на этот раз, хотя казалось, что это было невозможно. Теперь и он смеялся вместе с ней. Она раз сто ему тогда сказала, что это все он виноват, отвлек ее своим бесконечным возмущением, но как можно было перепутать рычаги, которые подписаны?! — Вы невыносимы, — Гейл вздохнул и принялся устало растирать лоб, будто боролся с приступом мигрени. — У вас какие-то проблемы с гномами? Дварфами? Со всеми, кто ниже ростом? Пора вешать табличку «полурослики — берегитесь»? Шэдоухарт наконец сдалась и присоединилась к внезапному веселью. — Боги, надо было просто остаться в лагере, — только Гейл отказывался увидеть в сложившейся ситуации хоть что-то смешное. — И что мы теперь скажем его жене? Этот вопрос несколько отрезвил их всех. Тав утерла слезящиеся глаза: — Без малейшего, — она снова хохотнула на внезапный каламбур, но тут же собралась, взглянув на него с полной серьезностью, — уверена, Астарион подберет нужные слова. — Я? Почему опять я?! — Ну не я же сделала ее вдовой, — она снова расплылась в улыбке, но в этот раз весьма самодовольной. — Жаль только, что перчаток не видать нам как своих ушей. Что?! — Ты заставила рисковать меня жизнью ради каких-то перчаток?! Ты же сказала, что она нам хорошо заплатит! — Рисковал ты только жизнью гнома, и разве я говорила что-то о деньгах? — Дварфа! — хотя разницы он действительно почти не видел. Лучше бы она свалилась в пропасть раньше. Это бы точно стерло любое самодовольство с ее лица. Вот теперь все встало на свои места — никаких чувств, кроме раздражения, у него к ней не было. Шэдоухарт может утереться. Все дело только в крови.***
Тав была права: один мертвый минотавр — это ничто. Два очень живых — уже что-то. А когда из-под земли выскакивает еще и булей, в общем, Астарион пару раз успел попрощаться с жизнью. И попрощался бы, если бы не его рефлексы и пара ласковых от Шэдоухарт. — Вы надоели пытаться сдохнуть! — она снова старалась спасти Гейла. — Почему вы промахиваетесь, а они по вам — нет? Он бы посмеялся, скажи им это кто-то другой. И он не промахивался. Вот только возникший из-под земли булей отделил их от Тав и Гейла. Все, что он услышал за бесконечным ревом и мычанием, это ее совет про молниевые стрелы, она даже успела перекинуть ему парочку, пока один из минотавров не отбросил ее на мост. — Шэдоухарт, мне нужно преимущество перед этой тварью, — нужно было убить ее как можно скорее, за этой ящерицей-переростком он совсем не видел, что творилось на чертовом мосту. — Только не промахнись! И она не промахнулась. Ему пришлось разрядить в булея штук пять редких стрел, но ему было плевать, сколько они стоили или как непросто их найти. Он украдет для нее хоть все. Его беспокоило совсем другое. За грудой мышц в хитине он совсем ничего не видел, а если судить по тому, как Шэдоухарт без конца пыталась кого-то исцелить, дела на той стороне шли не очень. И ведь они уже возвращались к лагерю… Наконец тварь пала. Астарион как раз обогнул труп, когда увидел, что минотавр остался всего один. Гейл стоял к нему спиной у основания моста, перед ним минотавр уже готовился к новой атаке, но Тав он все еще не видел. И когда минотавр уже почти занес секиру, то он разглядел ее, лежащую, прямо у копыта на самом краю. Оглушена, но точно жива, даже пыталась подняться. И именно в этот момент Гейл не придумал ничего лучше, чем наколдовать громовую волну... — Стой! Но было слишком поздно. Тав под рев и рокот разбиваемой земли отлетела тряпичной куклой прямо в бесконечный обрыв, и только по ее внезапному вскрику Гейл понял, что натворил. Минотавр же едва пошатнулся, и Астариону хватило одной стрелы, чтобы прикончить его. — Я не... Я... Астарион телепортировался к тому месту, откуда она слетела в пропасть, но внизу была одна бесконечная чернота, и только ее оброненный рюкзак на земле говорил о том, что она и правда была здесь всего мгновение назад. — Я не видел... Я не хотел... Весь мост был залит кровью, и как много пролилось именно ее. Он пытался не дышать, не вдыхать, но только и делал, что хватал воздух ртом, скаля клыки и смотря в бесконечное черное никуда. И все, что он чувствовал — отголоски ее крови на языке, чешущиеся клыки и давящую жгучую боль в кулаке. Он так сильно сжимал лук, который она ему отдала, что натянувшаяся кожа на костяшках была белее белого. Это не конец. Это ерунда. Ничто. — Воскреси ее, — он посмотрел сквозь Гейла на Шэдоухарт. — Да, конечно, — она тут же вышла из ступора и полезла в сумку за единственным полезным свитком. — Я не... Не получается… — Что значит не получается?! — Сама не понимаю, можешь попробовать... Он вырвал свиток из ее рук, едва не порвав его. Прочел его раз, два — уже более внимательно, на случай, если допустил какую-то ошибку, но ничего. Плетение молчало. Он только и мог, что смотреть на чертов пергамент. — Пробуй другой! — Астарион, возможно, она не… — Возможно она что? Не умерла? — и как только Гейл посмел открыть свой рот? — Ты настолько туп, что не понимаешь, что невозможно выжить, упав буквально в никуда?! Неудивительно, что тебя все бросают, с тобой же невозможно находиться рядом больше пяти минут! И раз богиню прикончить ты не можешь, то решил отыграться на Тав? И почему ему ты не заявила, что он это сделал из ревности, а? Что вы на меня уставились, воскрешайте ее, живо! — Астарион, я пытался сказать, что, возможно, она все еще не умерла, а продолжает... — он просто вцепился ему в глотку, не дав договорить, ведь если она все еще падала в эту бесконечную тьму... — А-а-а! Он успел сделать только один глоток, как горло обожгла чистая кислота, моментально вызвав рвотный рефлекс. — Да что с тобой не так?! — Астарион отпихнул Гейла, пытаясь прийти в себя, все еще отплевываясь. — Со мной не так?! — Гейл хрипел, зажимая горло, и единственное, о чем он жалел, что не успел разорвать его в клочья. — Я же предупреждал, что ты пожалеешь, реши меня укусить. Ты едва меня не убил! — Чтобы прикончить тебя, клыки мне не нужны, — он выхватил меч. — Вот об этом я ей и говорила, — Шэдоухарт встала между ними и первым делом помогла почему-то волшебнику. — Но нет, никаких проблем с вами двумя быть не может. Я точно ей это припомню, когда мы ее воскресим. Астарион просто снова взялся за свиток, но ничего так и не произошло. И с парой других тоже. Он ничего не понимал, впрочем, как Шэдоухарт и... Гейл. Почему они не работали? Что он делал не так? Что они делали не так?! Разве жрица и волшебник не должны разбираться в чертовом свитке воскрешения? Ну что в нем сложного — читаешь заклинание, произносишь имя, и — пуф! — магия чистой воды. Если тело не слишком далеко и времени прошло совсем немного... — Астарион, ты идешь? — он уставился на Шэдоухарт. Они что, собирались просто уйти? После всего, что Тав для них всех сделала? Забыть, будто и не было ее вовсе?! Он скривил губы, не собираясь даже говорить с ними, но она только тяжело вздохнула: — Ты нас не слушал, да? Мы возвращаемся в лагерь. Иссохший все исправит. Должен... Все будет в порядке, — она чуть не положила руку ему на плечо, но он вовремя увернулся. Он только хмыкнул. В порядке, как же. Себя они могли тешить сколько угодно, но одно он знал как никто — все в порядке быть просто не может. Она была в полном порядке какие-то минуты назад, пока все резко стало не в порядке. А они? Разве хоть кто-то из них в порядке? Бесконечный список начинался с очевидного: хорош порядок, когда расхаживаешь с иллитидской личинкой в мозгах, рискуя обернуться мозгоедом в любой момент. Еще лучше, когда убрать ее и выжить не предвидится возможным. И он бы хотел сказать, что Тав еще легко отделалась, но одно он знал наверняка — смерть ее была пугающей. А заслужила она совсем другую — быструю и незаметную, еще лучше — тихую и внезапную. А она точно заслужила, ведь сколько раз уберегла их от страшной сама. Поэтому верить Шэдоухарт он не собирался вовсе. И тем более ставить на непонятную нежить. Ведь кто верит нежити? Только Тав была способна на такую несусветную глупость. Ведь ему она верила, даже зачем-то выбрала его. Выбери она Гейла, отнесся бы тот совсем иначе? Так же бездумно использовал это дурацкое заклятие или все же сперва бы убедился, что она была в безопасности? И выбери она Гейла, искал бы он сам ее взглядом все время?.. Гейл был уже далеко впереди, видимо, он правда просто все прослушал. Конечно, тот теперь мучился от угрызений совести, ведь это же, чтоб его, Гейл. Он прибежит в лагерь, поставит всех на уши, ринется к Иссохшему и точно все испортит, ведь это же, чтоб его, Гейл! Он даже с магией-то не в ладу, раз нарушил что-то там в Плетении, или что он там натворил. Он снова уставился в черное никуда. Ее вскрик будто бы все еще блуждал по всему Подземью, а разлитая по камню кровь била в нос. Она все еще была здесь, вот только ее больше не было. Нет, он точно не позволит никому испортить единственный шанс на спасение Тав, ведь с ходячей не то мумией, не то скелетом, найденной ими на второй день в том склепе на берегу, казалось, целую вечность назад, никто кроме Тав и не общался. Астарион рванул вперед, старательно огибая бесконечные грибы, облака спор и все, что хоть как-то походило на норы неведомых тварей, но он очень сомневался, что хоть кто-то бы рискнул напасть на него, ведь был он сейчас не хуже загнанного зверя, а с ними никто никогда не связывался. Ведь терять им нечего.***
Двести золотых — столько она стоила. Абсурд! Даже некоторые шлюхи брали куда больше. Он-то думал, что Иссохший запросит пригоршню алмазов или куда большую сумму, но нет — всего двести золотых, которые он даже не отсчитывал, ведь отсчитывать по монетке — еще абсурднее, чем сама цена, чем то, что какой-то оживший, обтянутый кожей скелет вообще был способен вернуть Тав с другого плана. Он до последнего думал, что Иссохший издевался, перелистывая костями пальцев невидимую книгу, будто вчитывался закрытыми глазницами в неведомый список, и его сухие сморщенные губы едва изгибались в каком-то то ли заклинании, то ли молитве. Все вокруг задавали вопросы: спину жгло от внезапной близости Карлах, боковым зрением он видел очертания рогов склонившегося Уилла, и где-то совсем рядом послышалось, как по камню под их ногами рвано скребнул меч Лаэзель, но смотрел он только на бормочущий скелет перед собой. Наконец она встала перед ними в синем всполохе. Будто ничего и не было. В растерянном взгляде читалось непонимание, будто не помнила она тоже ничего. Только он помнил. И все это было. Вопросы все сыпались, но он никого не слушал. Свое дело он сделал, а объясняются пусть Шэдоухарт с Гейлом. Тав стояла перед ним с немым вопросом в глазах, но и ей ему сказать было нечего. Какой толк в словах? Сколько слов он пускал на ветер за двести лет и сколько еще пустит. Даже с ней. И особенно с ней. Ведь даже его обещания — всего лишь слова. И она могла убедиться в этом сама за сегодня не раз и не два. А молчать они могли сколько угодно. В молчании лжи куда меньше. Только это Тав, и на все у нее свое мнение. Она сделала уверенный шаг к нему, открыла было рот, но со скребущими совсем не словами, а скорее хрипами вперемешку с кашлем из горла вырвались клочья свернувшихся кровяных сгустков, и с каждым испуганным вдохом рвалось их наружу только больше, уже мешаясь с желчью пустого желудка. Да, дорогая, так и бывает, когда восстаешь из мертвых, хотел бы он сказать, но смолчал. Ведь ее сердце все же билось, а над ее головой не нависала крышка гроба в шести футах под землей, и хозяина у нее тоже не было. Их опыт абсолютно разный, потому сказать ему было нечего. Шэдоухарт подхватила Тав, убрала волосы с ее лица и повела к камню, чтобы усадить и, вероятно, осмотреть. Но он слышал ее отбивающее дробь сердце, а значит, она была в порядке. Не была нежитью. Он даже на секунду подумал ее обнюхать, ведь вся нежить несла на себе тот самый запах — запах отпечатавшейся смерти, и кому как не ему его знать. Своими эфирными маслами делиться бы он, конечно, не стал. Но интересно другое — смог бы он подобрать что-то похожее на нее? Он не знал. И почему он никогда не задумывался, чем она пахла? Ведь это просто Тав, и пахла она просто... собой. Чем-то необъяснимым и самым обычным, он мог бы назвать сотни запахов, которыми она не была, но ее — никогда. Даже устрой кто бойню и пролей там совсем немного ее крови, он бы наверняка ее узнал. Но потеряй она свой запах, такой вряд ли собрал бы хоть один парфюмер. Пока все крутились вокруг Тав, он просто отвернулся и ушел ставить свою палатку, ведь для нее он все уже сделал. Что еще он мог сделать? Вот поставить палатку — это он мог точно. А еще попытаться поохотиться. Конечно, уходить было рискованно. Но он мог дойти до минотавров. Трупная кровь та еще дрянь, но все же кровь. Тем более, пока она достаточно свежая, привкус не настолько мерзкий. И всяко лучше того, что текло по венам Гейла. Ведь, несмотря на раннее приглашение Тав, он очень сомневался, что оно не обнулилось с ее смертью. Но он еще надеялся, что ее вкус все же не изменился. Как и хоть что-то в ней вообще. Разве что он не станет возражать, перестань она решать чужие проблемы… Он почти закончил раскладывать по местам свои малочисленные приобретенные за время их путешествия вещи, когда за спиной послышался глубокий вибрирующий голос друида: — Астарион, — он резко обернулся и тут же сузил глаза: Хальсин держал ее, и в его огромных руках Тав казалась еще более хрупкой и жалкой. Особенно находясь в отключке. Ему нельзя было даже отвернуться, что ли?! — Пока кто-нибудь не поставит ее палатку, я могу положить ее к тебе? — Зачем? Что с ней? Хальсин на секунду даже растерялся. — Она в порядке, ей просто нужно время на восстановление. На ней твой запах, вот я и подумал… — Ладно! — Астарион отвернулся, поправляя зеркало, за которым она взяла привычку краситься каждое утро. Она даже перестала убирать за собой кисти и краску в какой-то момент, что его определенно раздражало, но в ее сумках был всегда такой бардак, что он перестал возмущаться день на пятый. — Но скажи кому-нибудь разобраться с этим, пока я охочусь. — Конечно. Хотя я думал, что ты не захочешь ее оставлять. — С чего вдруг? — Астарион не мог не огрызнуться. Ему совсем не нравилось, что друид лез не в свое дело. И буквально лез в его пространство, так еще и Тав впутал всего лишь по какому-то запаху. И откуда ему вообще было знать ее запах изначально? Спать они начали еще до того, как спасли его шкуру, а когда она подставляла ему шею каждый день, он был уверен, что даже этой близости достаточно, чтобы запахи его масел успевали окутать ее с ног до головы и прилипнуть почти к каждой ее вещи. — Видимо, я не совсем верно интерпретировал знаки. Тав — загляденье, душой и телом. Природа особенно постаралась, создавая ее, — и как друид скользил по ней своим взглядом, нравилось Астариону еще меньше, чем все остальное, — вот я и решил, что связаны вы не только физически. Это он просто проигнорировал, лишь бы побыстрее избавиться от нежелательной компании. Теперь он понял, почему Хальсин до сих пор предпочитал лежанку у костра, либо спать в форме медведя — эльф был настолько большим, что несколько раз пытался подойти ко входу в его палатку, но с Тав на руках ему было сложно даже не запутаться в навесе и не снести подпорки, не то что уложить ее на спальник. Ему нужна не палатка, а целый шатер! Астарион закатил глаза. — Давай ее сюда, — Хальсин мешкать не стал, а она даже не шелохнулась, оказавшись в его руках, не вздрогнула, как это обычно бывало из-за разницы температур их тел. В отключке она казалась гораздо тяжелее, чем в любые разы, когда он держал ее. Но беспокоило не это: — Ты сказал, она в порядке, но она горит! Хальсин немного нахмурился на это, но не из-за его тона или обвинения, а скорее из-за сомнения. Интересно, могло ли хоть что-то вывести друида из себя и сбросить с него маску вечной доброты, принятия и понимания. Таким Астарион верил меньше всего. Они либо все время врали, либо были кончеными идиотами, а опасность в обоих случаях равнозначная. Он удобнее перехватил Тав. — Шэдоухарт и я осмотрели ее, она правда была в порядке. Возможно, это мое собственное тепло передалось ей, кровь друидов гораздо горячее обычной… — Я знаю, что для нее нормально, а что — нет, сам сказал, на ней мой запах, — Астарион огрызнулся и отвернулся на начавшееся бесполезное рассуждение, намереваясь наконец положить ее. На секунду он уткнулся носом в ее макушку — она действительно пахла им, дикими зверями и все же собой под всем этим налетом прилипших к ней запахов. И совсем не пахла смертью. Кровь все так же зазывала его, обещая лишь наслаждение и только этим отбивая прилипший привкус гейловой кислоты. Он снял с нее плащ и скривился на огромный разрыв в ткани. А они только купили его… — Скажи, если потребуется помощь лекаря, — Хальсин все еще не ушел, наблюдая за ними безмятежным колоссом. — И если соберешься все же оставить ее и уйти на охоту. Я попрошу Уилла заняться ее палаткой. — Не нужно, — Астарион откашлялся, борясь с неловкостью. — Она не любит, когда кто-то трогает ее вещи. Конечно он соврал! Тав плевать на вещи, но проявлять слабость она не любит точно. Как и принимать помощь, особенно с какой-то палаткой. Она вскочит и понесется разбираться со всем сама, как только хоть немного придет в себя. Да и Уилл наверняка решит внести улучшения в ее привычный уклад, что точно будет расценено как оскорбление. — Как скажешь, — Хальсин тепло улыбнулся напоследок и ретировался, и Астарион смог наконец расслабиться. Легким движением смахнул ее волосы с лица, мысленно проклиная бесконечные спутанные пряди, на секунду даже подумав, что не мешало бы их расчесать, но у них совсем не такие отношения. Если они вообще у них были. План казался идеальным. Привычным. Интуитивно понятным. Пара выверенных взглядов, легкое прикосновение тут и там, бесконечные намеки. Завлечь, поймать, использовать. Сыграть, перетерпеть, забыть. Вся разница лишь в том, что на этот раз игра была не на одну ночь. От него требовалось куда больше — больше внимания к деталям, к ее словам, к ее действиям, ко всему, что из себя представляла Тав. И почему она выбрала его, а не Гейла?! Тот бы уже крутился над ней, будто она была каким сокровищем, а не просто... Тав. Чертов Гейл, чертов друид и чертово Подземье! А они могли быть уже на полпути к Лунным Башням, послушай она его, а не Хальсина. Казалось, что отношения у нее были со всеми вокруг! Упрямая безрассудная женщина! Удивительно, что она не померла куда раньше. И как только она столько прожила без регулярного присмотра? Астарион поджал губы. Он понятия не имел, что было в ее жизни раньше, как и о том, сколько ей на самом деле. Сколько хоть кому-то из их сумасбродной компании. Порой он думал, что всем лет по пять. Особенно когда они упорно отказывались слушать его рациональные доводы, а стремились помочь всем вокруг или решить чьи-то личные проблемы. Но Тав его слышала, это он знал точно. У ручья даже согласилась с ним по поводу возможностей, что могли дать им иллитидские личинки. Что так они смогут внедриться в культ Абсолют в Лунных Башнях. Но когда она подняла эту тему с Шэдоухарт позже, настаивать она ни на чем не стала, а просто приняла опасения клерика как данность. Так что его она слышала, но вот слушать отказывалась напрочь. И он не знал, кому из них двоих она в итоге соврала, ведь лжи он не чуял в обоих случаях. Он снова посмотрел на нее. Внешне она и правда была в полном порядке, не считая нахмуренных бровей, будто снилось ей что-то тревожное, и испарины на лбу от непривычного жара, исходящего от нее ощутимыми волнами. Накрывать ее он не стал, только накинул плед на ноги и едва коснулся ее лба, пытаясь смахнуть напряженные морщины. И это будто сработало. Будто простая близость к нему позволила ей расслабиться. Ну что за наивность! Он просто вышел из палатки. Шэдоухарт бросила на него взгляд, коротко кивнув, ставя свою палатку напротив. Возможно, впервые это было не глупо с ее стороны. Что ж, сегодняшний день он все же переживет без добавки. Того дроу и ее было достаточно, чтобы совсем не сходить с ума от вечного голода. Вряд ли кровь мертвых минотавров стоила того, чтобы рисковать вылазкой в одиночку. Он покосился на спящую Тав. И отворачиваться от нее, как показывал опыт, грозило только большими проблемами. Но от голода не спрятаться, если не отвлечься. Он выудил из рюкзака книгу, которую они нашли с какой-то запиской в окутанном паутиной тайнике после встречи с наблюдателем и дроу. “Да будут задушены твои враги нитями судьбы и окрашены в красный цвет по твоему образу и подобию”. Хм, потому она так любит красный? Ее богиня точно знает толк в эффектности. Красный в ее волосах, на ее глазах и губах определенно добавляли Тав шарма, особенно когда ручейки ее крови сбегали вниз по шее и прятались где-то между грудей, заставляя его каждый раз устраивать погоню, когда он имел неосторожность пить ее не аккуратно. Возможно, неплохо будет позволить им сбежать еще ниже… Он откинул записку и погрузился в книгу. Оказалось, это какие-то заметки шпионившего «хорошего» дроу. Интересно, его ли скелет они нашли? Так себе шпион, если помер от каких-то пауков. Но пока он читал, перед ним вставали картинки ее беседы с тем дроу-волшебником. Похоже, Гейл был прав — Тав не притворялась. И про дыбу не шутила тоже. “Ллос благоволит тем, кто умеет сделать из пыток подлинное искусство”. Про эту свою другую сторону она говорила Лаэзель? Тав никогда не казалась ему излишне жестокой. Она определенно могла позаботиться о любой проблеме, ни капли не задумываясь о какой-то там совести или последствиях. Наемники, гоблины, да тот же гурец. И даже глупые желания она исполняла с кажущимся безразличием. После того как она воскресила мужа той безнадежно тупой беременной девки у карги в виде полуразложившейся нежити, помогать которой он до сих пор считал пустой тратой времени, он только спросил ее, довольна ли она тем, что все было за просто так, а она улыбнулась и прошипела что-то про «теперь Майрина будет знать цену своим желаниям». И лишь однажды он видел ее слезы, и плакала она по убитым им паукам в лагере гоблинов. Он покосился на нее в который раз. Она все еще спала, но иногда хмурилась или резко вздыхала. Мог ли он ошибаться в ней так же, как в Касадоре когда-то? Но ее кровь не врала, он бы услышал участившийся пульс, почуял адреналин, даже любой резкий вдох не утаился бы от его внимания, а с ней он всегда был предельно внимательным. Но если он все же ошибался? Да, жрицей Ллос она не была, а судя по этим дурацким записям, именно их следовало бы избегать, да и Шэдоухарт со своей Шар была тому ходячим подтверждением. Но что он реально знал о ней? И знал ли хоть кто-то из них? Она была скрытной, но надежной. Сплетни не ее. Она никому не навязывала свое мнение, но и чужое значило для нее крайне мало, если решение принимать только ей. Она была прямолинейна, когда требовалось, и текучей как вода, если не знала лучшего исхода из ситуации. Она любила свою жизнь в любом проявлении, но смерть не страшила ее ни на секунду. Она ценила выгоду и деньги, но попрошайки и ворье ее даже не раздражали. Он закинул дурацкую книжку куда подальше, из-за чего Шкряб с вечно следующим за ним медвесычом бросился вслед, будто кинул он мячик. Что ж, книжка точно не переживет игры в перетягивание. Одно он знал наверняка — Тав точно не обрадуется дыре в новом плаще. А шитье, как и вышивка, занимали собой все его внимание, отчего думать ему будет попросту не о чем. Казалось, будто секира прошила его насквозь, и он вздрогнул, представив, насколько она была близка к другой, не менее страшной смерти. Придется распустить его немного, ведь подходящих ниток у него не было. Вряд ли она заметит, стань плащ чуточку короче, и на зачаровании это никак сказаться не должно. И это было лучшим решением, нежели книжка. — Не знала, что твои ловкие пальцы и на такое годятся. Он не заметил, когда она очнулась. И понятия не имел, сколько она за ним уже наблюдала. Тав лежала на животе, обняв его подушку, и ее глаза бегали вслед за выверенными движениями иглы с ниткой. — Не мог же я позволить тебе расхаживать в очередных обносках рядом со мной, это плохо бы сказалось на моей репутации, — он сверкнул лучшей ухмылкой, а в ответ получил теплую. — Это не объясняет того, что ты вообще умеешь это делать, — он нахмурился, снова сосредоточившись на стежках, но она точно ждала от него хоть какого-то ответа. Он кожей чувствовал ее внимательный взгляд. Астарион вздохнул. Проще покончить с этим быстро. — Касадора никогда не волновали такие мелочи, как чьи-либо вещи. Он отдает приказ, и ты повинуешься. Но крайне сложно привлекать его ужин, когда выглядишь не лучше оборванца, а денег на новые вещи у тебя попросту нет. А ему подавай только лучших, а не каких-то бродяг. Большинству моих вещей лет, вероятно, больше, чем тебе. К тому же, надо было чем-то занимать себя целыми днями, когда он был достаточно скучным, чтобы развлекать меня очередным своим наказанием, — на это он резко сглотнул, когда горло предательски сжалось. Дерьмо. Он знал только одну тему, которая смогла бы ее как-то отвлечь от непростительного промаха излишней искренности: — И это помогает не думать о голоде. Вот. Он сказал куда больше, чем планировал, но с ней было слишком легко порой. Но смотреть на нее он все равно не собирался, даже когда она просто задумчиво хмыкнула в ответ. — Расскажешь наконец, что произошло? Астарион запнулся, едва не уколов палец. Либо она просто решила резко перевести тему, почуяв его настроение, как обычно бывало, либо... — А другие что? — она только покачала головой. Ну конечно это обязательство спихнули на него так же, как и саму Тав. — Что последнее ты помнишь? — он должен был знать, потеряла она хоть что-то после своей смерти, как и он сам когда-то. — Помню минотавров и как на тебя с Шэдоухарт выпрыгнул булей, — она тут же подорвалась, задохнувшись, бегая взглядом уже по нему самому. — Ты в порядке? Все вы? Конечно, она беспокоилась обо всех, кроме себя! Ну как можно быть настолько невыносимо глупой? — В полном, дорогая, — он прожег ее взглядом, — лежи смирно. На удивление, она послушалась. Тяжело вздохнула, упав на подушку и прикрыв глаза. Она все еще не восстановилась. — Это все? — Она только пожала плечом, снова нахмурившись, будто пытаясь вспомнить что-то еще. — Гейл сбросил тебя с моста заклинанием, — он пригвоздил ее взглядом, но она будто и не беспокоилась об этом вовсе, и он продолжил, как ни в чем не бывало, — из-за чего я впился ему в глотку... А на это она среагировала внезапно бурно, снова подорвавшись с места: — Что? Как? Зачем?! — Он убил тебя, дорогая, ты правда считаешь, что меня это устроило бы? — Наверняка он не специально! — Конечно нет, это просто Гейл, в следующий раз оставь его в лагере, я лучше буду терпеть Уилла с его бесконечными вопросами и шутками про вампиров, чем это недоразумение в виде волшебника… — Он в порядке? — она уже собиралась встать и выйти на поиски своего драгоценного Гейла, но он не позволил, отбросив плащ и встав в проходе. — Кажется, я уже сказал тебе, — она все же поднялась, на что он тяжело вздохнул, а когда покачнулась, поймал и снова уложил, разве что не прижав ее к земле всем весом. Она все еще горела. — Лежи смирно, Тав. Я не в настроении для игр, но если ты и дальше будешь напрашиваться, то мне придется связать тебя, дорогая, и, поверь, удовольствие от этого получу только я, — это обещание, которое точно бы сдержал, он почти прорычал и поддел ее подбородок, отказываясь вестись на немую угрозу и вызов в ее суженных глазах. Пусть она и не служила, но и он поддаваться ей не собирался. Его госпожой она не была точно. — Все в полном порядке, кроме моего обожженного горла, — на это она сменила гнев на беспокойство, будто он и правда значил для нее хоть что-то, — кто же знал, что вместо крови в его жилах течет какая-то отравленная дрянь. — Ты точно в порядке? — она коснулась его щеки так внезапно, что он не успел увернуться, но и не вздрогнул. Она топила его в своем тепле и своем запахе. — Ты все еще можешь пить меня сегодня, тебе точно станет лучше. Тепло ее слов и взгляда выжгло в нем что-то, будто она коснулась его раскаленным клеймом по типу того, что держала та гоблинша Кишка, а отметин ему уже хватало. — Может, позже, а пока у тебя жар, лучше тебе погрузиться в транс, дорогая, — каждый раз, когда она была настолько невыносимо милой с ним, он не мог отвечать ей ядом, как бы ему ни хотелось. А хотелось очень. Ведь она умерла, но беспокоило ее совсем не это. — Буду ждать, — она наконец улеглась и почти сразу закрыла глаза. — Я бы не отказалась от твоих холодных объятий. И почему она так стремилась в объятия смерти! Эту женщину невозможно было понять, да?***
Ее транс явно был тревожным. Сердце бешено колотилось, лицо испещряли морщины, то и дело она резко вздыхала, и раз он закончил с ее плащом и вполне остался доволен результатом, почти не различая идеальный шов, он уже склонился над ней, чтобы разбудить, но опоздал. Она подорвалась с криком и полными ужаса глазами, буквально влетев ему в руки, и ее сердце билось настолько яростно в клетке из ребер, что, казалось, заменяло его навечно замершее. Чтобы не упасть на нее, он просто застыл над ней, опершись на руки, пока она отчаянно хваталась за его рубашку, плечи, шею — все, до чего только могла дотянуться — и задыхалась с надрывной бесконечной чередой слов «я умерла, умерла, упала, так глупо». И каждое слово вонзалось иглами под кожу, где в него впивались ее пальцы и шепчущие губы. Наконец она поняла. — Тише, ты в порядке, — он перевернулся на бок, утягивая ее за собой, пока не раскинулся под ней, позволяя ей и дальше цепляться за себя. — Я держу тебя, все хорошо, мы вернули тебя, — и он правда держал, и впечатывал каждое правдивое слово губами то в шею, то в подбородок, то просто в макушку, пока кожу обжигали горячие тяжелые капли. Он понимал всю ее горечь как никто другой. И пускай ее сердце билось, она теперь понимала и его тоже. И как билось ее сердце, отдаваясь в его собственных ребрах, заставляя хватать воздух с ней так же рвано, заменяя каждое ее обреченное слово своим, полным надежды. «Ты жива, жива, держу тебя, да, глупо». — Я все вспомнила, — она захрипела ему в шею, и он только зарыл пальцы в ее разметавшиеся волосы, плевать, что она исповедалась в его собственную метку смерти. Она не Касадор. — Как меня сбил минотавр, как едва увернулась от секиры и оказалась у самого обрыва, как слетела в эту бесконечную тьму. Я падала так долго... Вот почему они не могли воскресить ее сразу, чертов волшебник был прав. Она захлебнулась со следующими словами, и ей не нужно было говорить еще больше, ведь он слышал ее крик что тогда, что сейчас. До него донеслись звуки встревоженно разбуженного лагеря. К ним слегка шаркающей походкой уже спешил Гейл, а Шэдоухарт, видимо, прислушивалась к их возне совсем недалеко от входа в его палатку. Никто не должен был увидеть ее в таком состоянии, поэтому он сосредоточился на личинке в мозгу, пытаясь достучаться до жрицы. “Закрой вход в мою палатку, она в порядке, это просто кошмар”. К счастью, она сделала всё как было сказано. Он еще слышал тихий спор недалеко от них, но сосредоточился только на Тав. — Как я могу знать наверняка, что не лежу на дне того разлома, и это не фантазия последней секунды моей жизни? Он мог бы ответить ей честно, но зачем? Она начнет сомневаться только больше в реальности происходящего. — Дорогая, ты обижаешь меня, — он куснул ее ухо, из-за чего она тут же задохнулась, — в последнюю секунду ты и правда бы мечтала об этом, а не о том, чтобы оказаться на мне за более интересным и веселым занятием? Я-то думал, что хорош вовсе не в утешении. Но если тебе и правда надо напомнить о моих лучших качествах... Она поцеловала его с трепетным рвением, сладко-солено, коротко, рвано, но так много раз, что он сбился со счета, а подстроится под хаотичный танец ее губ и вовсе было невозможно, только отвечать, прижимать ее к себе и ловить каждый ее выдох, перемешанный с голодным не то стоном, не то всхлипом. Она горела на нем, плавилась и растекалась по нему, оглушая сердцебиением и дурманя голову своим запахом. Когда наконец она оторвалась от него в попытке сделать хоть один нормальный вдох, то уперлась в него все еще влажными глазами: — Все в тебе только лучшего качества. Это было внезапнее, чем удар под дых. Ее искренность и то, как ее слова вторили Касадору. Тот тоже любил говорить, что его крики самые лучшие... Он тут же мотнул головой, прогоняя непрошенную мысль. Тав не Касадор. И его хозяйкой она не была. Он коснулся ее щеки, и она тут же прильнула к его ладони не хуже кошки. Говорят, что у тех девять жизней, и одну они уже потратили. Других промахов он постарается все же не допустить. — Даже то, как я спорю с тобой обо всем на свете? — Угу. — Как раздражаю тебя? Она ухмыльнулась, но кивнула. Она точно была его. Самая лучшая его добыча, и Касадору она не достанется точно. Не для того он вырвал ее из лап продешевившей смерти. — Ты забыл упомянуть еще кое-что. — М? Ты наконец вспомнила и об этом тоже? — он резко толкнулся вверх, неожиданно наслаждаясь контактом с ее перекатывающимися бедрами в ответ, ведь она все еще была сверху, и впервые это не доставляло почти никакого дискомфорта, ведь он сам уложил ее на себя, а не поддался на давление из страха или необходимости. С ней было так легко порой. — Нет, хотя такое очевидное достоинство сложно не замечать, — она сползла еще ниже, снова коротко целуя, и его стон потерялся где-то между ее губ. — Я про то, что только ты не даешь мне умереть раз за разом, — она обхватила его клык губами. — Спасибо... Он резко перекатился, заведя ее руки над головой, растягивая ее под собой, вжимаясь в нее всем телом, проклиная ее и всю одежду между ними. Он бы и порвал ее, только потом устанет шить, ведь все еще они ходили в каких-то бесконечных обносках, и другой попросту не было. — Глупая женщина! Ты хвалишь меня за то, что я могу убить тебя в любой момент? — он прорычал ей в горло, где билась излюбленная артерия, дразня не хуже ее необдуманных слов. — И кто из нас глупый? Я хвалю тебя за то, что ты всегда держишь меня над пропастью, не давая упасть и не отпуская. — Может, ты просто перестанешь играть со смертью? — он почти запустил в нее свои клыки, едва удерживаясь от того, чтобы наконец проколоть растянувшуюся кожу и забыться в ней на этот раз до самого конца. — Тогда ты начнешь кусать другие глотки, когда нравится тебе именно моя. — Тав, — он сильнее сдавил ее запястья, из-за чего она только больше выгнулась ему навстречу, и он едва успел слегка отклониться, рыча, ведь она буквально напарывалась на его клыки шеей. — Просто укуси меня уже, я хочу почувствовать себя живой, как никогда, — слова скреблись по ее напряженному горлу, и он почувствовал по дрожащему всхлипу, как она снова готова была упасть в воспоминания о собственной смерти. — Будет больно, — одновременно и предупреждение, и обещание, ведь должна же она наконец одуматься, черт ее дери. Она так напряжена, он сам натянул ее не хуже тетивы под собой, что она буквально дрожала под ним. Сегодня ему вовсе не до игр и не до притворной нежности или аккуратности. Она посмела умереть, ускользнуть из-под самого носа. И героем он никогда не был. Но загнанным зверем ему быть не понравилось тоже. Она должна это знать и чувствовать. Она должна просто отказаться, передумать, перестать делать глупости. Наконец сделать правильный выбор! Но это Тав: — Да, пожалуйста. Она задыхалась под ним, то и дело подавалась бедрами навстречу, терлась об него, но именно ее «пожалуйста» с отведенной в сторону шеей чуть не свело его с ума не хуже самого яростного голода. Он точно знал, как заставить ее почувствовать себя живой. Как сам почувствует ее. Он отнял рот от ее шеи, из-за чего она хотела запротестовать, но заткнул ее поцелуем, перехватив запястья одной рукой, пока другой развязал завязки на своих брюках. Плевать на прелюдии и на игру. Он высвободил член и тут же забрался рукой к ней под мантию, попросту отодвигая ее белье в сторону. Сразу пара пальцев легко скользнули внутрь, раз, два, отчего Тав снова выгнулась ему навстречу, и он надавил большим пальцем на клитор, заставив ее приглушенно вскрикнуть от неожиданности и грубости движений. Он быстро убрал руку, растер ее смазку по члену, тут же толкаясь бедрами к ее входу, снова наваливаясь на нее и припадая губами к шее. Он вошел в нее резким толчком, и ее стон тут же сменился вскриком, стоило ему погрузить клыки в напряженную шею. Он предупреждал ее, и она сама согласилась. С хлынувшим в рот потоком крови и от жара между ее ног он на секунду забылся, снова резко толкнувшись в ней, зарываясь клыками куда глубже обычного. Тав дернулась под ним, протяжно застонав, тут же выдернув его из забытья. — Не смей двигаться, — прорычал он в шею, сопровождая каждое слово резким и быстрым толчком до упора, срывая новые стоны и всхлипы, но даже этого было недостаточно. Он освободил ее руки и снова погрузил в нее клыки одновременно с новым быстрым движением бедрами вперед, уже хватая и заводя ее ногу выше, лишь бы заполнить ее полностью. И конечно Тав его не послушалась, тут же вцепившись ему в плечи и выгибаясь навстречу так сильно, что клыки соскользнули по окровавленной шее ниже, оставляя глубокие царапины. — Дерьмо, Тав, я мог разорвать тебя! — он резко поднялся, все еще продолжая трахать ее, и от нового угла рычала уже она, закатывая глаза. Он тут же застыл, точно зная, что задел ее любимую точку внутри. Она очнулась и распахнула глаза: — Астарион, нет! — и ее недовольные слова сопровождались такими же стонами и попытками двигаться, но он крепче обхватил ее бедра, отказывая в удовольствии, если она и дальше собиралась рисковать. И как же непросто было сопротивляться ей, когда она так восхитительно сжималась вокруг его члена. — Ты будешь меня слушаться, если хочешь этого, — все еще хватая ее бедра и удерживая ее на месте, он подался назад совсем немного, тут же толкаясь обратно. И какой узкой, горячей и пульсирующей она была, уже почти готовая. — Если хочешь почувствовать себя живой, — Астарион опустил ее чуть ниже, зная, что заденет клитор, и не ошибся, ведь она почти взвизгнула. — Если хочешь кончить. Ты поняла меня? Она только кивнула, снова заерзав под ним. Нет, так просто она не отделается. — Я хочу услышать слова, дорогая, — он медленно подался назад, почти выходя из нее полностью. — Да, да, — она готова была согласиться на что угодно. — Я все поняла. А теперь иди сюда, — она протянула к нему руки, очаровательно надув искусанные губы, ведь она и правда старалась быть тихой. Это его не устраивало тоже. — А я никуда и не уходил, — он вошел в нее до упора так резко, что от неожиданности она снова вскрикнула. И такие ее вскрики были ему по душе куда больше. Останавливаться он больше не собирался, тут же вернувшись к быстрому и яростному ритму, как в самом начале. Он был все еще голоден до нее. И, казалось, она стала еще горячее. И такой восхитительно мокрой. Он снова упал на нее, вылизывая шею. — Ты обещала, Тав, больше никаких глупостей, — он отвернул ее подбородок в сторону, ведь она снова задыхалась под ним, крепко держась за плечи, отвечая на каждое движение коротким толчком навстречу, ее мышцы были напряжены до предела, готовые лопнуть в тот же самый миг, сделай он все правильно, но больше она и правда не дергалась. Ей невозможно было насытиться. Он снова вцепился ей в шею, задирая ее скомканную между их тел мантию, отодвигая ее белье еще больше в сторону, пока не смог скользнуть пальцем по клитору. Он вовремя убрал клыки, точно зная, что на такое не дернуться она точно не могла при всем желании. Она была так близка к разрядке, будто он заглянул к ней в голову или просто изучил ее уже достаточно хорошо. И пары грубых толчков, глубоких глотков и смазанных мазков по клитору действительно хватило, чтобы она взорвалась под ним в ярком оргазме, вновь прорезая окружающую их тьму и тишину новым вскриком, на этот раз мешая с его именем, и для него не могло быть лучшего подтверждения, чем пить, и трахать ее, и наслаждаться каждым ее рваным вздохом, дробью сердца и неконтролируемой дрожью, ведь она и правда была живой и горячей в его руках. Он кончил сразу, как она затянула его в поцелуй на последнем гребне волны своего оргазма, шепча ему в губы слова благодарности и перекатываясь бедрами так же рвано и яростно, как он вколачивался в нее, и если бы ему надо было дышать, он точно бы задохнулся с ней вместе, ведь терпеть больше было уже невозможно. Он рычал, стонал и кусал ее губы, но им было плевать, ведь если она чувствовала хоть что-то, то только потому, что и правда была живой, прижимаясь к нему всем телом и принимая все, что он мог ей предложить. Он все еще целовал ее, когда понял, что ни на секунду его прошлое не всплыло в памяти, не встало стеной между ними. Ей всего-то потребовалось умереть ради этого, ради того, чтобы он тоже почувствовал себя впервые живым и нужным, и одна эта мысль обдала его могильным холодом, несмотря на то, какой все еще невероятно горячей она была под ним. Наконец выйдя из нее под ее недовольный вздох, он оценил быстрым взглядом весь беспорядок. Схватил ближайшую тряпку, разорвал ее надвое и тут же протянул ей одну, чтобы она зажала рану на шее. Тав на удивление послушалась, коротко вздрогнув, пока второй он вытер сперва ее, а затем и себя. Ей нужно было зелье исцеления и вода. А ему — спрятаться от ее глаз хотя бы на пару минут. Но это все еще Тав: — Не уходи, мне ничего не нужно. — Ты не видишь свою шею, и если ты и правда хочешь остаться со мной на всю ночь, то я должен позаботиться об этом, вместо того чтобы бороться с желанием разорвать ее еще больше. Он почти не соврал и абсолютно точно знал, что она больше не станет задавать вопросов, стоит ему упомянуть свой дискомфорт. И как хорошо было вдохнуть воздух, не наполненный их — ее — запахами. Это немного отрезвило. Как и понимание, что, похоже, Шэдоухарт не так и ошибалась. Тав действительно вызывала в нем разные чувства. И если он легко мирился с раздражением, злостью, даже презрением иногда, проглатывая их не хуже гнилой крысиной крови когда-то, то что делать с остальными — он не знал. Как не знал, что именно за чувства это были. Одно только понятно — они ему не нравились. И в план они не вписывались никак. Абсолютно. Надев свою лучшую маску и вернувшись к ней, вместо въедливого взгляда и вопросов на удивление он застал только короткую, уставшую улыбку. И это было лучше всего. — Ненавижу эту дрянь, — она проглотила зелье, морщась и кривясь. — Никогда бы не подумал, дорогая, ведь ты делаешь все, чтобы пить их почти ежедневно. Она только легко шлепнула его по руке, все же улыбнувшись. — Сколько ты еще будешь отчитывать меня за каждый промах? — Не знаю, зависит от твоего упрямства, но у меня в кармане целая вечность, если что, — он оскалился, зная точно, что с ней даже этого может оказаться недостаточным, ведь глупостей в ее голове полно, а послушания почти нисколько. — Хватит умничать, мне нужен твой холодный бок, а не острый язык. Он только хмыкнул, не спеша ложиться, но она уже тянула его на себя, и он переборол нахлынувшее беспокойство и неудобство. Всего пара часов; он точно переживет. И это ничего не меняет. Как и все непонятные чувства. — Спасибо, Астарион. Он снова хмыкнул, принявшись перебирать ее спутанные пряди, стоило ей улечься и поцеловать грудь в разрезе его рубашки, из-за чего едва не померещилось, что замершее сердце ответило ей ударом. Это чувство было самым непонятным.