Шах:Мат и ты

Он снова просыпается в поту и снова снится ему горечь потерь. Почему даже сон не желает отдать его в объятия забвения? Время было два ночи, на улице совсем никого,заметив своего соседа по комнате, что крутился в колесе, Осаму говорит спокойно, без капли веселья: — Почему не спишь, Фёдор? Остановившись, вышеназванный лишь сверлит пару секунд своего хозяина красными бусинками презрения, а затем возобновляет свою деятельность. Он больше не заснёт, а скука, смертная такая, не даёт покоя. Его взгляд падает на горсть писем, что всегда одного содержания. — Я навещу твою тёзку, ты ведь не против? — надевая плащ и совсем не ожидая ответа, спрашивает Дазай. В ответ ему звучит усталое — Пи.

…

Раз-два-три-четыре, начинаем мы считать. Пять-шесть-семь-восемь… Маленький Достоевский сидит за школьным столом и внимательно слушает учительницу, словно впервые слышит эти числа, а возгорающееся пламя за окном — это его ежедневная рутина. — Псс, Дост-кун, — звучит прямо над ухом. — А что шло после трёх? Чёрт, Гоголь и здесь достаёт, летает прямо как комар, над ухом. Напрягая сознание, Фёдор осознаёт — он не помнит. — Не знаю, спроси у Сигмы, — указывая в его сторону, произносит. — Вон он как внимательно слушает, аж вспотел весь. — Ах, и вправду, спасибо, друг, — махая рукой, прощается Гоголь, улетая в сторону ничего не подозревающей жертвы. — Один миллиард четыреста шестьдесят, один миллиард четыреста шестьдесят один… И как вообще до этого дошло? — Хей, Достулевскай, ты чё, заснул? Ну вот, и что этот японец потерял в классе русского языка? Ну и что с того, что у них математика? — Достоевский, — поправляет без единой эмоции он. — Хей, просыпайся. Чего этот придурок хочет от него? Он вот считать учится, уже до гугол почти дошли. — Просыпайся, просыпайся, просыпайся, просыпайся, просыпай… — очень быстрый град слов вызывает раздражение, причём с каждым произнесённым «просыпайся» этот знакомый голос звучит всё громче и громче, а на лице чувствуется дуновение ветра. Ох, кажется, он понял. Надо проснуться. — Отстань, — толкнув детектива, открывает глаза и видит это придурошное лицо в довольно близком расстоянии. — Ну что снилось хоть? — улыбается, болван. Мало того, что явился сюда лишь в два ночи, так ещё и своими огромными, прелестными глазищами имеет наглость сверкать. — Это вас не касается, сударь. Уж не желаете ли вы для начала объясниться? Японец, всё же отстраняется и, присаживаясь напротив оппонента, со смехом отвечает: — Ну что вы, государь? Отнюдь не желаю, я ведь вам в пешки не записывался, так и оправдываться не вижу нужды. — Ну коли так, то не видать вам чая заморского.— парирует русский, а сам смотрит на дверь, что всё также заперта. Через окно зашёл получается. — Ах, вы так жестоки, государь! — хватаясь за сердце, мастерски изображая печаль, Осаму говорит. — Не кажется ли вам, дорогой мой, что с вашей стороны не вежливо так рьяно приглашать человека к себе, а затем отказываться даже наливать чай! Я уж думал, что я желанный гость здесь, да и к тому же у меня с моей крысой были дела, знаете ли… — Крысой? — Фёдор, который, казалось бы, совсем не слушал этот бессмысленный поток речи, тут же оживился. — У тебя что есть крыса? — Хех, так и знал, что у тебя нездоровая тяга к братьям своим меньшим. Есть. Она, кстати, тёзка твоя. Хочешь, фотки покажу? И тут же достаёт телефон, подходя к бывшему одногруппнику, что уже поставил чайник кипятиться. — То есть ты назвал крысу моим именем? Неужто настолько сильно без меня жить не можешь? Да этот болван ещё и ушанку с пальто ей заказал. По правде говоря, это даже немножко льстит. — На самом деле я планировал проводить на ней лабораторные исследования. Я даже начал одно, но потом, когда она чуть не умерла, я решил назвать её твоим именем и похоронить, но она, к сожалению, выжила и теперь мучает меня. — Хах, а она молодец, похвалишь её от моего имени? — Я подумаю над этим, если чай окажется вкусным. Кстати, как там насчёт твоего кота? — Вроде жив, недели две его не видел. — Пх, даже животные с тобой не уживаются, позор, Федька, позор. Как, кстати, назвал его хоть, а? — Сонечка. — Э? То есть как так? Я разочарован в тебе, я думал, мы друзья, я думал, я единственный, кто у тебя… — Она девочка, да и я не такой извращенец, чтобы давать ей такое убогое имя. — Ну так моя крыса тоже девочка! — Стоп, ЧТО? — услышав последнюю часть, прокричал Осаму. — Ты имеешь что-то против моего имени? А не напомнить ли тебе, как ты во сне на первом курсе его… — Заткнись! — перебил его Достоевский. — У меня, знаешь ли, и так башка раскалывается. — Выдох. — Клубничное или малиновое? — ВИСКИ! — Но мы договаривались на чай… — СО ЛЬДОМ! — Я не пью. — А Вино что не алкоголь? — Вино — виноградный сок. — Ну дай тогда этот твой сок. — Он закончился. — Алкоголик чертов! Ещё говоришь, что не пьёшь. — Сам то не лучше, зависим от своей пьяни! Потом говоришь, что русские все водочкины дети. — О, а водка есть у тебя? И соленья? — Нет. — Ты бракованный русский придурок. Уезжай-ка давай с Японии обратно на Родину, видеть тебя не желаю! — Триста сорок восемь. — Один миллиард четыреста шестьсот. — Яблоки будешь? — Мертвые? — Да, погибли при виде твоей физиономии. — Ну вот и прекрасно, давай вытаскивай. После небольшой минуты молчания и поедания вкусненьких красных плодов яблони. Осаму все же не выдерживает и возобновляет диалог. — Как там Шибусава интересно? После того инцидента ни слуха ни духа о нём. — Ну разумеется, мертвые ведь слухов не разводят. — Мертвые… Так ты убил его? — Нет, его погубила страсть к яблокам. — То есть.…ты убил его? — Нет. Он поперхнулся.-после недолгой паузы добавляет-Яблоком. — Оуу. Дазай перестал есть яблоки. — Ну знаешь, а мне его даже не жаль. В конце концов он бросил мне циркуль прямо в спину, так что это всё чистая карма. — Это ведь я его подначивал. —Ты за своё тоже поплатился. Рукой. Сломанной. Помнишь? На соревнованиях по физ-ре. Это же был я! Ха-ха. — Грязный трюк однако был, но похвально, ты удивил меня в тот раз. — Ну не стоит, не стоит- — Эх, знаешь-мечтательно вспоминая о чем-то Федор говорит-Так жаль, что удар Чуи не оставил шрам на тебе. Красивое зрелище было однако. — В тюрьму хочется? Могу повторно заказать абонемент на неограниченный срок. — Да ладно, не стоит себя утруждать. — Что-за чайник у тебя? Я умру скорее, чем выпью чай. — Ну он от бабушки достался. Не гони на старикашку, пожалуйста.-Туберкулез жив? — Жив, а твой клоун с печенегой? — Печенега в казино, клоун в цирке. — Вот и отлично. —Угу. Очередная пауза. Из открытого окна дул прохладный ветер. Атмосфера царила спокойная, родная. В шахматном клубе свет шёл лишь от Луны, да и газовой плиты. Плиты. — Прости. — За что? -Осаму совсем засмотрелся-Прощаю, так и быть. Я сегодня добрый. — Чайник не туда поставил. Он не грелся. —… — Я ухожу. — Ну наконец-то. Они оба встали изо стола и поплелись к выходу. — Осаму-почему он так редко называет его по имени? Оно ведь так приятно звучит из его уст- Будь осторожнее.-Завтра бабахнет. Эх, не этого он ожидал. — Я знаю, ты кстати тоже.-Коты повсюду. — Мяу? — Мяу. — А как крысы говорят? — Ты что не знаешь? Ты ведь их главный представитель. — Ну и ну. — Пи-пи, вроде, мне лень гуглить. — Что будешь делать? — Спать естественно-ложь, его мучают кошмары-А ты что? — Это конфиденциальная информация. Гад. — У тебя на волосах-и указывает пальцем. — Что там? Только не говори, что жук! И он не говорит, просто берёт, и своими музыкальными руками проводит по волосам. Нежно, словно гладит кошку. А затем прядь волос поправляет за ушко и говорит: — Ты красивый. Ему послышалось? Да, он не спал целые сутки, разумеется послышалось. — Очень-И приближается к лицу близко-близко-Красивый. А затем, его бьют по лбу, щелбаном. — Не спи, я и так знаю, что мой массаж головы…– но ему не дают договорить. — Ты когда-нибудь перестанешь лазить в чужих головах? -убирая со своей чужую руку перебивает Дазай–Мне теперь придется всю ночь отмывать её от твоих грязных прикосновений. — В твоей — нет, а насчёт остальных надо будет подумать.-Не хочется им причинять дискомфорт. — А мне значит можно? — Нужно. Ладно, стоит перевести тему. — Ой, а где твоя ушанка? Ты ведь заболеешь без неё небось. — Одна грешная душа украла. Как узнаю кто это сделал, так сразу пристрелю. — Убийство-грех! И перестань так смотреть на меня. Может вообще её украла влюбленная в тебя дурочка, а ты со своими убийствами, да убийствами. — Скорее дурак. — Всё может быть. Хотелось бы стоять так целую вечность.Стоять и внимать своему спокойствию. — Осаму, постарайся не убить себя до следующей нашей встречи. — Ты так уверен, что она случится? — спросил Дазай. — Нет, я никогда не бываю уверен в том, что не могу контролировать. Лишь верю, вот и всё —… —Сыграем завершающую партию, тебя ведь наша ничья не устраивает, верно? — С чего ты взял? — Потому что мы с тобой похожи-пожимая плечами говорит русский—Если ты выиграешь меня, то я тебе отвечу на любой интересующий вопрос, ну, что скажешь? — Если я захочу что-то узнать, то сделаю это и без победы. Достоевский лишь ухмыльнулся, предпочтя не отвечать. — Может лучше скажешь мне, почему ты не пришёл в тот день? — сняв маску паяца спросил Дазай. — Этот вопрос не актуальный, да и если желаешь ответа — победи меня.- Фёдор говорил это совсем без сарказма и вызова, говорил будто для галочки, ведь глаза его сказали больше, чем слова. — На тот момент скорее всего не актуальным стану и я — пожал плечами Осаму. — Классика из моды не выходит. — Это комплимент? — спросил Дазай. — Может и так — ответил Достоевский. —Ладно, убедил. Только две попытки, а там как повезёт. — Значит точно встретимся — улыбнувшись говорит брюнет и уходит не попрощавшись. Осаму еще некоторое время смотрел вслед его уходящей фигуре, которую освещали лишь тусклые лампы. Затем он повернулся и направился домой, чувствуя, как нарастает пустота в груди, что по жизни была его единственной постоянной спутницей.