Чемоданное настроение

- Забери чемодан!- Дудаков уже почти проскочил ряд, где сидела Этери, но был остановлен приказом, который, может быть, предполагался просьбой. У Этери для него все просьбы - приказы и все приказы - просьбы. За столько лет уж и не пытаешься одно от другого отличить. Какая разница? Все равно же побежит делать, как ей желается. Этери не принято отказывать, хотя он пытался. Один раз пытался. И один раз даже получилось. Ну, потому что Дудаков, конечно, тряпка, но не совсем уж половая. От последнего определения даже губой дернул в ехидной усмешке. Жестоко и честно сказал себе, что тряпка, и именно половая, то есть им лечатся в половом смысле душевные раны. Первые нелепые признания получились году так в тринадцатом. Этери тогда была несвободна. Этери всегда была несвободна, а Сергей - на распутье, то ли коня потерять, то ли самому живым не быть. Супруга в тот момент как раз послала дурака-Дуда свой кризис среднего возраста выращивать и будь он проклят, а любовница… просто сил не было на новую любовь больше. В буквальном смысле. Тутберидзе нагружает до помутнения не только спортсменов, но и коллег. Вот и жил удивительно свободным и неопределенным. Ни в чем, кроме главного. А главное - работа. Закончилась очередная тренировка, а с ней и очередной день. Этери что-то активно писала в телефоне. Получала ответные смски. И вдруг спросила: - Дудаков, я ж тебе нравлюсь. - Само собой,- не стал спорить Сергей. - От жены бы ради меня ушел?- то ли издевалась вопросом, то ли, и правда, интересовалась. Уходить в тот момент было не от кого, так что ответ вышел простым: - Естественно. Ну, в некотором смысле он же на самом деле от всех ушел ради нее и работы с ней. Так что получается - не соврал. Этери долго смотрела на него, будто что-то прикидывая и оценивая, а потом сказала: - Дождись меня. С тех пор и ждет. Сам понимает, что тряпка, а вот ждет. И сумка тогда была впервые. Большая. Спортивная. Скинула ему на плечо, когда нашла в тернеской, и приказала: - Пошли. Сергей и пошел. До машины. До квартиры, в которой тем вечером никого, кроме них двоих не было, Дишка у бабушки. До первого поцелуя. Ее. До второго. Его. Два взрослых человека же, наверное, понимают, что они творят? Дудаков, правду сказать, ничегошеньки не понимал. И слава богу! Иначе знать бы не знал, как легко оставить синяки на длинной шее одним поцелуем, как приятно сжимать в ладони маленькую, мягкую, плотную грудь. И сосок темный, сжавшийся, упирается в подушечку под средним пальцем. Будь Сергей в тот момент чуть больше человеком и чуть меньше кобелем, задал бы вопрос: на кой ляд это ей? Но все, о чем думалось, что она такая маленькая и податливая, худенькая и легкая, а он большой, сильный и хочет своего. И давно уже без жены. И сил на любовницу нет. А на Этери были. Еще лениво терся щекой о кожу женской груди, целовал темную, не успевшую расслабиться после оргазма вершинку соска, когда услышал: - Серег, ты меня простишь за это? - За что?- ласково чмокнул мягко-плотное полушарие. - Ну, ладно,- отвечать не стала, а стоило бы дождаться ответа или потребовать. Уехал глубокой ночью. Утром по дороге на работу купил цветы своей женщине. Этери к букетам равнодушна, но не бриллианты же дарить? Хотя, может, стоило и бриллианты. А вдруг бы это помогло? От цветов его руководительница смутилась. От вопроса о продолжении вчерашнего вечера сегодняшним - тем более, а потом пояснила: - Сереж, я, то есть мы, ну, зря все это. У тебя семья… у меня… тоже наладится. Давай свернем сразу. Все же все понимают, да? Что после такого делают нормальные люди? Посылают эту тварь бездушную к чертовой матери и рвут все связи. Дуд пошел извиняться перед женой и решил, что лучшей работы ему не светит. Потому что Сергей Викторович с большим прибабахом по части личной жизни. И он сможет забыть, как пахнет ветром и морем соленая с горчинкой от страсти кожа его руководительницы. Мог. До шестнадцатого года мог просто прекрасно. И не было никаких проблем с колесом в том январе. Это всего лишь отличная версия для Ольги, которая ждала супруга к ужину, а дождалась взъерошенного и расхристанного душой после полуночи. Что там Сергей чинил Этери тем вечером, ради чего его развернули от стола и семейного отдыха, знать никому не надо, а Дуду меньше всех. Просто Этери сказала: - Ты мне нужен,- назвала адрес, по которому был нужен. Цветы наутро уже не пошел покупать, потому что тем вечером кажется, не он… его. Ну, в смысле… Знаете, когда тебя, а хоть бы и ты - в квартире, что снимает новый любовник для того самого, что делают с тобой или сделал ты, в любом случае трахнули тебя. Были свечи. Высокая тонкая женщина на высоком тонком каблуке. И платье. Кто думает, что платье со свадьбы Глейхенгауза было откровенным, тот просто не знает, какие платья есть в гардеробе Тутберидзе. Дудаков, когда в этом всем увидел Этери в дверях съемного жилища, понял, что опять его семейная верность не устоит перед бурями жизни. И ничья бы не устояла. Кожа светилась сквозь ткань. И тот номинальный кружевной треугольник, который думал, что прикрывает лобок, был всего лишь указателем цели, куда любой здоровый мужчина может и должен стремиться, когда рядом ходит все то, что удалялось от дверей, демонстрируя круглые , ничем неприкрытые, кроме совершенно прозрачной ткани платья, ягодицы. - И что это значит?- спросил в спину Сергей. - Дудаков, ты в курсе, что “любовь - письмо, назначенное адресату… А нет его - отдать другому.” Я готова переадресовать. Примешь?- развернулась и посмотрела зло и долго, то ли боялась, что отвергнет, то ли, что согласится и потом осудит. Двинулась дальше в глубь квартиры. Догнал уже в комнате. Почти в комнате. Вжал грудью в стену, придавил собой. Прошипел: - Ты издеваешься? - Не все ли тебе равно, Дудаков?- плотнее прижалась задом к его бедрам, потому что чувствовала, что хотела почувствовать, напряженного и вожделеющего мужика. И вот честно говоря, да, было почти все равно. В тот момент точно. И ведь все понимал. Все знал. И когда соски через платье поймал и сжал в пальцах, и когда прикусил кожу на выступающем позвонке. И когда юбку задирал ее невесомую и ничего не скрывающую. И когда сдвигал невидимую полоску трусиков, открывая себе доступ к владению чужим, не своим, твоим никогда не собирающимся стать. Все знал. А было хорошо. Каждым движением было хорошо. Особенно хорошо, когда чувствовал общий ритм, пульсацию общего движения. И финал общий. Звериный, злой, но общий. А потом все зверство кончилось. Осталась маленькая, напуганная собственными глупостями девочка. Этери пила, а Сергей смотрел на это. Ждал. Может, что выгонит, а может, что захмелеет окончательно и прекратит играть черт занет во что. Второе произошло быстрее. - Прости меня, Сереж,- неуверенно поставила бокал на стол.- Ты только в голову не бери. Я завтра очнусь. Обязательно. Подсела рядом на диван, уткнулась носом в плечо и расплакалась. Кто пережил эмоциональные качели с этой женщиной не боиться никаких космических перегрузок. Правду сказать, даже на мужика ее не сердился, понимал, каково ему приходится за закрытыми дверьми: вверх-вниз, полетели! Полетаем! Вот, видимо, опять летают, судя по тому, что чемодан прет в Питере Сергей. Так что не сердился на законного мужика, но и не радовался. Хотя чего уж, надо было все менять, когда позвала и предложила. Но это позже. А в тот вечер Сергей Викторович слетал от зверя к папочке-утешителю. От нежного любовника к почти чужому коллеге. По окончании немного тошнило, как всех после перегрузок. Назавтра, естественно, Этери очнулась. Дудаков тоже пришел в себя. Как уж пришел. О чем тут рассуждать? Принял себя со всеми недостатками. Принял ее со всеми достоинствами. Великолепная до тошноты женщина. Не его. И он - не ее… хотя, кому врет-то? Следующая фаза пришлась на новогоднюю вечеринку перед Кореей. Забирал из ресторана, от семьи. Зареванную. Опять нетрезвую. Она позвонила. Дудаков приехал. - Куда тебя отвезти?- поинтересовался у Этери. - Куда угодно, только не домой,- отмахнулась женщина. А куда вот, если не домой? Не в гостиницу же. Да и зачем? Просто ехали, куда глаза глядели. - Серег, если я позову тебя с собой Новый год праздновать, бросишь все?- глядела в боковое стекло, и непонятно, то ли всерьез, то ли шутит. - Я семейный человек, могу и с тобой, но только с семьей,- напомнил Дуд. В ответ раздался тяжелый смех: - Боже! У вас и слова одинаковые у всех! Ты еще про “Новый год - семейный праздник” вспомни. - Вообще, да, семейный,- а чего она хочет, когда сама все время рассказывает ему, что семью надо беречь, а за Олю держаться? - Дудаков, давай я в тебя влюблюсь. Разведу с женой. Будем счастливы,- развернулась и посмотрела, будто дырку в щеке прожгла. - Что тебе важнее всего в этом списке?- неприятный разговор, так и хочется выкинуть ее посреди дороги из машины. - А тебе?- смотрела неотрывно. - Не сбудется,- развернулся и повез ее домой. Новый год тогда Этери отмечала с Даней. Главного пункта у того не было. Но пацан искренне поверил и во “влюблюсь” и в “будем счастливы”. Дурак, в общем. Пришлось мозги вправлять, на путь истинный наставлять. К тому же качели снова качались и летали в стратосферу. На них снова были двое. И остальные могли только наблюдать со стороны этот аттракцион глупости. А в Пекине Сергея Викторовича настигло признание. Зачем оно ему уже после всего, что было с тринадцатого года-то? Правильное и неправильное, злое и утешительное. От Сочи до Кореи, от Кореи до Китая. Могла бы и промолчать. Было бы легче. - Знаешь, Сереж, ты никому не говори и никогда не вспоминай. Поздно уже все, но… любила-то я, кажется, только тебя. Дура, конечно. Нашла время! И так все летит под откос. Тихо бы в темноте лежали в обнимку и молчали. Нет же, надо было высказаться! Вот, таскает чемоданы, сумки. Что скажет, то и таскает. Если честно, быть тем, кого любит Этери, пострашнее, чем быть тем, кто любит Этери. У Сергея есть с чем сравнить. Пока только сам любил, было полегче, а теперь… Тащит чемодан. Сочувствует верному спутнику злой Тутберидзе. Себе тоже сочувствует. Ей? У нее все хорошо. Кому как ни Дудакову это знать. Вот сейчас взглядом прогонит лишних, будет болтать с ним и Данькой. Улучит момент, отберет ключи от дудаковского номера у Сергея. И все… дальше - как обычно. На прощание обнимет за шею, скажет: - Я тебя люблю. У нее все просто. Просто любить. Просто обнимать. Просто свешивать свои сумки. Просто поругаться и сбежать или выгнать того, кто стал лишним. Просто обнимать за шею в тишине номера и гладить по спине на виду у сотен людей. Все просто у Этери Георгиевны. Все сложно с Этери Георгиевной. И поэтому Сергей ответит: - Я тебя тоже люблю. Когда деваться некуда, выбираешь самое простое. Носишь ее чемоданы, ее объятия, настроение… И любовь носишь. Свою легче, ее с трудом. Большая любовь у Этери. Тяжелая. Без права передачи в чужие руки. Не чемодан.