В полночь, в полночь К дубу приходи, Где вздернули парня, убившего троих. Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой.
Сойки-пересмешницы затихли, слушая песню. Китнисс начала второй куплет.В полночь, в полночь К дубу приходи, Где мертвец своей милой кричал «беги!». Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой.
И тут внезапно раздался голос. Человеческий голос. Это был не голос молодой женщины, он явно раньше звучал сильнее и выше. И все же в нем сохранилась былая красота. Этот голос вывел следующий куплет.В полночь, в полночь К дубу приходи, Станем мы свободны, крикну я «беги!». Странные вещи случаются порой Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой.
Китнисс резко вскочила на ноги. Голос доносился из каменного дома. Инстинкт охотника, две арены, да еще и пережитая война заставляли реагировать на все, как на опасность. Китнисс натянула тетиву, целясь во вход домика. На пороге появилась старуха. На вид ей явно было больше восьмидесяти лет. Но она казалась вполне подвижной и крепкой, гораздо крепче Мэгз. Впрочем... президент Сноу тоже был старше нее, и телесной слабостью не отличался. При том, что травился ядом... Китнисс передернулась, совершенно не желая его вспоминать. - Не бойся, - проговорила старуха, поднимая руки, демонстрируя, что у нее нет оружия. - Я не причиню тебе вреда. Китнисс опустила лук, поверив. Если даже у нее остались недоброжелатели, например, желающие отомстить за смерть президента Койн или какие-нибудь граждане Капитолия, недовольные новым порядком, очень сомнительно, что они подослали бы убить ее восьмидесятилетнюю бабушку. Но кто она такая? Китнисс пристально посмотрела на нее. Темные глаза, длинные седые волосы, в которые вплетены полевые цветы. Китнисс была уверена, что никогда прежде не видела эту женщину. Никогда, в Дистрикте-12. Да и вообще, даже сейчас, когда забор больше не под напряжением, жителей, отваживающихся уйти в лес можно перечесть по пальцам. И то, пожалуй, кроме нее самой никто бы не решился пробраться так далеко. А тут женщина, совершенно одна, в диких местах, да еще и такого возраста... она не из Дистрикта-12. Тогда откуда она? И что делает здесь? - Кто вы? - спросила Китнисс. - Люси Грей Бэйрд. Не может быть. Китнисс слышала это имя. Несколько раз за свою жизнь. Каждый раз, в день Жатвы, когда мэр перечислял победителей прошлых Голодных игр. До их с Питом победы в Дистрикте-12 их было только двое. Один это, конечно, Хеймитч. И второй... - Я думала... вы давно умерли... - в смятении пробормотала Китнисс. - Должно быть, все так думали, - усмехнулась Люси Грей. - Так значит, обо мне все-таки помнят? - Ваше имя называли на Жатве, когда перечисляли победителей из нашего Дистрикта, - ответила Китнисс. - Но это все, что я о вас знаю... Действительно... это все. Сказав это, Китнисс поняла, что никогда не видела по телевизору повтор Игр, в которых победила Люси Грей. Даже не знала, в каких именно Играх она победила. Будто бы ее просто решили стереть, оставив одно лишь имя, которое упоминается на Жатве. Что же тогда произошло? Почему Капитолий предпочел стереть эту победительницу, превратить ее в девушку-призрака? Игры, где победил Хеймитч тоже не повторяли по телевизору из-за его трюка с силовым полем. А она сама воспользовалась ягодами, тем самым бросив вызов Капитолию. Люси Грей тоже что-то натворила? Нечто такое, из-за чего ей аж пришлось скрываться долгие годы от людей? Кажется, Капитолию действительно очень сильно не везло с победителями Двенадцатого дистрикта. - Вы прятались здесь, в лесу все это время? - спросила Китнисс. - Ну не совсем здесь, - уклончиво ответила Люси Грей. - Дальше. На севере. Но недавно решила все-таки под старость лет хотя бы последний раз взглянуть на знакомые места. А услышав, как ты поешь мою песню, отважилась все же тебе на глаза показаться. - Вашу песню? - сильно удивилась Китнисс. - Да, - кивнула Люси Грей. - Эту песню написала я. Кстати, вот ты мое имя знаешь... а я-то ведь до сих пор не знаю, как тебя зовут. Верно... имя Китнисс Эвердин прогремело на весь Панем. Победительница Голодных Игр, бросившая вызов Капитолию. Сойка-пересмешница, символ восстания. Душевнобольная девушка, застрелившая нового президента. И вот... встречается человек, который не знает, кто она такая. Человек, проживший долгие годы в изоляции, без телевизора, без Голодных Игр, без восстания, без власти Капитолия. Человек, который увидел в ней просто восемнадцатилетнюю охотницу, поющую песню на берегу озера. Почему-то от этого стало как-то необычно комфортно. Словно совершенно незнакомая Люси Грей стала вдруг одной из немногих, с кем она, Китнисс, может быть просто собой. - Китнисс Эвердин, - просто представилась она. - Китнисс, - усмехнулась Люси Грей. - Какое хорошее имя. Мне всегда больше нравилось это старое название стрелолиста. Мы с ребятами из моего ансамбля часто собирали их здесь, на этом озере. - Почему же вы все это время скрывались? Что именно произошло? - решилась спросить Китнисс. - Я расскажу тебе, - согласилась Люси Грей. - Если ты взамен расскажешь мне откуда ты знаешь мою песню. Поговорим внутри? Китнисс кивнула, последовав за Люси Грей в дом, который и ей самой много раз служил укрытием. У не горящего из-за теплой погоды очага обнаружились разные припасы. Коренья, травы, ягоды. Многие из них оказались незнакомы Китнисс. - Откуда это? - спросила она. - С севера, - ответила Люси Грей. - Откуда я сюда вернулась. Можешь что-нибудь взять себе, не беспокойся, они не ядовиты, - в качестве доказательства она взяла одну ягоду и с явным наслаждением съела. Китнисс отважилась попробовать такую же. Вкус оказался удивительно сочным. Люси Грей, тем временем, вынимала цветы из своих волос. - Совсем завяли, - с некоторой досадой сказала она. - Всегда нравилось следить за собой. Вот ведь уже далеко не красавица, и вообще никто меня в лесах не видит, а все равно ничего не могу с собой поделать, - она усмехнулась. Китнисс не знала, что на это ответить. Ее саму ее внешность никогда не заботила, все девчачьи разговоры о тряпках всегда навевали скуку. А после того, как ее столько раз разряжали и разукрашивали - сначала капитолийцы перед тем, как бросить на арену, потом повстанцы - чтобы сделать из нее символ, а потом убить, любое прихорашивание вызывало даже какое-то отвращение. Но она должна была признать, что Люси Грей, несмотря на ее возраст, очень даже идут цветы. В этой старой женщине по-прежнему угадывалась былая красота... - Раньше я любила розы, - с грустью проговорила Люси Грей, глядя на увядшие цветы, лежащие на полу. - Но после одного человека в моей жизни я, к сожалению, перестала их любить. Упоминание о розах заставило Китнисс содрогнуться. - Я... тоже не люблю розы, - хрипло проговорила она. Люси Грей даже не взглянула в ее сторону, все еще глядя на цветы. - Его звали Кориолан Сноу, - внезапно сообщила она. Что??!! Такое неожиданное упоминание опять вызвало тоже ощущение, как когда Китнисс застала президента на своей кухне. Будто бы в знакомом, безопасном месте она обнаружила ядовитую змею. - Так вы были... знакомы?!! - воскликнула Китнисс. Люси Грей, наконец, повернулась в ее сторону. - И ты тоже его знаешь? - нахмурилась она, обратив на слишком сильную реакцию девушки. - Его невозможно было не знать, - ответила Китнисс, пытаясь унять невольную дрожь. - Он был президентом Панема. - Вот значит как... - тихо проговорила Люси Грей, опуская глаза. - Он мертв... - зачем-то сообщила Китнисс. Может быть лишь для того, чтобы успокоить саму себя. На лице Люси Грей ничего не отразилось. Только какое-то время она молчала, глядя на мертвые цветы. - Он был моим ментором, - наконец, сказала она. Это удивило. Менторами выбранных для Игр Трибутов становились прежние Победители. Но так стало в ее время... когда Игры только появились, в самом начале, в самых первых Играх, прежним Победителям было неоткуда взяться. Неужели, тогда менторами становились сами капитолийцы? А Люси Грей, тем временем, начала рассказывать. Она была родом не из Дистрикта-12. Она принадлежала кови, странствующему народу, который никогда не оседал на одном месте. Но Капитолий это не устроило, и в итоге кови насильно заставили остаться в Двенадцатом дистрикте. Оказалось, Люси Грей была победительницей десятых Голодных Игр, победила на год раньше, чем Мэгз. Десятые... неужели она скрывалась в лесах целых шестьдесят семь лет?! Выходило, что так. Люси Грей рассказала, как ее имя прозвучало на Жатве. Как она поняла, что ее подставила дочь тогдашнего мэра, с которой встречался ее же парень. Как ее доставили в Капитолий. Не в роскошном поезде, как Китнисс спустя шестьдесят четыре года. В вагоне для скота. Как в те времена Трибутов вовсе не держали в роскоши перед Играми, откармливая до отвала. Тогда их держали в клетках в зоопарке и не кормили вообще. Она рассказала, как Кориолан, тогда еще ученик Академии, единственный из всех менторов, встретил ее на платформе и подарил розу. Как носил ей еду в клетку. Как подарил серебряную пудреницу своей матери, намекнув, что туда можно положить яд, которым травили крыс в зоопарке и использовать в качестве оружия на Арене. Как он подкинул в террариум со змеями-переродками платок с ее запахом, из-за чего те, выпущенные на арену, не тронули одну только Люси Грей. Она победила в Десятых Голодных Играх. Тогда победителю, как и всему Дистрикту, не полагался никакой приз. Никакой роскошный дом в деревне Победителей, никаких наград для остальных жителей, никаких денег до конца жизни. Единственная наградой для Люси Грей было то, что она живой вернулась домой. Но Кориолана разоблачили. Выяснили, что он подыгрывал своему Трибуту. В качестве наказания ему пришлось пойти в миротворцы, но он сам попросил о том, чтобы его отправили в Двенадцатый дистрикт. Там они двое и вновь встретились. И между ними завязался роман. О своей прежней любви, парне, который продолжал при этом встречаться с дочерью мэра, из ревности сделавшей так, чтобы именно имя Люси Грей было названо на Жатве, ей и вовсе не хотелось думать. - Но мой бывший меня оставлять в покое не желал, все преследовал и надеялся чего-то добиться, - продолжала рассказывать Люси Грей. - Он связался с повстанцами, втянул в это друга Кориолана, его самого... дочь мэра однажды застукала нас всех вместе. И Кориолан убил ее, чтобы она никому ничего не разболтала. А другой повстанец убил моего бывшего за то, что тот хотел подставить меня. Однако это сильно не помогло. Не имея никаких доказательств, мэр все равно обвинил Люси Грей в смерти своей дочери. Она знала, что он не оставит ее в покое, и поэтому решила бежать в леса. Ей хотелось попрощаться с Кориоланом, но он сказал что и сам сбежит с ней - если оружие, из которого он пристрелил дочку мэра будет обнаружено, ему и самому конец. И только когда они уже отправились в путь, в дикие места, Люси Грей поняла, что что-то не ладно... - Кориолан сказал, что убил троих человек, - рассказывала она. - Одним был мальчик-Трибут, которого он убил пробравшись на Арену вслед за своим другом - тот напал на него, это была самозащита. Второй была дочка мэра. Но кем же был третий? Я спросила его об этом. Но он отмахнулся, что третьим был он сам. Мол, убил прежнего себя, согласившись пойти со мной. Так себе отговорочка, могу я сказать... Кориолан ничего не говорил, но по его лицу я видела, что новая жизнь ему явно не по нраву. Что он жалеет о том, что вынужден бежать со мной и не может вернуться назад. А потом... придя сюда... - Люси Грей обвела рукой стены каменного домика. - Мы обнаружили здесь то самое спрятанное оружие, из которой была убита и дочь мэра, и мой бывший. И тогда я, наконец, все поняла. Сложила два и два. Третьим, кого убил Кориолан, был тот самый его друг. Которого повесили, когда выяснили, что он связан с повстанцами. Я думала на другого, на одного из повстанцев, но после такой-то оговорки... А теперь у Кориолана на руках была единственная улика против него самого, из-за которой его могли связать со всей этой историей. Уничтожить ее - и он чист, как первый снег, - Люси Грей невесело усмехнулась. - Есть только единственный свидетель, который знает всю правду. И этот свидетель - я. Неужели, он... впрочем, разве можно было что-то ожидать от будущего президента Панема? Но как же ей удалось выжить? Люси Грей, впрочем, вскоре объяснила. - Из-за одного своего парня я уже стала участницей Голодных Игр. И я не собиралась позволить и другому втянуть меня в свою смертельную игру. Так что, забрав среди найденного оружия нож и быстро найдя предлог, я выбралась из дома. Бросила шарф, подаренный Кориоланом специально там, где как я знала, обитала змея. Неядовитая - мне не хотелось убивать его, только сбить со следа. Я пыталась уйти как можно дальше, двигалась осторожно, стараясь не оставлять следов. Но совсем беззвучно передвигаться мне не удавалось. Не призрак, хоть и названа в честь него, - Люси Грей усмехнулась. - Кориолан вышел из домика с автоматом. Он нарвался на мою ловушку со змеей, но в какой-то момент и я сама привлекла его внимание. Он выстрелил в мою сторону, но не попал. Однако он теперь знал, где я, тем более и я не сдержала испуганного вскрика, когда совсем рядом со мной просвистели пули. И тогда... тогда я запела. Ту самую песню, что пела сейчас ты. Сойки-пересмешницы подхватили ее. На это я и рассчитывала. Теперь, когда птицы повторяли мою песню, Кориолан не мог определить мое местонахождение по звуку. Я затаилась. Когда Кориолан покинул лес, кружным путем вернулась к озеру. Собрала оставленные в этом доме припасы. И отправилась на север одна. - И все эти годы вы жили одна в лесах? - охнула Китнисс. Разве не это когда-то хотела сделать она сама? Уйти в лес и жить там? Но она-то думала сбежать с Гейлом... со своей семьей... а Люси Грей выживала совсем одна? - Как я и думала, на севере не оказалось людей, - проговорила Люси Грей. - Но остались кое-какие старые постройки вроде этого дома, - она улыбнулась. - Я нашла такой. Привела в порядок. Да, я стала жить одна. Я неплохо знаю дикие места. Разбираюсь в съедобных растениях. Умею ловить рыбу. Так что вот... выжила. - Разве вам не приходилось защищаться от хищников? - спросила Китнисс. Может Люси Грей и неплохо знала дикую природу, но ведь она же практически не владела никаким оружием... ну да, у нее был нож, который она нашла здесь среди орудий преступлений, но что такое нож против медведя или рыси? Люси Грей усмехнулась. - Я предпочитала прятаться, - ответила она. - Впрочем, кое-какая защита у меня была. Ядовитых змей не любят никакие хищники. Ничего себе. Да, это пожалуй такое же неплохое оружие, как лук и стрелы. Китнисс почувствовала, как проникается уважением к старой женщине. - А теперь ты мне расскажи о себе, - улыбнулась Люси Грей. - Откуда ты знаешь мою песню? - Ее пел мне мой отец, - ответила Китнисс. - А он откуда узнал ее? - усмехнулась Люси Грей. - Ты не знаешь? - Нет, он мне никогда не рассказывал, - вздохнула Китнисс. - Кроме того, эта песня была запрещена... - Ты слышала что-нибудь о ребятах из моего ансамбля? Кларк Кармин, Барб Лазурь, Тэм Янтарь, Мод Беж? Не знаешь, что с ними стало? Китнисс с сожалением покачала головой. - А твой отец не может знать? - Он... - Китнисс запнулась. Люси Грей выжидательно посмотрела на нее, явно ожидая продолжение. И Китнисс начала рассказывать. Это давалось нелегко. Она не привыкла откровенничать. Вечно отмалчивалась и перед своим доктором. Но теперь они же договорились, и это стало ее долгом. Люси Грей ведь рассказала о себе все, как и обещала. А Китнисс не любила ходить в должниках. А потом... потом вдруг оказалось, что это помогает и ей самой. Прежде Китнисс не рассказывала никому о себе так подробно. Близкие люди итак знали... достаточно. Рассказ о себе требовала только капитолийская публика, тогда, еще не первом интервью, но Китнисс помнила до сих пор какое почувствовала тогда отвращение при мысли, что придется открыть душу перед теми, кто только и жаждет увидеть, как она будет умирать и убивать им на потеху. А потом... потом даже если бы ей и захотелось, в таких откровениях уже не было смысла. Потому что про нее итак знали все, причем абсолютно все. Вся ее жизнь проходила публично, на глазах у всей страны. Весь Панем наблюдал и за двумя Голодными Играми, и за Сойкой-Пересмешницей, символом восстания. И за несостоявшейся казнью президента Сноу, и за ее выстрелом в Койн. Рассказывать об этом просто не имело смысла. И вдруг оказалось, что это очень важно. Просто поведать обо всем пережитом. Тому, кто не видел в ней никогда ни Трибута, ни несчастную влюбленную, ни символ восстания. Тому, кто сам был когда-то брошен на Арену, вынужденный убивать, чтобы спасти свою жизнь. Тому, кто все поймет. Как понимал прошедший через тоже самое Пит. Но Пит проходил через все это вместе с ней. А Люси Грей видела ее впервые. Некоторые воспоминания давались особенно мучительно. Медленно умирающий под рогом изобилия Катон, Пит, охмаренный ядом ос-убийц и пытающийся задушить ее, сгоревшая заживо сестра... но Китнисс заставляла себя рассказывать и об этом. В конце концов чувствуя, что несмотря на то, как мучительно даются некоторые слова, когда она преодолевает это, ей становится легче. Может доктор не так уж был и не прав, вечно предлагая ей поговорить? Вот только ему по-прежнему открываться не хотелось... а с этой старой женщиной Китнисс вдруг почувствовала нечто удивительное. Она может понять ее лучше, чем кто-либо другой. Даже лучше, чем Пит. Люси Грей внимательно слушала. Не задавала вопросов, не перебивала. И почему-то это оказалось именно тем, что было нужно. - Власти Капитолия положен конец, - закончила свой рассказ Китнисс. - Голодные Игры закончились. Вы можете больше не скрываться в лесу! Вы можете вернуться назад! Никто вам больше не навредит... Люси Грей промолчала несколько мгновений. - Разве они закончились? - наконец, проговорила она. Китнисс невольно вздрогнула. - Да, республика, безусловно лучше, чем диктатура, - пояснила свою мысль Люси Грей. - Да, больше детей не отправляют друг друга убивать на Арены. И сейчас мирное время, нет больше войны... но действительно ли войны больше не будет? Действительно ли все теперь... в порядке? Действительно ли люди, другие люди позволят мне быть собой? Жить как я хочу, говорить, что я хочу, петь что я хочу? Ведь чтобы спасти тебя, новому правительству пришлось лгать, выставляя тебя контуженной душевнобольной. И разве повстанцы не пытались контролировать тебя также, как капитолийцы? Решали за тебя, что тебе говорить, какие произносить лозунги? Хоть ты и не очень-то с этим справлялась... разве все равно, не происходило с тобой именно это? Твой голос хотели контролировать. Тебя называли Сойкой-Пересмешницей? На самом деле они хотели превратить тебя в сойку-говоруна. Эти слова словно задели потайные струны в душе... озвучили те тайные мысли, что приходили в голову и ей самой... Сначала пешка в Голодных Играх Капитолия, убивающая соперников на Арене. Потом пешка в играх повстанцах, сделавших ее символом восстания. Она не желала так просто покоряться, не желала делать, что ей скажут. Своевольная, Китнисс Эвердин вечно раздражала всех. Своевольная... но была ли она когда-нибудь свободна по-настоящему? Вечно на виду у толпы? Из-за того, что повстанцы сделали ее символом восстания, погибла ее сестра. Ради которой Китнисс и начала все это. Отправилась вместо нее на Голодные Игры. Согласилась быть символом восстания, чтобы их прекратить. Все что она делала, она делала ради Прим. И именно это убило ту, кого она хотела любой ценой уберечь. Эта мысль вызвала уже не ужас и желание сбежать. На глаза навернулись слезы, к горлу подступило рыдание. Однако Китнисс удалось справиться с собой. - После смерти моей сестры, мне часто приходит в голову одна мысль... - решила признаться она. В этом она никогда не признавалась даже Питу. - Что люди настоящие чудовища. Улаживающие разногласия, жертвуя собственными детьми. Мне отвратительно принадлежать к человечеству. Отвратительно быть одной из людей. Может, будет лучше, если человечество уничтожит себя, и наше место займет другой, более достойный вид. Люси Грей пристально посмотрела на нее. - Если ты так думаешь, то ты думаешь точно также, как думал Кориолан, - усмехнулась она. От этой мысли Китнисс невольно охватило еще большее отвращение. - Да, он думал именно так, - объяснила Люси Грей. - Что люди жестоки изначально, по своей природе. Что без контроля, без государства... без Капитолия весь мир станет таким же, как Арена на Голодных Играх. Люди превратятся в зверей, станут резать друг друга за один косой взгляд. Для этого необходим закон. Порядок. Общество. Контроль. Я не была с этим согласна. Я спорила с ним. Говорила ему, что люди не плохи изначально. Плохими их делает наш мир. Однажды у нас с ним зашла речь о том, что Капитолий защищает нас от войны, от человеческой звериной сущности. Я сказала тогда Кориолану, что за эту защиту приходится слишком много отдавать. Свою свободу. Свой голос. В Темные времена мой народ не примкнул ни к повстанцам, ни к Капитолию. Мы хотели лишь оставаться самими собой. Защищать своих близких и петь свои песни. В этом Китнисс прекрасно понимала кови. - Тогда Кориолан сказал мне, что если бы не Капитолий, людей осталось бы еще меньше, чем сейчас. Тогда я не нашлась, что ему возразить. Но теперь, думаю, я знаю, что могла бы ему ответить. Я поняла это, когда прожила все эти годы в одиночестве. Сначала было тяжело, я очень скучала по ребятам из моего ансамбля. И по музыке. А через некоторое время поняла, что прежде я никогда не чувствовала себя такой... свободной. А однажды, выйдя из дома, я увидела сидящую на дереве сойку-пересмешницу. Их стало уже так много, что они добрались и до дикого севера, где жила я. И увидев ее, я запела. Впервые с тех пор, как покинула Дистрикт-12. И когда сойки-пересмешницы запели мою песню я, наконец, осознала кое-что важное. Оставшись в одиночестве, я вовсе не лишилась своей музыки. У меня больше не было гитары, и мне неоткуда было ее взять. Но у меня по-прежнему был мой голос. Его нельзя отнять у меня. А что можно отнять у меня, тому грош цена! - Люси Грей усмехнулась. - Я знала, что теперь мои песни люди не будут слышать. Но зато теперь никто не сможет контролировать мой голос. Теперь я могу петь все, что захочу. И это внезапно мне показалось гораздо более важным, чем донести свой голос до людей. Люди все равно не смогут понять верно мои песни, истолкуют по своему. Разве ты понимала смысл «Дерева висельника» до того, как встретилась со мной? Китнисс покачала головой. Ей бы и в голову не пришло прежде, о чем на самом деле была эта песня. - Не важно, слушают ли мои песни люди, если их слушают сойки-пересмешницы, - усмехнулась Люси Грей. - Тогда мне показалось, что гораздо важнее не оставить свой след в человеческой истории. Не то, какой меня запомнят люди и запомнят ли вообще. И даже не то, что люди будут слышать и помнить мои песни. Гораздо важнее прожить свою жизнь, оставаясь самой собой. Делая то, что хочется тебе самой. Петь о том, о чем тебе самой хочется петь. Не донести свой голос до людей в своих песнях. А выразить ими свою душу. Наслаждаясь тем, что ты поешь. Китнисс задумалась. Кем люди запомнят ее саму? Несчастной влюбленной? Символом восстания? Контуженной дурочкой, убившей действующего президента? Ни один из этих образов не соответствует ей реальной. А всегда хотелось быть только самой собой. Но как же редко это удавалось... только с близкими. И здесь, в лесу. Но не как ни на глазах у толпы. - В детстве родители читали мне очень старые книги, - продолжала говорить Люси Грей. - Давным-давно был один писатель, который считал, что одиночество - естественное состояние человека. Но он все равно так и не пришел к нужному выводу. Он все равно писал об общественном договоре, об идеальном государстве, о вреде частной собственности, но... все проще, гораздо, гораздо проще. Одиночество - действительно естественное состояние человека. Ты можешь быть собой, если ты один. Ты можешь быть свободен, только если ты один. И именно в этом и заключается смысл. Тогда не нужен никакой контроль. Общество, государство, Капитолий... кого убивать, если ты один? К кому быть жестоким, если нет никого, кроме тебя? Однако я не думаю, что для предотвращения жестокости Голодных Игр нужно абсолютное одиночество. Мало кому захочется навредить своим близким. Тем, кого они действительно любят. Настоящая проблема не в человеческой природе. Не в присущей людям изначально жестокости. Проблема в том, что людей слишком много. Даже сейчас, после катаклизма и многочисленных войн. Из-за того, что людей слишком много, их интересы все время друг другу противоречат. От этого и войны, Голодные Игры... голод, нехватка пищи. Кориолан боялся, что без Капитолия выживет слишком мало людей? А может быть, в этом и смысл? В том, чтобы людей осталось мало? Достаточно мало, чтобы не нуждаться в обществе, в государстве, в орудии контроля? Чтобы жить небольшими семьями, среди только близких тебе людей и не так скученно, как сейчас? Может быть, когда это случиться... тогда и прекратятся все возможные войны. И тогда Голодные Игры действительно закончатся. Однако... я не хочу ждать, пока человечество достаточно измениться. Я хочу быть свободной уже сейчас. И я сделала свой выбор. Наедине с собой ты можешь быть действительно свободен. Быть сам по себе. Китнисс молчала, пытаясь переварить эту мысль. Люси Грей же поднялась на ноги и подошла к окну. - Посмотри сюда, - внезапно сказала она. Китнисс подошла к ней, но не увидела ничего необычного. - Что я должна там увидеть? - не поняла она. - Разве это похоже на Арену? Да ну, еще чего? Чтобы ее любимый лес и походил на кошмарную Арену? - Что?! - восклинула Китнисс. - Да ничего общего! - Вот именно, - усмехнулась Люси Грей. - Здесь природа именно такая, какая она есть. В своем естественном состоянии. Разве настоящие змеи похожи на змей-переродков? Выведенных искусственно в лаборатории? Также как и сойки-говоруны не похожи на соек-пересмешниц. Злобные переродки, чья цель лишь вредить... как люди на Арене. Нет. Контроль Капитолия вовсе не защищал людей от их человеческой природы. Контроль только их озлоблял и извращал. Именно это он и делает. Не предотвращает от превращения в злобное чудовище, а делает им. В монстров людей превращает вовсе не свобода. В этом я точно уверена. Китнисс слабо усмехнулась, чувствуя, что согласна. Она не ошиблась... первый раз в жизни встретился человек, который, несмотря на все различия между ними, настолько хорошо понял ее саму. - После того, как вы услышали вновь сойку-пересмешницу, вы пели только свои старые песни? - решила спросить Китнисс. - Или вы сочиняли и новые? - О, разумеется сочиняла, - усмехнулась Люси Грей. - А можете мне спеть одну из таких песен? - Хорошо, - с легкостью согласилась Люси Грей. - Конечно, голос у меня уже не тот, что в юности. Но я спою. Есть хорошая песня. Она была написана в совершенно новом для меня стиле. И Люси Грей запела. Может и не так хорошо и высоко, как могла, когда была шестнадцатилетней девушкой. Но все равно ее голос казался по-прежнему красивым.На волю из цепи, из стен! Вперед, на простор, на воздух, Нет больше прежних проблем, Как птица стала свободна! Я отдалась полету, Ветер волосы треплет, Слышу внутри себя ноту, Ноту моего сердца. Музыка в высь летит, В светлую бесконечность, Весело мне - смеюсь, Птицы поют мою песню. Я открываю глаза, Вижу - цветут цветы, Вижу леса, луга, Музыку и мечты! Солнца тепло на лице, Я улыбаюсь свободе, Я сама по себе, Как птица на небосклоне. Свободу свою не отдам, Мной найден верный ответ, Нет никого когда, Хаос не значит смерть!
За окном сойки-пересмешницы замолчали, слушая песню. А потом сами запели ее. И тут Китнисс почувствовала, что по ее щекам катятся слезы. На этот раз она не смогла сдержать рыданий. Не из-за песни. А из-за того, что она поняла только сейчас. Слишком поздно... Если бы она только поняла это раньше... если бы она раньше выбрала бы не Гейла, а Пита... не революцию и общее благо, а собственную семью... если бы она не послушала Гейла с его жаждой революции, не дала бы сделать из себя Сойку-Пересмешницу, не ввязалась в игры повстанцев... если бы она согласилась бежать в лес с Питом, своей матерью и сестрой... тогда Прим была бы жива. Было бы это эгоистично? Безусловно. Наверное, тогда бы Капитолий продолжал бы удерживать власт до сих пор. Быть может, был бы жив и президент Сноу... или нет. Может быть его организм таки также не выдержал бы уже яда. Но на его место вряд ли бы пришел кто-то получше. Продолжались бы Голодные Игры, и люди бы также страдали и умирали из-за голода и нужды... Но ради этого пришлось принести в жертву жизнь Прим. Согласилась бы когда-либо Китнисс на это? Жертвовать младшей сестрой ради общего блага? Нет, никогда. Конечно, ей не были безразличны люди в Дистриктах, однако... ей всегда хотелось защитить в первую очередь свою семью. Если бы она только выбрала свою семью раньше... свою семью, а не других людей, не революцию... Люси Грей успокаивающе положила руки ей на плечи. - Я понимаю, о чем ты думаешь, - сказала она. - Но подумай вот о чем - одинокой девушке в лесу, все же, легче прятаться, чем целой семье. Быть может, даже если бы ты сделала другой выбор, это все равно бы не привело ни к чему хорошему. Да и на самом деле... к чему сожалеть о том, чего ты уже не в силах исправить? У тебя все еще есть семья. Береги ее. Верно... у нее была семья. Пит... он ждет ее дома. Быть может, уже испек ее любимые сырные булочки. Наверное, пока бы уже вернуться... она сегодня сильно задержалась за этими разговорами. Китнисс вытерла слезы. - Спасибо вам, - проговорила она. - Но, думаю, мне пора идти. Вы останетесь здесь? В лесах? - Да, - кивнула Люси Грей. - До своего смертного часа я хочу продолжать оставаться сама по себе. Оставаться собой. Даже если мой голос звучит лишь для меня одной теперь... он теперь точно звучит именно так, как того хочу я сама. - Я никому не расскажу о вас, - пообещала Китнисс. - Но если вам что-нибудь нужно... быть может, дичь? Если вы не охотитесь сами, я-то все время это делаю... - Спасибо, конечно, - усмехнулась Люси Грей. - Но ты не сможешь меня найти здесь в следующий раз. Я собираюсь вернуться назад. Не знаю, сколько еще мне осталось... годы, конечно, берут свою... но пока я жива, я буду жить. Свободной. Китнисс пробормотала слова прощания, и направилась к выходу, как вдруг Люси Грей снова окликнула ее: - Китнисс, - сказала она. - Когда-нибудь в твоей жизни непременно будут плохие дни. Я знаю, о чем говорю. Ведь и я прошла Арену. Есть кое-что, что может помочь, даже когда совсем тяжело. Попробуй составить в уме список всех добрых дел, которым стала свидетелем. - Это похоже на игру, - усмехнулась Китнисс. - Да. Но есть игры гораздо хуже. Направляясь обратно, в Дистрикт-12, Китнисс чувствовала, как сильно ей полегчало. В уме промелькнула забавная мысль, что Люси Грей стала бы лучшей Сойкой-Пересмешницей, чем она сама. Вот уж у кого не возникало никаких проблем с тем, чтобы хорошо держаться на публике, производить на людей впечатление и находить нужные слова. Кто просто подкупал других своим обаянием, как и Пит. Или... нет? Не совсем так... эту Сойку-Пересмешницу было бы еще сложнее укротить, чем ее саму. Эта птица никогда бы не смогла петь в клетке и то, что ей скажут. Не желающая примыкать не только к капитолийцам... но и к повстанцам тоже. Пожалуй, она действительно была истинной сойкой-пересмешницей. Уцелевшая вопреки воли Капитолия. Поющая свои песни где-то в лесах. Прожившая свою жизнь свободной. Прожившая свою жизнь самой собой. Когда Китнисс вернулась домой, первым ее встретил Лютик. Подбежал, заурчал, потерся об ноги. Прежде бы она никогда не дождалась бы от него такого поведения. Такого проявления дружелюбия. - Как хорошо, что я все-таки тебя не утопила, - усмехнулась Китнисс, почесав кота за ухом. С кухни доносился запах свежеиспеченного хлеба. Кажется, насчет булочек она оказалась права. - Как дела? - улыбнулась Китнисс, заходя на кухню. - Тебя долго не было, - улыбнулся Пит, обернувшись к ней. - Однако, похоже, тебе ощутимо полегчало. Более того, ты выглядишь радостной. Я очень рад, но... что произошло? Случилось что-то хорошее? - Сойка-пересмешница спела мне свою собственную песню, - уклончиво ответила Китнисс.